«По Уралу и вокруг света в поисках „истинного священства”: Исследования и документы по истории беловодской иерархии» / Авт. -сост. Е. С. Данилко, Н. Ю. Бубнов. М.: Индрик, 2021. Содержание
В издательстве «Индрик» вышла книга «По Уралу и вокруг света в поисках „истинного священства”: Исследования и документы по истории беловодской иерархии». В первой части издания собраны и впервые опубликованы документы, связанные с деятельностью епископа Аркадия Беловодского, проповедовавшего на Урале в 1870–1890-х годах. Во второй части заново опубликованы тексты, изданные более столетия назад и давно ставшие библиографической редкостью. Это «Путешествие уральских казаков в „Беловодское царство”» Григория Хохлова, напечатанное в 1903 году в «Записках Императорского русского географического общества», и «Путешествие уральских казаков вокруг света в 1898 году» Варсонофия Максимычева, изданное в том же году в газете «Уральский листок». Коллектив авторов-составителей — маститые ученые Николай Юрьевич Бубнов и Елена Сергеевна Данилко, снабдили тексты анализом, подробными комментариями и библиографией.
Хотя это издание научное и посвящено, казалось бы, достаточно частному эпизоду из истории народных религиозных поисков позапрошлого столетия, на мой взгляд, оно может быть интересно широкому кругу читателей. Почему — давайте разбираться.
Миф о Беловодье
Разнородные источники, опубликованные в книге, связывает воедино легенда о Беловодье. Она отдаленно напоминает миф о Шамбале, только вызрело это предание в головах русских крестьян. Беловодье — мифическая страна, якобы существующая где-то в Центральной и Юго-Восточной Азии. В ней сохранилось идеальное государственное устройство и самая «правильная» религия. Так как легенда эта — сугубо крестьянская, то и отражала она чаяния мужицкого сословия, жившего глубоко традиционным укладом.
В начале XVIII века бородатые русские мужики почувствовали на себе дыхание апокалипсиса, который подкрался вместе с планомерным наступлением «регулярного государства» Петра I. Введение сословий, подушной подати, ревизии, рекрутчина, стремление всех сосчитать, переписать, придать европейский вид — все это вызывало тяжкое недовольство новой действительностью. В таких условиях и зародилось предание о Беловодье. Это дивное государство воображалось полной противоположностью империи Петра. Там правит справедливый царь, свято чтутся заветы патриархальной старины, в целости хранится истинная православная вера, незамутненная еретическими пакостями.
Последний пункт был особенно важен для староверов — противников церковных реформ, происходивших при патриархе Никоне в середине XVII века, и дальнейшего огосударствления церкви при императоре Петре I. В послепетровскую эпоху в старообрядческой среде появилось сочинение «Путешественник Марка Топозерского». Там повествовалось о чудесной стране, лежащей где-то за Алтаем и Китаем, на Опоньских островах, в названии которых легко угадывается Япония. Недаром автором сочинения отмечалось, что опоньцы «никого к себе не пущают», — возможно, до автора «Путешественника» долетали слухи о политике изоляционизма Японии того периода. Управлялось Беловодье исключительно лицами духовного звания, то есть страна являла собой некое подобие теократической республики. Ее не коснулись церковные и социальные новшества, потрясавшие императорскую Россию. В Беловодье якобы сохранилась «правильная» церковь, там много золота и серебра, богатые урожаи «сорочинского зерна», т. е. риса, нет войн и царствует справедливость.
Легенда, воспроизведенная в «Путешественнике», сподвигла многих крестьян на дальние странствия. Беловодский миф жил полноценной жизнью. В 1870-х годах он вторгся в реальность с новой силой, породив целое религиозное движение. Оно связано с именем епископа и авантюриста Аркадия Беловодского.
Епископ-трикстер из Камбайского царства
В 1874 году на Урале появился странный человек, который называл себя епископом Аркадием, произведенным в сан не где-нибудь, а в том самом Беловодье! Для многих местных жителей, ненавидевших государственную церковь, это был знак свыше — наконец-то перед ними предстал настоящий епископ, сохранивший в чистоте «старую веру».
Большинство старообрядцев (а они в множестве проживали в том числе на Урале) не имели своих епископов с XVII века. Это их, безусловно, не устраивало, и вот по какой причине. Признать «истинными» архиереев государственной церкви они не могли. Но возникала проблема, откуда брать священников? Ведь только епископ имел право ставить попов. В отсутствии епископата, часть староверов решила и вовсе обходиться без священства. Другая часть вынужденно довольствовалась приемом беглых служителей из государственной церкви. Нетрудно догадаться, что этот контингент зачастую оказывался не самым лучшим и состоял из тех служителей алтаря, кого выгнали с приходов за различные провинности — пьянство, блуд и т. д. В 1846 году тем не менее некоторым «раскольникам» удалось заманить на свою сторону целого заштатного греческого епископа Амвросия, от которого получила начало одна из старообрядческих иерархий. Однако большинство староверов ее отвергло. И вот тут на сцене возник пресловутый Аркадий Беловодский.
В отличие от Амвросия, Аркадий (на самом деле его звали Антон Савельевич Пикульский) вообще не имел отношения к церкви. Сын мелкого чиновника, он отличался редким авантюризмом. Заявившись к доверчивым уральцам, Пикульский успешно разыграл карту Беловодья, настаивая, что его рукоположили в Камбайском царстве, то есть в Камбодже, где якобы царствует православный царь и в чистоте хранится старое православие. Для пущей убедительности новоявленный епископ конструировал выдуманный мир из обрывков реальных и мифических географических названий, имен царей и церковных деятелей, якобы ему благоволивших.
Смастерил он и поддельные документы, в том числе на «ассирском» языке. Они, в числе прочего, опубликованы в первой части издания. Одна из грамот епископа Аркадия представляет собой произвольный набор закорючек, отдаленно напоминающих арабские или персидские буквы. Топонимику для подделок Аркадий позаимствовал из учебника географии, смешав в одну кучу настоящие и выдуманные города, острова и страны со всех континентов, которые можно себе представить: тут и Леварден в Фривее, и Кинштао-град в Японии, и Старо-Мексика, и Калекут, и Новый Орлеон, и Калифорка, и Перру (сохранена оригинальная орфография).
Несмотря на очевидную для современного человека нелепость «легенды» Аркадия Беловодского, у него сразу нашлись сторонники. Он успел даже поставить нескольких попов, дав начало новой церковной иерархии. И епископом, судя по всему, он мог быть неплохим. Удивительно, но даже оппоненты не могли упрекнуть Аркадия в стремлении выжать максимум материальных благ из паствы, а это уже большая редкость среди служителей алтаря. Напротив, современники описывают его, как «доброго старика», который вел скромную жизнь, питался крайне скудно, и не упоминают поводов для особой неприязни. Последователи «беловодской иерархии» сохранялись в некоторых уголках Урала вплоть до 1910-х годов.
Однако епископ-трикстер явился слишком поздно, чтобы обеспечить своим церковным кадрам абсолютное доверие окружающих. Во-первых, у него имелись серьезные конкуренты за символический капитал. Государственная церковь натравливала на Аркадия полицию, альтернативные старообрядцы — занудных начетчиков-миссионеров, которые всячески подрывали авторитет мифической иерархии. Кроме того, в 1890-х годах у самых неравнодушных искателей «правильной» церкви уже имелась относительно безопасная возможность проверить истинность легенды о Беловодье и Камбайском царстве. Этому и посвящена вторая, на мой взгляд, самая интересная и, не побоюсь этого слова, захватывающая часть книги.
Проверяя миф на прочность
Епископ из сказочного Беловодья так взволновал умы жителей Урала, что появились желающие проверить истинность его слов. В каком-то смысле, дух позитивистской эпохи (на дворе стоял 1898 год) проник даже в среду уральских казаков. Несколько человек из их числа решили задействовать всю мощь скрежещущих стальными шестеренками достижений цивилизации, чтобы выяснить, правду ли говорил Аркадий. На деньги, собранные вскладчину, казаки снарядили настоящую экспедицию, которая на пароходах и поездах прошла путь по маршруту Уральск (нынешний Западный Казахстан) — Стамбул — Иерусалим — Коломбо (Цейлон) — Сингапур — Сайгон — Гонконг — Шанхай — Нагасаки — Владивосток и далее через Нерчинск, Красноярск и Челябинск вернулась обратно.
Экспедиция уральских казаков описана ее участниками. Заметки казака Григория Хохлова увидели свет в «Записках Императорского русского географического общества» еще в 1903 году. Они вышли под редакцией писателя Владимира Галактионовича Короленко, живо интересовавшегося народными социально-утопическими легендами. Позже Короленко издаст серию очерков «В пустынных местах», где опишет народное предание об озере Светлояр в лесах Нижегородской губернии. С этим озером молва связывала существование еще одного «скрытого царства» — города Китеж. Он стал невидимым во время монгольского нашествия, сохранив в неприкосновенности обычаи патриархальной старины, которая противопоставлялась новым порядкам регулярной империи. С автором путевых записок о поисках Беловодья Короленко успел пообщаться лично. Казак Хохлов сам передал копию своего путевого блокнота писателю.
Другой участник экспедиции, урядник Варсонофий Максимычев, опубликовал свои заметки немногим ранее, в 1898 году. Они были напечатаны в газете «Уральский листок», перепечатаны отдельной брошюркой в местном издательстве и, в отличие от записок Хохлова, до недавнего времени были мало известны даже исследователям. Этот недостаток исправлен в новом издании. Вновь два путешественника, некогда объехавшие полмира, сошлись вместе в одной книге, чтобы поведать нам перипетии своих странствий.
Читая их заметки, понимаешь: им есть что рассказать. Путевые записи казаков Хохлова и Максимычева — это необычный травелог. Авторы принадлежали к простому сословию, не отличались большой образованностью, были набожны, да и цель их путешествия была наивно-сказочной — найти тридевятое царство, где правит справедливый православный царь, а не богомерзкий император, где праведные попы и епископы складывают пальцы в священное двуперстие. Их убеждения наложили свой отпечаток на повествование.
Простодушные попытки разглядеть в волнах Суэцкого канала «фараонов», обитающих там со времен исхода евреев из Египта, перемежаются полным неподдельного интереса описанием парада войск турецкого султана. Еще бы — ведь на памяти была очередная война с Турцией, к которой казаки, служивое сословие, были явно неравнодушны. Подлинное удивление странников провоцируют реалии Юго-Восточной Азии — от рикшей, которых Максимычев зовет «бегунками», до набедренных повязок, которые дают повод для язвительных замечаний.
Из записок видно, что казакам не чуждо некое пренебрежение к иностранцам. Оно носит прежде всего религиозно-бытовой характер. Например, казаки не захотели поехать на «святой Афон», узнав, что православные монахи едят «автоподов» — осьминогов, табуированных к употреблению в пищу у староверов. Что уж говорить о запеченных собаках и крысах на азиатских рынках, которые вызывали у путешественников неподдельное отвращение! При этом характерно, что казакам не свойственна яркая идентификация с российским государством. Максимычев в одном из пассажей проговаривается, что российский флаг участники экспедиции изучили «как а и б» лишь во время путешествия. Куда важнее для них общее происхождение из Уральского казачьего войска. С неизменной теплотой авторы упоминают казаков, которые попадались им по пути в дальних странах. Чувствуется, что оба путешественника выделяют «своего брата» из общей массы встреченных русских.
Обойдя диковинные страны, казачья экспедиция вернулась ни с чем — описанного епископом Аркадием дивного православного анклава не обнаружилось ни в Камбодже, ни в Китае, ни в Японии. Однако свидетельства очевидцев вовсе не привели к полному разочарованию местных жителей в Беловодском мифе. Попробуем разобраться, почему.
Русская народная утопия и эффект плацебо
Прежде всего стоит отметить, что все религии имеют свои этиологические мифы, т. е. рассказы, которые объясняют происхождение элементов социальной или природной реальности. Есть такая «этиология» и у обладателей религиозного капитала — священнослужителей. Например, индуисты верят, что брахманы произошли из головы и уст прачеловека Пуруши. В христианстве принято считать, что первых епископов и попов возвели в сан апостолы Христа. В свою очередь, отдельные мелкие культы и иерархии имеют свои «основополагающие мифы». Некоторые успели «забронзоветь» в сиянии традиции и приобрести характер непререкаемого авторитета. Епископу Аркадию повезло меньше. Его легендарное самозванство так и не успело превратиться в миф. Оно было сразу же препарировано многочисленными конкурентами и поэтому существовало относительно недолго.
Различные фрагменты книги наводят на мысль, что уральские крестьяне и казаки, слушавшие рассказы авантюриста Аркадия о Беловодье, были не столь наивны, как это может показаться на первый взгляд. Просто эта часть народа слишком лелеяла мысль о своей собственной «хорошей» и «правильной» церкви в противовес государственному синодальному ведомству, чрезвычайно от них далекому. Точно так же предки уральцев некогда мечтали о «хорошем» царе. Неслучайно миссионеры указывали оппонентам: «мнимый Аркадий не есть архиепископ, но самозванец, как иногда был ложным царем в Москве Гришка Отрепьев или у вас в Уральской области Емелька Пугачев». Самозванство, как и миф о Беловодье, известный этнограф и фольклорист Кирилл Васильевич Чистов относил к основным разновидностям русской народной утопии. Мечта о добром царе-избавителе идет рука об руку с мечтой об идеальном государстве, скрытом от большинства людей. В лице Аркадия Беловодского обе ключевые линии отечественного народного утопизма сошлись воедино, разве что самозваный епископ не претендовал на роль правителя.
В казусе епископа Аркадия присутствует и другой элемент, заставляющий видеть во всей истории некий «психотерапевтический» контекст, своего рода эффект плацебо. Хохлов описывает беседу с одним из последователей Беловодской иерархии, которая предваряла длительное странствие казаков. В ответ на сомнения в подлинности церковного сана Аркадия, «беловодец» ответил занимательной историей: «в Святом писании говорится, что посланы были от христиан некие старцы на поклонение к святым местам, с тем чтобы в обратный путь принести с собой частичку святыни. Старцы посетили все святые места, но на обратном пути вспомнили, что от святых мест ничего не взяли, и придумали между себя: возьмем простую вещицу наподобие святыни и скажем братии: „Принесохом (т. е. «принесли» — И. М.) от святых мест”. По приходе старцы показали всей братии лже-святыню. К ним повезли больных, хромых, слепых и разных калек, которые с уверением и чистою совестию приступали к мнимой святыне и по своей вере получали недугам исцеление до тех пор, пока старцы не признались в своем обмане». Свой рассказ сторонник самозваного епископа резюмировал следующим образом: «Так вот и я верю страшным клятвам Аркадия, что он принял чин архиепископа <...> в Канбайском царстве восточного Индокитайского полуострова». Другими словами, для сторонника беловодской иерархии значение имеет сама вера в нее, а реальный факт происхождения этой церкви вторичен.
Согласитесь, такой искушенный и осознанный подход к мифу далек от детской наивности, которую приписывали дореволюционные миссионеры или даже Короленко крестьянам, поверившим Аркадию. Терапевтическую функцию обмана осознавали и сами авторы записок. Казак Хохлов описывает случай, произошедший с путешественниками по дороге домой. В Забайкалье они встретили земляка, тоже казака, который 35 лет тому назад был сослан на каторгу, отбыл срок да так и остался на новом месте. Когда он стал расспрашивать Хохлова о жене и детях, оставшихся на Урале, тот сказал, что ничего о них не знает. Это была сознательная ложь. Хохлов, по собственному признанию, скрыл правду из жалости к собеседнику — жена ссыльного вскоре после его осуждения вышла за другого. Намеренно утаив правду о настоящем, он оставил ссыльного наедине с воображаемой картиной прошлого, избавив тем самым от душевных мук. В случае с епископом Аркадием и его последователями Хохлов поступил с точностью до наоборот, разрушив как их, так и свои собственные иллюзии об идеальном государстве, таящемся где-то на просторах Азии.
***
На такие рассуждения меня навело это издание. Впрочем, уверен, каждый читатель сможет почерпнуть в нем что-то свое. Те, кому мало интересны вопросы русского народного утопизма, получат удовольствие от описаний длительных путешествий, выполненных чрезвычайно колоритным языком. В его основе — интенции церковных книг, диалектизмы, наивные цитаты из расхожих брошюр для паломников и туристов. Пожалуй, самые яркие рассказы выходят из-под пера людей, для которых мир — постоянное открытие. Два уральских казака конца позапрошлого столетия были как раз из их числа. В эпоху, когда планета еще не превратилась в «глобальную деревню», азиатские земли для простых уральцев были немногим менее экзотичны, чем далекие планеты. Бесконечное удивление путешественников передается и читателю. Оно создает атмосферу «чудесного, наивного, сюрреалистического мира, напоминающего сюжет популярной сказки, когда трое героев отправляются на поиски сокровища» (такие характеристики заметкам Григория Хохлова дал славист Мишель Нике, издавший в 1996 году французский перевод произведения).
Пожалуй, сегодня авторы этих путевых заметок для нас едва ли не менее понятны, чем для них — жители далекой Камбоджи. Поэтому издатели снабдили повествования казаков подстрочными комментариями, которые делают поступки и суждения героев вполне прозрачными. Кроме того, книга щедро иллюстрирована — старинными фото из архивов Российской академии наук и частных собраний. На них запечатлены торговцы Стамбула, паломники Иерусалима, пристани Цейлона, японские и китайские рикши — весь многоголосый и разнообразный мир, в который с головой погрузились уральцы в поисках своей церкви. Теперь мы сможем повторить их путь — пускай и по страницам нового издания. За это благодарность Николаю Бубнову и Елене Данилко, которых можно поздравить с выходом прекрасно подготовленной и увлекательной книги.