Виктория Смолкин. Свято место пусто не бывает: история советского атеизма. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Перевод с английского Ольги Леонтьевой, научная редактура Михаила Смирнова. Cодержание
Советский атеизм для массового постсоветского читателя — штука вроде бы и понятная, даже самоочевидная. Воинствующие безбожники, бассейн на месте храма Христа Спасителя, расстрелы священников. В конце концов, агиография пионерки Вали за авторством Эдуарда Багрицкого.
С другой стороны, не менее распространено понимание советского государства как почти что религиозного проекта. Это очень привлекательная и увлекательная точка зрения: легко находятся свидетельства и символы «сектантского» характера советской власти — особенно первых ее лет. Тут вам и заигрывания с хлыстами, и Андрей Платонов, и более поздние переосмысления этого пласта (например, Владимиром Шаровым или Егором Летовым).
С третьей стороны, была еще частная жизнь советского человека. Которая в своем атеистическом преломлении оказывалась переплетенной с религией куда теснее, чем можно представить по официально одобренному искусству. Меня вот лично крестили года в четыре, на самом излете СССР, — православие уже практически стало официальной религией, в краснодарский Красный собор набилась огромная толпа детей разных возрастов и их родителей, длилось все это мучительно долго и заунывно, — с тех пор я не фанат церквей. Но при этом все остальное воспитание мое было атеистическим — что Бога нет, мне тоже сообщили родители, причем, наверное, уже после того, как состоялось мое крещение. Я читал советские книги, мама пела мне советские песни. Крестик убрали подальше в шкаф (не знаю, где он сейчас). В общем, двойная жизнь — о подобном, только по отношению к официозу, и писал Алексей Юрчак в книге «Это было навсегда, пока не кончилось».
Как на самом деле сосуществовали религия и атеизм? Можно ли сказать, что государство последовательно давило на христианство, ислам, буддизм — или же со временем это давление ослабевало? Насколько, в конце концов, удачной была атеистическая программа и что она обещала взамен икон, свечек и загробной жизни?
Виктория Смолкин говорит о трех хронологически сменявших друг друга типах противоречий между советской идеологией и религиями. По ее классификации, на первом этапе советская власть боролась с религией как с политическим явлением, и ключевым тут было противоречие между необходимостью эффективно управлять страной (чему помогала религия) и чистой атеистической идеологией. Затем, при Сталине, это противоречие было снято — в ущерб чистоте идеологии и после окончательного подчинения церкви государству. На втором этапе религия рассматривалась в основном как идеологический противник (в дихотомиях вроде «наука — предрассудки»); на русском языке уже выходил текст Смолкин про советское антирелигиозное воспитание шестидесятых годов с аналогичным названием — «Свято место пусто не бывает». На третьем этапе религия стала рассматриваться как вызов в духовной сфере: может или нет научный атеизм дать ответ на вопрос о смысле жизни, есть ли у него вообще позитивное содержание или нет?
Заседание библиотечной секции Московского дома научного атеизма. Москва, 21 ноября 1963 г. ЦГА Москвы. Арх. No 1-48741
Кажется, эта хронология (будучи изложена столь кратко) довольно схематична — но в любом случае нарисованная Смолкин картина оказывается более разнообразной и любопытной, чем вышеизложенная схема. Мы погружаемся в мир разнонаправленных импульсов и стремительно меняющихся планов. Вот тысячи церквей закрываются и тысячи священников идут в лагеря; вот опять религиозный ренессанс; а вот снова кампания против религий, только доходы приходов почему-то растут и количество крещеных младенцев в некоторых областях переваливает за сто процентов. И через всю эту историю даже проходят сквозные персонажи вроде неутомимого Владимира Бонч-Бруевича.
«Бонч-Бруевич осудил отступление партии от атеизма. Он вспомнил, что во время своей недавней поездки в Ленинград „поразился громадным количеством ремонтируемых церквей”, но, когда пришел в областной комитет партии спросить, что за „богомольный город” они строят, местные функционеры отвечали ему уклончиво. „Оказывается, — продолжал Бонч-Бруевич, — что, очевидно патриарх, через своих людей, вхожих в ГИОПС [Государственную инспекцию по охране памятников старины], получил разрешение реставрировать эти церкви в качестве особенных ценностей”. Особенно обидным для Бонч-Бруевича было то, что он добивался у той же самой инспекции реставрации Казанского собора, где располагался Государственный музей истории религии и атеизма, но получил „категорический” отказ. Бонч-Бруевич считал противоестественной такую ситуацию, когда церкви восстанавливаются, а атеистический музей остается заброшенным».
В детстве мне казались странными аргументы вроде «Гагарин в космос летал, а Бога не видел». Тем не менее это не просто мем, а реальный троп пропаганды времен хрущевской оттепели. Сложно судить, насколько он работал (наверное, не очень хорошо), но очевидно, что пониманию психологии религиозно мыслящих соотечественников научные атеисты учились довольно долго. Или скорее довольно быстро разучились ее понимать. Существует огромная пропасть между Андреем Платоновым, с религиозным чувством живописующим то, как мы, покончив с Богом, примемся за Вселенную, и упитанными номенклатурными дядями, которых на антирелигиозных лекциях троллят сельские любители дебатов. Дяди в таком случае всегда сольются: «Другой лектор рассказывал, что его передвижной планетарий пользовался популярностью у колхозников, особенно у сектантов, но при этом во время визитов планетария в село сектанты пытались „завести лектора в тупик” и, если за ними оставалось последнее слово, торжествовали победу».
Главный вопрос, на котором концентрируется Смолкин, — это то, как советский атеизм пытался разработать свою позитивную программу, то, чем власть стремилась заполнить пресловутое «святое место», остающееся после гипотетического уничтожения религиозности. Результаты этой деятельности, как показывает книга, неоднозначны. Какие-то позитивные программы, несомненно, были разработаны, пусть и не умами из Института научного атеизма: лучшие советские утопии прекрасно обходились без Бога — в них были другие противоречия, но убедить массы в какой-то локальной осмысленности (или, во всяком случае, нужности и интересности) существования они могли. В книге, правда, практически нет обращений к художественной литературе, соцреализму и фантастике — где занимались ровно вот этим самым. Кроме того, общество во времена СССР все-таки довольно быстро секуляризировалось — и Россия, несмотря ни на что, остается более или менее светской страной до сих пор.
Но атеистический проект формально потерпел сокрушительное поражение: СССР в итоге признал религию, отметил тысячелетие крещения Руси, и теперь КПРФ руководствуется чем угодно, но только не марксистским пониманием места и функции христианства. Научный атеизм в нашей стране так и не сумел до конца побороть религию — если не в мировоззренческом разрезе, то в ритуальном уж точно: Смолкин приводит цифры, согласно которым 90% колхозников в шестидесятые годы держали дома иконы. Более того, в какой-то момент воинствующие атеисты сами стали восприниматься как фрики: «Если в 1970-е гг. пропагандисты поднимали на щит образ убежденного атеиста как противовес индифферентной молодежи, то к концу 1980-х гг. убежденные атеисты стали восприниматься как догматичная секта, маргинальная — если не чужеродная — по отношению к государству».
Все это, конечно, интересно не только как увлекательный экскурс в историю: из этого бурлящего котла вполне выводится и дореволюционное прошлое, и современные взаимоотношения религии, общества и государства. Антирелигиозные агитаторы бились над вопросом «ну почему они не выбросят свои иконы, они же и в Бога-то не верят!» ровно так же, как сейчас священники могут биться над вопросом о «верующих выходного дня», посещающих экстрасенсов и читающих гороскопы.
Однако парадокс советского атеизма как раз и состоял в том, что, несмотря на его важную роль для коммунистической идеологии, на практике никогда так и не было определено, что же он собой представляет и кто конкретно должен его разрабатывать и распространять в массах. Советские пропагандисты атеизма, поневоле ставшие опекунами душ советских людей, обнаружили, что сами непрерывно ищут новые ответы на религиозные вопросы.
* * *
Этот материал поддерживает проект She is an expert — первая база эксперток в России. Цель проекта — сделать видимыми в публичном пространстве мнения женщин, которые производят знание и готовы делиться опытом. Здесь вы можете найти интересующую вас область экспертизы и узнать, к кому из специалисток можно обратиться.