Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Иэн Пэнман. Изгиб дорожки — путь домой. М.: Новое литературное обозрение, 2022. Перевод с английского Марии Ермаковой. Содержание
Знатоков британской музыкальной прессы именем Иэна Пэнмана вряд ли удивишь. Он начал карьеру в 1977-м и быстро зарекомендовал себя как яркий автор NME, не игравший в поддавки с читателем. Его тексты пестрили ссылками на Барта, Беньямина и Деррида, а страсть к соулу, джазу и регги отличала критика от армии поборников панка. В ту пору интеллектуальная эквилибристика казалась непривычной, в ходу были прямолинейные суждения в духе Лестера Бэнгса, классика рок-критики. Но амбиции толкали Пэнмана на новые территории. Будь он музыкантом, то играл бы не трехаккордовую зубодробилку, а что-нибудь хитроумное, чем он, собственно, и занимался в те годы в составе Scritti Politti.
Кратковременное участие в арт-панк группе не сделало Пэнмана «говорящей головой» жанра. Его занимали очень разные стили, и он не был карьеристом, готовым прощать все и вся жанрам и музыкантам, о которых пишет. Более того, Пэнман умел быть бескомпромиссным: чего стоит ругань в адрес The Fall, главных любимцев тогдашней прессы. Но его наезд мог считаться комплиментом, так изящно он подавался. По мнению коллег, Иэн как никто другой умел играть с языком, и читать его в те годы было сложно, но интересно.
Рядовые читатели, впрочем, воспринимали его игры с трудом, заваливая редакции письмами с обвинениями, мол, у вас автор слишком вычурно пишет. Еще ему ставили на вид, что он разглагольствует о себе любимом едва ли не охотнее, чем о музыкантах. С этим трудно спорить: Пэнман часто делает себя героем собственных опусов, но это не помешало ему стать «любимым критиком ваших любимых критиков» Саймона Рейнольдса и Марка Фишера.
Но, как вы уже поняли, в отличие от Фишера и Рейнольдса, в России Пэнман практически неизвестен. И даже если бы на русский успели перевести его первую книгу Vital Signs: Music, Movies, and Other Manias (1998), она бы вряд ли произвела впечатление на российского читателя. В этом сборнике текстов, опубликованных с 1979 по 1995 год, автор не выносит диагнозов эпохе, в отличие от упомянутых критиков. Пэнман не предлагает сквозных концепций — ни ретромании, ни хонтологии, а сосредотачивается на частностях.
Те, кто успел полистать новинку «НЛО», возможно, удивятся: мы точно говорим об одном Иэне Пэнмане? Конечно, «Изгиб дорожки» — это тоже сборник текстов, опубликованных в London Review of Books и City Journal в 2012–2018 годах, но он явно написан опытным сторителлером, который умеет держать читательское внимание. Все объясняется постановкой задачи: «Изгиб» открывается заявлением, что в этот раз автор решил быть понятным для всех.
У него получилось: возможно, потому, что в этот раз он «просто» говорит о любимых артистах. Если при чтении того же Фишера возникает ощущение, что почивший философ использует любого персонажа как вешалку для постмарксистских идей, то Пэнман сдувает с музыкантов пылинки, фокусируясь на их жизни, где есть место и личным, и общественным трагедиям. Иными словами, если в солнечной системе Фишера артисты вертятся вокруг концептов, то у Пэнмана — наоборот. К примеру, критик обнаруживает, что коллеги почти не писали о Принсе с точки зрения расовых аспектов в его жизни и творчестве, и тут же восполняет эту лакуну, однако попутно не упускает из виду столь любимые им «маленькие человеческие детали», напрямую с черной идентичностью героя как будто не связанные. Например, Пэнман рассказывает, как Принс в компании друга и соул-звезды 1970-х Ларри Грэма вел задушевные конспирологические разговоры о скрытом дьявольском значении аббревиатур торговых марок.
Похожий подход мы видим в эссе о Джеймсе Брауне. Это в первую очередь попытка разобраться в сложности фигуры, а уже во вторую — размышления о месте афроамериканцев в музыке 1960-х. Да и как еще говорить об одном из главных черных шоуменов ХХ века, ставивших индивидуализм и предпринимательский гонор выше всякой расовой солидарности? Для человека, который называет себя социалистом, Пэнман на удивление скромен в умозаключениях. Понятно, что через историю Брауна он рассказывает о том, что машина шоубиза и капиталистическое общество делают с людьми. Но автор отказывается «тыкать» читателя в максиму «капитализм — зло», но ловко демонстрирует, какие метаморфозы из-за него претерпевают герои книги — чаще всего весьма грустные.
Элвис Пресли интересует Пэнмана тоже прежде всего как человек, ставший объектом культового обожания. Споры о том, апроприатор перед нами или первый белый рок-н-рольщик, глубоко постигший музыку черных братьев, а может, оба сразу — не так волнуют автора, как детство, пристрастия, сексуальность и отношения героя с верующей матерью, иными словами, то, что слепило Короля как человека. И хотя Пэнман демонстрирует, что Элвис опирался на напористый кантри, а не на блюз, настоящие жемчужины его наблюдательности лежат не в сфере культурологии, а скорее психологии. Если быть точнее — в том, как Пэнман строит портрет героя так, что каждый факт раскрывает характер.
Хотя Пэнману явно не близок запанибратский подход к звездам, он сам замечательно их «приземляет» и очеловечивает, одновременно поднимая желтоватый жанр behind the scene до уровня литературной биографии. Порой создается впечатление, что критик и вправду переживал ключевые моменты жизни своих героев рядом с ними: был в машине Элвиса, когда тот увидел Сталина в небе; в Пэйсли-Парке вместе с Принсом, когда он вступал в Свидетели Иеговы (организация считается экстремистской и запрещена в России); за кулисами с Синатрой, когда музыкант экивоками отдавал дань уважения друзьям из мафии.
Эффект очевидца связан с тем, что Пэнман — эксперт по биографиям. Собственно, часть сборника составляют рецензии на биографии его любимых артистов, причем собственные тексты Пэнмана превращаются в эдакую лучшую версию возможных жизнеописаний. В конце концов, его эссе о Дэвиде Боуи — лучшее эссе о Боуи в принципе и уж точно лучший обзор талмуда о глэм-роке Рейнольдса, квазифилософского панегирика Саймона Кричли и состряпанную на скорую руку (хотя и не лишенную открытий) биографию авторства Пола Морли. Собственно, «Изгиб дорожки» можно использовать как путеводитель по биографическим изданиям о Принсе, Элвисе, Брауне, Синатре и др.
Пускай подбор персонажей кажется произвольным (ну ок, все это герои, работавшие с афроамериканской традицией), «Изгиб дорожки» можно рассматривать как вполне консистентный пример того, как стоит писать о Другом так, чтобы он становился ближе — если не своим, то, по крайней мере, не чужим. Не игнорируя вопросы расы, гендера, возраста, Пэнман ведет свой рассказ так, что каждым абзацем дистанция между героем и читателем сокращается, и не за счет сомнительных откровенностей, а за счет психологической достоверности.
Вместе с тем выбор редакторов серии «Истории звука» не очень понятен. Конечно, книга выбивается из сонма скучнейших биографий, но она о жизни замечательных и не очень людей, а не о саунде. Когда Пэнман начинает писать собственно о том, что звучит, он в худшем случае сбивается на личные переживания или пытается раскрыть образ своего героя. Характерный пример: «Недавно вечером я был в местном супермаркете, где фоном всегда играет на удивление со вкусом подобранная коллекция старых поп- и соул-хитов. Заиграла „Raspberry Beret“, и я просто не смог совладать с собой: на меня тут же накатило, я стал подпевать и рисоваться прямо там, в третьем проходе. Песня все еще была так хороша...»
И еще: «Синатра вообще редко делал что-либо случайно: возглас этот вполне мог выражать его изумление относительно самой песни — и всех остальных нелепых песен, которые ему явно предложил попробовать какой-нибудь важный на лейбле человек».
Конечно, в эссе о Брауне, Пэнман точно подмечает, что в музыке отца фанка не было никакой чувственности, свойственной соул-певцам и связанной с традицией спиричуэлс, а, наоборот, все подчинялось строгости — как ритма, так и характера самого Брауна. Но подобные наблюдения занимают меньшую часть рассуждений и, как правило, служат поводом для дальнейшего углубления в биографию. Прежнего Пэнмана звук волновал куда больше, взять эссе о Трики — пусть вычурный, но виртуозный портрет героя через саунд.
Так что в итоге? «Изгиб дорожки» в 2023 году кажется приветом из ушедшей эпохи. Литературная психологическая критика почти осталась в прошлом. Возможно, ситуацию бы спасло, если бы автор писал о современных звездах (Пэнман и сам оговаривается в предисловии, что неплохо было бы закончить книгу эссе о Лане Дель Рей), но трудно представить, как его элегический тон сочетался бы с той же Ланой. «Десять песен и двадцать восемь минут подряд голос тихо журчит, ни разу не повышаясь. Просто совершенство! Музыка едва слышна, словно пыльца на летнем ветру, полусонные струнные не забивают собой все вокруг, а приходят и уходят — как полуночный оптимизм!» Если что, это Пэнман о Синатре.
Вместе с тем именно этот тон и эта манера дают надежду. Да, профессия музыкального критика как оператора культуры устарела. Но вместо того чтобы пытаясь по старинке обслуживать индустрию, автор переключается на человеческие фигуры и окружающий их контекст, говоря о них если не с симпатией, то с пониманием. Кажется, именно такой разговор о Другом — это то, чего сегодня острейше не хватает.