Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Руй Мауру Марини, Роман Павлов и Дмитрий Баринов, Адриан Сотело Валенсия. Зависимое развитие и сверхэксплуатация труда. СПб.: Лема, 2023. Содержание
Cпорам о причинах бедности и богатства народов больше двух столетий — отсчет по меньшей мере можно вести с публикации главного труда Адама Смита (1776). Самый простой ответ на вопрос, почему одни народы беднее других, — отсталость. Обыденное представление о том, что все страны движутся по общему историческому пути и менее успешные попросту запаздывают, просочилось даже в наш язык: применительно к стране определение «отсталая» — почти синоним слова «бедная». Но, как показал в своем ключевом тексте «Диалектика зависимости», бразильский экономист и социолог Руй Мауру Марини (1932—1997), проблема намного глубже: следует говорить не об отсталости, а о зависимости как особом состоянии, прямо влияющем на развитие страны, — состоянии, которое усугубляется по мере мирового экономического развития.
Марини — один из самых известных представителей важнейшего латиноамериканского направления экономической мысли: теории зависимости. Несмотря на то что это течение оказало огромное влияние на левые идеи — из него берет исток, в частности, мир-системный анализ, — в России об этой теории знают почти только в пересказе. Наконец, программная для направления работа — та самая «Диалектика зависимости» (1972) — вышла в свет и на русском языке, в сборнике «Зависимое развитие и сверхэксплуатация труда». Попробуем разобраться, о чем этот текст.
Работа Марини критикует слева десаррольизм (девелопментализм) — возникшее после Второй мировой в латиноамериканских странах представление о том, что бедным странам региона всего лишь надо провести индустриализацию, развить «нормальные» капиталистические отношения и установить равноправные торговые отношения со странами центра. Марини предлагает альтернативу этому взгляду, подчеркивая, что Латинская Америка и так давно включена в мировой рынок:
«То, с чем мы сталкиваемся, это не просто „предкапитализм“, а капитализм sui generis, который обретает смысл только при рассмотрении развития системы в целом, как на национальном, так и, прежде всего, на международном уровнях».
Марини настаивает: сам по себе характер включения страны в мировой товарообмен прямо влияет на ее экономическое развитие. С исторической точки зрения обмен между странами, занимающими различное положение, никогда не был эквивалентным: производя товары с более высокой прибавочной стоимостью, опираясь на военно-политический контроль и другие факторы, страны центра накапливали у себя излишки стоимости, которые не доставались странам периферии. В этом накоплении большую роль, чем эксплуатация труда, играла его интенсивность: чем выше цена труда — тем проще условному капиталисту глобального центра купить станок, который сократит необходимое количество рабочих. На периферии же «производственные отношения подчиненных стран видоизменяются и перерождаются для того, чтобы обеспечить расширенное воспроизводство зависимости». Основным источником прибавочной стоимости, которую забирал капиталист, становится не повышение производительности, а нещадная эксплуатация работника. В итоге соотношение необходимого (для воспроизводства рабочей силы) и прибавочного (отходящего к капиталисту) труда смещалось в пользу последнего.
Неэквивалентный обмен между странами периферии и странами центра выражался — выражается — в продаже дешевого сырья в страны метрополии и покупке у них дорогих высокотехнологичных товаров. Это есть зависимость: в результате неэквивалентного обмена капиталисты зависимых стран начинают искать, чем восполнить потери, понесенные в ходе внешней торговли. И конечно, находят. Марини утверждает, что эта компенсация происходит за счет сверхэксплуатации труда. Речь в данном случае не просто о дополнительном нажиме на работника. Сверхэксплуатация предполагает, что капиталист забирает часть средств, предназначенных для оплаты труда работника, при этом трудящиеся лишаются того, что необходимо для восстановления и воспроизводства своей рабочей силы. На индивидуальном уровне это выражается, к примеру, в невозможности для работника завести семью, а в особо тяжелых случаях — обеспечить свои личные потребности. Внутренний рынок своих стран периферийных капиталистов не интересует, так как производство осуществляется главным образом на экспорт. Усугубляет положение и наличие огромной резервной армии труда — от не включенных еще в экспортоориентированное производство коренных народностей до иммигрантов.
Хотя массовое внутреннее потребление капиталистов зависимых стран не интересует, в личном потреблении они заинтересованы; при этом оно в значительной степени состоит из импорта. Так формируются отдельные, слабо связанные между собой социальные сферы — «высшая» и «низшая», причем потребительский разрыв между ними со временем увеличивается.
Индустриализация, которую некоторые латиноамериканские страны (прежде всего — Аргентина, Бразилия и Мексика) пережили в межвоенный период, не спасла ситуацию, поскольку также основывается на сверхэксплуатации труда. Местная промышленность начала работать на «высшую» сферу потребления, куда включались и средние слои, — но за счет рабочих, чью прибавочную стоимость они в конечном счете и потребляют. Внутриэкономическое разделение на «высшую» и «низшую» сферы потребления не только не сгладилось, а, наоборот, стало глубже; другими словами, индустриализация в условиях зависимости сама по себе не лечит недуг, но лишь усугубляет его.
Но с 1950-х, говорит Марини, положение несколько меняется, поскольку возникло новое международное разделение труда. Отныне зависимым странам передаются низшие ступени промышленного производства: например, черная металлургия, считающаяся характерным признаком классической промышленной экономики, теперь концентрируется в таких странах, как Бразилия, которые уже экспортируют сталь. За империалистическим центром закрепляются более высокие ступени технологий (электронная промышленность, работа с новыми источниками энергии и т. д.) и монополия на них.
Как можно заметить, отрасли, растущие на периферии, не слишком связаны с потребительским рынком соответствующих стран, как и ресурсы, вывозившиеся из них на прежнем этапе развития. Другими словами, «производство, основанное на сверхэксплуатации труда, воспроизводит соответствующий ему тип товарообращения и в то же время отделяется от производственного аппарата, связанного с нуждами народного потребления». За неимением достаточного внутреннего рынка, промышленность зависимой страны стремится к сбыту на внешних рынках; при определенном стечении обстоятельств эта тенденция может перерастать в субимпериализм — попытку выстроить отношения империалистического типа c более слабыми экономиками, при этом разрыва с собственным периферийным положением не происходит.
«Диалектика зависимости» — работа сугубо теоретическая, излагающая метод; его приложение к реальности следует в текстах других исследователей, на которых он оказал влияние. Теоретические наработки Марини с успехом применяются по сей день — например, на них опирается британский экономист Джон Смит, автор фундаментального исследования «Империализм в XXI веке: глобализация, сверхэксплуатация и финальный кризис капитализма» (Горизонталь, 2022). Детальный обзор развития идей Марини вплоть до середины 2010-х читатель может найти в тексте «Марксизм Марини и теория зависимости сегодня» мексиканского экономиста Адриана Сотело Валенсии, который также включен в сборник.
Российские реалии, однако, через оптику теории зависимости до сих пор всерьез не рассматривались. В известной степени этот пробел восполняет опубликованная в сборнике масштабная (почти 100 страниц) статья Романа Павлова и Дмитрия Баринова «Сверхэксплуатация труда в России».
По мнению авторов, условия, сложившиеся в современной России, вполне соответствуют критериям сверхэксплуатации. В результате падения реальных доходов, прекаризации и наличия большой резервной армии труда (состоящей как из бывших работников закрытых или «оптимизированных» предприятий, так и трудовых иммигрантов) доходы значительной части российского населения опускаются ниже уровня, который нужен для простого воспроизводства рабочей силы. Этот уровень Павлов и Баринов определяют в два прожиточных минимума, так как официальный показатель не учитывает такие важные статьи расходов, как аренда жилья или платная медицинская помощь; один прожиточный минимум — это уровень физического выживания, при котором не приходится вести речь о воспроизводстве. В апреле 2019 года меньше этого уровня зарабатывали 35% работников; ниже трёх прожиточных минимумов (показатель, допускающий, по оценке Павлова и Баринова, расширенное воспроизводство рабочей силы, то есть содержание семьи) — около 60%.
Тут важно подчеркнуть — и авторы делают это, — что, хотя производительность труда в России действительно ниже, чем в странах центра, отставание не так велико. Так, от США по производительности РФ отстает в 2,2 раза, а по средней зарплате — в 3,3 раза; от Германии — в 1,6 и 2,7 раза, соответственно. Другими словами, одной низкой производительностью бедность российского населения не объяснить.
Интересны наблюдения авторов за механизмами компенсации сверхэксплуатации, т. е. способами, которыми рабочие пытаются поднять свой заработок. Первый — и самый очевидный — люди стараются больше трудиться, на основном месте или в виде подработок. Количество рабочих часов (1965–1985) за год у среднего российского работника было в 2008—2019 годах выше, чем у турецкого, и сопоставимо с уровнем Чили. Менее интуитивно понятна массовая практика работы на личных подсобных хозяйствах и приусадебных участках, которая может вестись как на продажу, так и для собственного потребления; например, в 2016 году из 13,6 млн хозяйств лишь 50 тыс. (0,4 %) работали исключительно на рынок. Наконец, третьей стратегией компенсации выступает сокращение потребления. О ее распространенности говорит тот факт, что около 90% населения России потребляют меньше рекомендованного Минздравом объема овощей, молока и молочных продуктов, более 80% — фруктов, 70% — яиц и так далее. Стратегия эта явно подрывает состояние рабочей силы в целом: так, согласно сборнику Росстата «Здравоохранение в России», частота болезней системы кровообращения за 1990–2018 годы выросла на 152%, болезней костно-мышечной системы и соединительной ткани — на 129%, новообразований — на 128%.
Вместе с тем характерной чертой России являются недостаточные вложения в постоянный капитал (весь капитал за вычетом уходящего на покупку рабочей силы) и амортизацию (компенсация износа оборудования), что вызывает рост смертности и травматизма на рабочем месте. «Эти особенности, характерные для деиндустриализирующихся постсоветских стран, Марини не мог отметить в своих работах, поскольку анализировал экономику Бразилии в состоянии относительного подъема и развития», — отмечают Павлов и Баринов.
По мнению авторов, такое положение еще до февраля 2022 года (когда была написана основная часть работы) было чревато политической нестабильностью:
«В результате высокого уровня эксплуатации, масштабного нарушения трудовых прав и тяжелого экономического положения в целом накапливается социальная напряженность, которая в нынешних условиях практически не может найти выход в институциональных формах (партии, профсоюзы и т. п.). Это грозит стихийными вспышками протеста и конфликтами, которые могут принимать разрушительные формы, но при этом с большой вероятностью не будут иметь долгосрочных позитивных последствий для положения работников».
Оценивая возможное влияние нынешнего конфликта на экономическое положение России, авторы не считают, что страна сможет избавиться от зависимого состояния в обозримом будущем. Подчеркивая огромную зависимость от импорта высокотехнологичного оборудования и комплектующих, они прогнозируют «снижение технологического уровня промышленности и других отраслей реального сектора, поскольку вместо передовых моделей оборудования из стран центра будут ввозиться менее технологичные образцы с полупериферии». Связанное с устареванием станков и оборудования замещение капитала трудом только усилится, усугубляя сверхэксплуатацию и зависимость. А значит, теоретические наработки Марини и его продолжателей еще долго будут сохранять актуальность для анализа российской действительности.