Почти довоенная проза

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Шамиль Идиатуллин. До февраля. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2023

Я ходячее лихо;
Плохая примета, дурной знак!
Не трать дыханья на мое имя —
Я обойдусь и так.
БГ

Te digo con disimulo
Que tengo la camisa negra
Y debajo tengo el difunto
(Juanez)

Не секрет, что для людей с хорошо настроенной интуицией (к которым относятся все толковые писатели), а также для людей с привычкой прогонять сквозь внимание большие массивы косвенных данных (к которым относятся все толковые журналисты) гораздо легче находиться в пространстве уже разразившейся катастрофы, чем изнывать от ужаса среди более или менее благодушно настроенных сограждан в ее преддверии.

Пока не набрался достаточный массив литературных произведений, состоявшихся после февраля 2022-го, но осмелюсь предположить, что почти повсеместная интонация наползающей отовсюду тени, привкуса тления в каждом глотке и каждом вдохе, которой была переполнена отечественная литература последних десяти лет, будет расколота на две неравные части — на более массовую и все более психотическую «ну вот теперь-то все стало хорошо и правильно» и значительно менее массовую «здравствуй, Рагнарек, мы заждались».

Роман Шамиля Идиатуллина «До февраля» обладает практически полным набором свойств сразу-пред-военной литературы. Ужаса в нем хватает. Подробного пошагового анализа, откуда этот ужас приходит, — тоже, и следующим кругом спирали — ужас от наблюдения за людьми, которые в объективно катастрофических обстоятельствах продолжают вести себя, скажем помягче, деструктивно. Конечно, способность к деструктивному поведению в условиях, взывающих к чему-то иному, — не российское ноу-хау, мы все смотрели Don`t look up. Однако многослойная антропогенность игнорируемой катастрофы — более сложный сценарий, чем столкновение с природным нежданчиком. И именно Идиатуллин, еще с «Бывшей Ленина» и «Возвращения Пионера», постоянно исследует проблему того, с каким ошеломительным успехом умеем мы отрицать последствия собственных выборов и решений.

Итак, метеорита не будет, обойдемся подручными средствами. Для обеспечения нужного уровня напряжения автор пошел — неожиданно — самым простым путем. «До февраля» — триллер. Он начинается с убийства, и примерно каждые тридцать страниц с неумолимостью сверхзвуковой дрели число убитых растет. Нет-нет, никто не беспечен, никто не ходит в заброшенный подвал в одиночку под звуки тревожной музыки! Дело происходит в российской глубинке, где легкомысленное доверие к обстоятельствам только по видику и встретишь. Кто-то проверяет документы через цепочку, прежде чем отпереть представителю власти, кто-то держит под рукой во время романтического свидания тяжелые предметы, кто-то уверен в собственной охране, а у кого-то вообще в руке заряженный пистолет. Но то, с чем встречаются нормальные, вполне вменяемые россияне, объективно многое повидавшие и ко многому готовые — ОНО просто быстрее, ловче и подготовленнее каждого отдельного живого человека.

Этот сюжет в чем-то чрезвычайно уплощает нашу дофевральскую действительность, но в чем-то делает ее представимой, вмещаемой в сюжет. Неуловимый серийный убийца, логика действий которого не понятна никому (почти); город, который ничего не знает, но уже догадывается; журналист, которого бьют в снегу у лесополосы смертным боем всего лишь за попытку поинтересоваться, что, собственно, происходит; девочка-ботанка, которая тыкает обгрызенным ногтем в пыльную рукопись и неслышным миру голоском пищит «мене, текел, фарес»... Сын убитой на первых страницах женщины, которому скучающий начальник ставит на вид волнения среди населения: нам не нужны перед выборами все эти слухи, прррекратить! Все они, кроме маньяка, вполне отражают реальные типажи и реальные процессы, происходившие до окончания зимы 2023 года. Точнее, маньяки, конечно, тоже присутствовали и присутствуют, просто по сравнению с реальной действующей фигурой, накрывшей страну, они не выглядят значимыми. Да и пропускная способность единичного маньяка не вместит того, что подвезла нам реальность.

Мне встречались ситуации, когда авторы прибегали, чтобы попытаться отразить нашу довоенную действительность, к техникам кринжовых компьютерных игр («Кластер»), к условному фэнтези («Медведки» или «Средняя Эдда») или городской мистике («Дом, в котором» или «Сестромам»), но вот идея внутри реализма заменить безличного антагониста социетального уровня на штучного (хотя последовательно выращенного именно этим социальным порядком) социопата — метафора вроде бы упрощающая, но зато транслируемая вовне. Про маньяков оно как-то понятнее свежему человеку из условного не здесь, чем про хвост дракона, ползущий сквозь город совершенно наяву, что это вот буквально так оно и есть. С одной стороны, непонятно, адресован ли роман сугубо внешним читателям? Вряд ли это так. С другой, может быть, Идиатуллин адресует эту метафору в будущее — тем читателям, которые не будут иметь ни малейшего представления о постоянной тени над головами. А может быть, все еще проще и автор благоразумно решил прибегнуть к эзоповым методам или основал весь сюжет на образе из Тарковского-старшего «Пока судьба по следу шла за нами...».

Итак, по глубоко провинциальному небогатому городу ходит смерть. Слабых и старых она забирает чаще, чем сильных и богатых, но не брезгует никем. Люди, задетые по касательной, живут дальше. Продают опустевшие квартиры. Пьют горькую. Механически идут на работу и с работы. Не обсуждают ничего с друзьями и коллегами, лица которых тоже имеют подозрительно застывший вид. Занимают посты исчезнувших. Передают новым сотрудникам неоконченную кем-то работу, не вникая особенно, почему предыдущий работник даже не забрал трудовую. Рожают и пестуют детей, которые тоже привыкают никогда не задавать ненужных вопросов.

Отдельным слоем всей истории идет крайняя компетентность Идиатуллина в вопросах журнальной работы: и сбор новостей косвенным поиском из сплетен и умолчаний, и поиск какого-нибудь не совсем уж ужасающего худла для нужного количества знаков в номере, и тщательность в размещении поздравительных челобитий на самых заметных страницах, и плывущий, как осклизлое тесто, график кадров и выплат, и надрывная работа редакции с самотеком — как вроде бы более-менее безопасным бумажным, так и с традиционно куда более утомительным — активными авторами офлайн. Мне, не инсайдеру, кажется, что для любого читателя, имеющего прямое отношение к журналистике, «До февраля» окажется куда более увлекательным чтением, для нас же он может быть способом заглянуть на профессиональную кухню. Причем на профессиональную кухню именно отечественной журналистики, отечественной, не столичной, и именно последних лет, с их пропитавшей все и вся политтехнологической интонацией предельного, усталого цинизма.

И вот пятнадцать лет спустя после того, как в городе началась эпидемия насильственных смертей, что-то изменяется, и изменяется именно в журнальной среде. Случайно, совсем косвенным образом, небольшое финансирование получает редакция давно умершего местного журнала. В одной комнате собираются сбежавшая из вуза хикикомори, опротивевший себе копирайтер и циничная бильд-редакторша. Руководит звездной командой запойная нимфоманка. А тот человек, через которого пришли деньги, хочет всего лишь поглубже взлизнуть вообще отсутствующему в кадре патриарху, который когда-то имел какое-то отношение к еще тому, советскому журнальчику. Будь авторская интонация чуть менее угрюмой, это было бы гомерически смешное чтение, но, когда надоедливого дряхлого графомана находят буквально размазанным в слизь по полу собственной квартиры, даже самый Антоша Чехонте не может больше шутить. Обычная, в общем, для триллера стимуляция нервного смеха у читателей перекомпонована Идиатуллиным: герои не проявляют идиотизм, активно спасаясь от угрозы, а находятся в привычной социально идиотской ситуации, в то время как угроза подбирается к ним все ближе. Ну, представьте себе, что события фильма «Гараж» разворачиваются где-то в середине фильма «Титаник», где-то в глубинах второй палубы. И только ко второй половине фильма по крайней мере пара персонажей из задних рядов умудряются донести друг до друга, что плеск за стеной каждому из них не приблазнился.

Странным образом у хаджи Шамиля вытанцевалась совершенно христианская картина происходящего. Самые слабые, причем слабые не только физически, а в чистом виде нищие духом, не отважные, не гордые, не принципиальные даже люди поднимаются там, где сдались сильные и заблудились умные. И безнадежная сила слабых, которые не отступают на одном упрямстве, заминает и постепенно преодолевает инерцию крутящейся десятилетиями мясокрутки. Идиатуллин избегает очень частой ловушки — поддержать героев влюбленностью. Нет, Аня и Паша остаются товарищами, даже, пожалуй, братом и сестрой, и продолжают видеть друг друга безо всякой эндорфиновой дымки: нелепыми, негероическими, некрасивыми — и страшно уязвимыми.

Мы — сейчас — все знаем этих неухоженных девочек, которые с красными от недосыпания глазами ведут через соцсеточку сразу по четыре группы беженцев через Нарву. Этих оплывших мальчиков с белыми билетами, которые через пятнадцать впн публикуют в телеграмме контакты и памятки для тех, кто ищет вписку в Омске перед финальным броском в Казахстан. Тех, о кого стражи порядка даже и берцы вытирать брезгуют, изыскивая жертву повесомее. До февраля смысл существования этих жалких великовозрастных детишек был гораздо менее очевиден. А вот Идиатуллин почему-то еще тогда решил, что они важны.

К ядру — к тем, кто становится ядром сопротивления холодной хтони, — притягиваются постепенно хоть сколько-нибудь здоровые на голову люди, подпирают собой, прикрывают, помогают, но главную работу тащат маленькая перепуганная до усрачки студентка и поддерживающий ее тюфяковатый парень. Симпатичный айтишник, которого автор вручает героине разве что не в подарочной упаковке, только и успевает, что продержаться, защищая ее в критический момент до прибытия подмоги (в общем, это лучший вариант, на который может рассчитывать мужчина в описываемой реальности), а бегает и тормошит всех, подставляясь под тумаки и унижения, но добиваясь, добиваясь все-таки реальной подмоги, — все тот же неудачник Паша.

При этом Идиатуллин не впадает в грех, типичный для young adult литературы: не то чтобы главные герои действуют в полном отрыве от ничего не понимающих «взрослых». Усилия Наташи и Руслана — тех, кто осознал проблему чуть позднее, чем стоило бы, и отнесся к ней чуть менее внимательно, чем было необходимо, — все равно не пропадают зря. Их отказ сдаться и принять смерть с покорностью в конечном итоге дает плоды, хоть уже и не им самим. В фэнтези об этом существует красивый оборот: «И когда тьма поглотит нас, мы падем, кусаясь и царапаясь». Но то фэнтези, высокие ноги, красивые позы — а в реалистической литературе не столь часто встретишь такое твердое утверждение о необходимости и осмысленности борьбы до самого последнего.

Герои победят. Конкретный маньяк будет остановлен. Зло не исчезнет. Город получит короткую передышку, и, увы, мы — после февраля — знаем, что город не сможет этой передышкой правильно воспользоваться. Но, может быть, опыт самоорганизации, опыт успешного поиска помощи, опыт борьбы со значительно превосходящими силами противника что-то даст упрямым людям, которым не нравится, когда зло убивает город. Я, честно говоря, боюсь загадывать.