Сергей Беляков. Парижские мальчики в сталинской Москве. М.: Редакция Елены Шубиной, 2021. Содержание. Фрагмент
Георгий Эфрон приехал в Москву из Парижа в июне 1939 года вместе с матерью, Мариной Цветаевой. За два года до этого в СССР перебралась сестра Георгия Ариадна и его отец Сергей Эфрон, работавший на советскую разведку. Основной причиной смены места жительства стала нелегальная деятельность Сергея Эфрона, которая привлекла внимание французских властей и подпортила репутацию семьи в эмигрантском сообществе.
После переезда в СССР Георгий начал вести дневник, дошедший до нас в неполном виде, — около 800 страниц рукописей, охватывающих период с марта 1940-го по август 1943 года. Именно этот дневник лег в основу книги Сергея Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве», рассказывающей о пребывании Георгия Эфрона в СССР.
«Парижские мальчики» названы документальным романом. Это довольно широкое понятие, включающее в себя как полностью документальные произведения, так и те, что смешивают факты с вымыслом. Книга Белякова относится к первой категории: он ничего не выдумывает, лишь кропотливо собирает из дневниковых записей, архивных документов, писем и воспоминаний картину советской жизни Георгия Эфрона. Если вынести за скобки размышления автора на посторонние темы и пространные цитаты из художественной литературы, «Парижские мальчики» выглядят как традиционный исторический нарратив, где каждое утверждение и каждая цитата сопровождаются ссылкой на соответствующую страницу в источнике.
Странным образом такой подход мешает в полной мере реализовать авторский замысел. В предисловии Беляков пишет, что хотел сделать героем своей книги не только Георгия Эфрона, но и Дмитрия Сеземана, еще одного юного парижанина, во второй половине 1930-х годов вместе с матерью перебравшегося в СССР. Отсюда и название книги — «Парижские мальчики». Георгий и Дмитрий — или Мур и Митя, как они сами называли друг друга — были близкими друзьями, но их пути разошлись во время войны. Мур пропал без вести в июле 1944 года, а Митя, пройдя лагерь и фронт, стал после войны известным переводчиком и литературоведом. В 1976 году он попросил политического убежища во Франции, где и прожил до самой смерти.
Переехав в СССР, юноши вскоре затосковали по парижской жизни и стали мечтать о возвращении во Францию. Беляков замечает, что Мите удалось то, что не смог сделать Мур, — спустя много лет снова оказаться в стране, которую он считал своей родиной:
«Но и он [Георгий Эфрон] покинул бы Москву и умер, конечно, в Париже. В январе 1943-го... Мур предсказал: „И последняя моя мысль будет о Франции, о Париже, которого не могу, как ни стараюсь, забыть”».
Но главный герой книги — именно Мур, в то время как Митя оказывается лишь персонажем второго плана. Причина в том, что Митя, в отличие от своего друга, не оставил дневника, на основании которого мы могли бы судить о его жизни в 1940-е годы. Митя в «Парижских мальчиках» появляется главным образом в тех эпизодах, которые зафиксированы в записях Мура и свидетельствах третьих лиц. В такой ситуации на помощь автору мог бы прийти вымысел — опираясь на имеющиеся материалы, можно было бы предположить, что Митя думал и делал в те моменты, которые не отражены в текстовых источниках. Конечно, историк не имеет права поступать подобным образом, а вот автор романа — вполне. Однако Беляков пошел другим путем. В итоге вместо мальчиков мы получаем одного-единственного мальчика с призрачным другом, периодически мелькающим на фоне.
При всей строгой приверженности фактам, стилем изложения «Парижские мальчики» больше напоминают не историческое исследование, а публицистический текст, разросшийся до масштабов целой книги. С одной стороны, отказ от сухого академичного языка — это несомненный плюс. С другой стороны, иногда в книге попадаются пассажи вроде этого:
«Нежная дружба Мура и Мити развивалась на весьма своеобразном историческом фоне, где „голубой” краски было гораздо больше, чем принято считать».
Значительную часть 600-страничной книги Белякова составляют долгие и утомительные экскурсы в реалии предвоенного СССР. Например, рассказывая о том, как Мур и Цветаева перевозили вещи со своей дачи в Голицыне в московскую квартиру, Беляков сообщает нам 1) какая организация предоставляла услуги грузоперевозок; 2) где в Москве располагались стоянки грузовых такси; 3) сколько стоил заказ грузового такси от Белорусского вокзала до Голицына (58 рублей 80 копеек, если вам вдруг интересно).
К середине книги перестаешь понимать, что же перед тобой: документальный роман о Георгии Эфроне или очередной опус из серии «Повседневная жизнь человечества»:
«В наше время птицефабрики сделали куриное мясо очень дешевым, доступным даже людям совсем бедным. Но в 1940-е птицефабрик еще не было, поэтому курятина ценилась дорого. Не дичь, конечно, не деликатес, но все равно пища благородная. Поэтому шикарные рестораны при гостиницах „Метрополь” и „Националь” удивляли клиентов именно блюдами из курятины. Пожарская котлета знаменита своим контрастом между крупной, жесткой панировкой из кубиков обжаренного белого батона и нежным жирным мясом...»
«В СССР презервативы, как и колпачки для женщин, выпускал киевский завод „Красный резинщик”. Их продавали не только в аптеках, но и в галантерейных лавках и магазинах. Мур упоминает, что презервативы в футляре по 2 рубля 10 копеек продавались в магазине „Галантерея” неподалеку от Покровского бульвара. Продавались в аптеках и женские контрацептивы, но они не пользовались спросом, а за пределами Москвы, очевидно, были малоизвестны».
Мне могут возразить, что все эти подробности очень важны — ведь это исторический контекст, который позволяет нам лучше понять героев и те обстоятельства, в которых они действовали. Проблема в том, что контекст любого события практически неисчерпаем, и поэтому автору — пишет ли он роман или историческое исследование — важно уметь отделить существенные подробности от несущественных. Беляков же настолько увлечен советской повседневностью 1940-х годов, что его книга превращается в собрание занимательных, но бесполезных фактов. Самое главное, что на этом фоне теряется трагедия семьи Георгия, мать которого покончила с собой вскоре после начала войны, отец был расстрелян в тюрьме, а сестра провела восемь лет в лагерях.
Наиболее удачные главы «Парижских мальчиков» — те, что посвящены жизни Мура в годы войны и его пребыванию на фронте. Вместо того чтобы вываливать на читателей кучу ненужной информации, Беляков сосредотачивается на главном — на мыслях и переживаниях юноши, оставшегося практически в полном одиночестве посреди военной неразберихи. Автор приводит отрывки писем, которые Мур писал из армии родственникам и знакомым. Отчаяние и страх («Ротный старшина наш — просто зверь; говорит он только матом, ненавидит интеллигентов, заставляет мыть полы по 3 раза, угрожает избить и проломить голову») постепенно сменяются в них странным спокойствием и даже деловитостью:
«Роль автоматчиков почетна и несложна: они просто-напросто идут впереди и палят во врага из своего оружия на ближнем расстоянии (действуют во время атаки). Я совершенно спокойно смотрю на перспективу идти в атаку с автоматом, хотя мне никогда до сих пор не приходилось иметь дела ни с автоматами, ни с атаками».
Процитированное письмо датировано 14 июня 1944 года. 7 июля того же года Мур был ранен в бою за деревню Друйка (ныне Витебская область, Беларусь) и пропал без вести. Исследователи предполагают, что в санитарный автомобиль, на котором его увезли с передовой, попала бомба. На тот момент Муру было всего 19 лет.
Если вы прочитали дневники Георгия Эфрона и захотели побольше узнать о его жизни, то «Парижские мальчики» вполне подойдут для этой цели. Но ждать от книги Белякова чего-то большего не стоит: мы имеем дело с тем случаем, когда стремление к фактической точности и тщательная реконструкция исторического контекста не идут на пользу документальному роману, какой бы смысл мы ни вкладывали в это понятие.