Микеле Алачевич. Альберт Хиршман. Интеллектуальная биография. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2024. Перевод с английского Анны Васильевой
Российские издатели нечасто балуют нас биографиями экономистов, что несложно понять: шанс, что покупатель решит приобрести жизнеописание знаменитого политика, выдающегося полководца или, на худой конец, экстравагантного деятеля искусств очевидно выше. Как правило, жизнь представителей экономической профессии не богата ни на драматические эпизоды, ни на громкие скандалы, а разбирать последовательность переходов из университета в университет и неторопливую эволюцию идей, понятных лишь специалистам, желающих находится немного. Тем приятнее было увидеть на книжных прилавках вышедший недавно в издательском доме «Дело» перевод биографии Альберта Хиршмана за авторством итальянского экономиста Микеле Алачевича. Впрочем, отчасти это исключение подтверждает общее правило: жизнь Хиршмана была наполнена смертельными опасностями, экзотическими странами и резкими переменами, и ученым в башне из слоновой кости назвать его никак нельзя.
Сам Алачевич указывает в подзаголовке, что книга является именно интеллектуальной биографией, так как более традиционное жизнеописание Хиршмана уже было написано в свое время Джереми Эйдельманом, на книгу которого автор неоднократно ссылается. Тем не менее и ему, и нам необходимо привести несколько фактов, задающих контекст для понимания идей главного героя книги.
Отто-Альберт Хиршманн (Альбертом Отто Хиршманом он станет только после эмиграции в США) родился в 1915 году в состоятельной еврейской семье в Берлине и получил прекрасное школьное образование. Годы послевоенной разрухи и экономического кризиса в Веймарской Германии привели Хиршмана к чтению Маркса, Каутского, Ленина и других теоретиков. Впрочем, 1933-й поставил крест на возможности Хиршмана продолжать как обучение, так и политическую деятельность в Германии, и с этого момента начались долгие годы его странствий. В этот период он учится во Франции и Великобритании, где в Лондонской школе экономики в самом разгаре споры вокруг только что вышедшей «Общей теории занятости, процента и денег» (1936) Дж. М. Кейнса. Хотя тогда Хиршман был еще весьма молод, а его экономические взгляды еще не вполне сформировались, он не попал под обаяние новой теории, очень быстро покорившей мир экономических идей. Так же, как он не стал в свое время ортодоксальным марксистом (хотя сочувствие к угнетенным и желание облегчить их участь остались на всю жизнь), он не стал ни кейнсианцем, ни сторонником более консервативных критиков Кейнса (например, Хайека). Уже здесь проявились характерные затем для всего творчества Хиршмана неприятие больших всеобъемлющих теорий и тяга к эклектизму. В сущности, и впоследствии нельзя будет сказать, что он принадлежал к какой-то определенной школе, — каждый раз Хиршман будет выходить за рамки привычных классификаций и выдвигать оригинальные и парадоксальные теории.
В течение нескольких месяцев Хиршман участвует в Гражданской войне в Испании на стороне республиканцев, однако вскоре возвращается в Италию. Он занимается наукой и защищает вскоре диссертацию, но при этом еще тайно участвует в антифашистском подполье, провозя контрабандные документы через границу в двойном отделении чемодана. Параллельно он интенсивно занимается самообразованием, читая самых разных авторов — от Флобера до Кроче. Однако в Италии он начал привлекать все большее внимание полиции и спецслужб как своей деятельностью, так и своей национальностью, вследствие чего решил переехать в Париж. Впрочем, вскоре началась Вторая мировая, и он вновь становится подпольщиком, помогая доставать фальшивые документы и визы и нелегально пересекать границу тем, чья жизнь находится в опасности. В последний момент, чудом избежав ареста, Хиршман использует те же самые тайные тропы, чтобы в одежде пастуха и с томиком Монтеня в кармане добраться в итоге до Лиссабона, откуда выезжает в США. Стоит отметить, что на момент начала этого нового этапа — жизни в качестве американского ученого в лучших университетах страны — ему было всего лишь 25 лет. Далее его ждут и работа военным переводчиком, и участие в разработке плана Маршалла, и работа во Всемирном банке, но с этого момента книга Алачевича становится в большей степени сфокусирована на основных трудах и идеях Хиршмана, чем на событиях его жизни, поэтому и мы можем теперь обратиться к мысли одного из самых нетривиальных экономистов XX века.
Наследие Хиршмана необычайно богато: в разные периоды его жизни его интересовали и международная торговля, и денежное обращение, и вопросы экономического развития, и история идей, и многие другие проблемы. Такое разнообразие не дает нам возможности здесь подробно останавливаться на каждой области в отдельности, можно лишь отметить то, что объединяет их в целом, — стремление идти наперекор господствующему в среде экономистов мнению и попытка найти трещины в их железобетонной логике сопровождали его всегда. В послевоенное время экономическая наука становилась все более гомогенной, универсалистской и формализованной, что вызывало у него неприязнь. Хиршман активно критиковал теорию рационального выбора, бедную одномерную модель экономического человека, ориентацию на поиск равновесия. Там, где другие ученые предпочитали запереться в кабинете и строить изящную математическую модель, он выбирал посетить рыбацкую деревню и посмотреть, как крестьяне боролись за свои права. Там, где экономисты выбирали говорить об оптимальном распределении имеющихся ресурсов, он старался выяснить, какие ресурсы ускользнули от взгляда исследователей, рассеяны по всей экономике или недоиспользованы. Стоило теоретикам, занимающимся вопросами экономического развития, выдвинуть теорию сбалансированного роста — Хиршман ответил им теорией несбалансированного роста, где задача экономической политики состоит в том, чтобы как раз поддерживать «трения, диспропорции и неравновесия». В 1950-е Милтон Фридман написал свое влиятельнейшее эссе о позитивной экономической науке, где отстаивал ценностно-нейтральный характер экономической науки, — Хиршман же полагал, что этические суждения должны не изгоняться из теории, а, напротив, вернуться туда в явном виде и рассматриваться наряду с аналитическими аргументами. Более того, с его точки зрения, для принятия серьезных решений статистическая информация и математические модели недостаточны — необходима «„клиническая чувствительность“, основанная на интуиции и опыте». Хотя теория становилась все сложнее, Хиршман возражал, что всегда «остается место для невежества, всевозможных интерпретаций фактов и возможных колебаний и споров, с которыми экономист должен уметь справиться, обратившись к здравому смыслу».
В некоторых аспектах Хиршман, безусловно, опередил свое время. Так, в то время, когда междисциплинарность среди экономистов не пользовалась большой популярностью, он выпускает новаторскую работу «Выход, голос и верность», где предлагает анализ стратегий поведения, часть из которых более распространена на рынке (выход — например, уйти от поставщика плохого товара), а часть — в политике (голос — например, выступить на митинге или партийном съезде). Кроме того, обсуждая книгу по интеллектуальной истории, нельзя не отметить, что и сам главный герой книги неоднократно (и весьма успешно) обращался к этому жанру — достаточно вспомнить короткую, но очень емкую работу «Страсти и интересы», где он прослеживал, как эгоистичное поведение, направленное на приобретение максимальной выгоды, из безусловно осуждаемой и грешной мотивации превратилось не просто в приемлемый, а в единственно мыслимый мотив поведения человека экономического. Наконец, стоит заметить, что необычными были не только идеи Хиршмана, но и сам способ их выражения. Помимо эссеистичного стиля и тяготения к афористичности, сложившихся, как считается, под влиянием его любимого Монтеня, он отметился огромным количеством новых терминов: и сейчас современный экономист будет удивлен, встретив в тексте «принцип прячущей руки», «фракасоманию», «поссибилизм» или «скрытые рациональности». Правда, подобного рода обороты оказываются органично встроены в текст и сопровождаются фирменной иронией, отчего произведения Хиршмана читаются с куда большим удовольствием, чем у его коллег по цеху. Не так уж много экономистов сегодня могут похвастаться литературным стилем, который сразу позволяет опознать автора.
Неудивительно, что коллеги по профессии в лучшем случае сдержанно отмечали новизну подходов, в худшем случае — гневно критиковали еретика, причем это касается как его современников, так и теоретиков наших дней, с трудом или вовсе не находящих ему места в рамках экономической науки. Современный ученый Питер Бёттке неслучайно охарактеризовал Хиршмана как «любимого экономиста не-экономистов», заметив, что в 1970-е гг. тот перехватил это звание у другого диссидента — Джона Кеннета Гэлбрейта. Удивительно скорее другое: несмотря на то, что Хиршман двигался против течения, в то время это не помешало ему сделать невероятно успешную карьеру и работать в Гарварде, Принстоне, Йеле и других университетах первого ранга. В наши дни такую историю представить было бы куда сложнее.
Достоинства книги многочисленны, но необходимо, к сожалению, упомянуть ложку дегтя. В данном случае это перевод. Безусловно, мы знаем, что доли и переводчика, и научного редактора нелегки, платят всегда мало, времени всегда в обрез, но все же печально, что не только язык книги приобрел несвойственную оригиналу шероховатость и громоздкость, но и содержание иногда оказывается искажено из-за ошибок. Зная склонность Хиршмана к парадоксам, я нередко ловил себя на том, что зависаю над текстом, размышляя над причудливостью логики и коря себя за закостеневшее мышление, и лишь затем, сверившись с оригиналом, выяснял, что никаких загадок там вовсе не существует.
В истории экономической теории существуют крупные фигуры, которые, с одной стороны, внесли большой вклад в развитие теории и предложили немало новых идей, а с другой — оказались слишком оригинальными для того, чтобы вокруг них образовалась школа. К этой категории можно отнести и Хиршмана. По этой причине их идеи зачастую оказываются менее известными, чем они того заслуживают. Часть этих идей неожиданно вновь обрела большую актуальность в наши дни — достаточно лишь вспомнить раннюю работу Хиршмана, посвященную среди прочего тому, как Германия в 1930-е использовала международную торговлю в качестве инструмента политического давления на малые страны.
Целый ряд причин позволяют предложить читателям книгу Алачевича в качестве хорошей стартовой точкой для знакомства с наследием Хиршмана. Во-первых, далеко не все его работы у нас переведены. Во-вторых, Алачевич прекрасно справился с тем, чтобы понятным для непрофессионального экономиста языком объяснить достаточно сложные идеи. Наконец, сами эти идеи даны как в контексте жизни их автора, так и в более широком — проблем и теорий того времени. Публикация перевода биографии Хиршмана позволяет надеяться, что хотя бы какая-то часть читателей откроет для себя нового мыслителя, а в самом лучшем случае — решится после этого взяться за существующие уже переводы «Выхода, голоса и верности», «Страстей и интересов» или «Риторики реакции» и поразится тому, насколько удивительна и увлекательна иногда бывает экономическая наука.