Первая в Турции женщина — пилот истребителя

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Илья Фальковский. Уход Паренаго, или Равнодушие национализма. Россия — Китай, XIX/XXI. М.: Напильник, 2025. Содержание

Оказавшись в транзитной зоне аэропорта имени Сабихи Гекчен, не веришь, что очутился в одном из главнейших хабов мира. Кажется, будто ты не в Стамбуле, а в злачном квартале Бангкока. Глаза режет по-больничному желтый свет; на каждом шагу торгуют блестящими побрякушками и поддельными монстриками Лабубу; дышать решительно нечем, зловоние местами нестерпимое. И конечно же, люди — бесконечная толпа людей всех известных национальностей. Парочка пожилых реднеков — обгоревшие руки забиты почти стершимися наколками; угнетенные женщины Востока — лишь переносица и ресницы торчат из-под чернейшего покрывала, пока мужья рассекают в легчайших шортах; двухсоткилограммовый черный парень покупает на фуд-корте соответствующую громадную пиццу, сейчас упадет на пол и съест ее в три укуса; тут же пакистанский подросток ковыряет пальцем гнилые зубы; какая-то вредная старуха орет прямо на ухо на неведомом языке; дети сходят с ума и катаются, крича, по грязному полу. В азиатских мегаполисах с многолюдьем обычно примиряет гений места. В аэропорту имени Сабихи Гекчен есть только гений курилки — загон для прямоходящего скота, за пять минут в котором можно заработать эмфизему. Кто вообще такая эта Сабиха Гекчен? Что-то очень знакомое, но без интернета не вспомнить. А интернет здесь буквально по паспорту — очень здорово придумано, вот бы везде так.

Каждые пять минут смотришь на часы, в голове одна мысль: скорее бы домой, обнять кота, подстричь ногти и провалиться в крепкий сон без сновидений, и лишь бы не явилась в ночи эта неестественно пестрая толпа европейцев, азиатов, африканцев, австралийцев и американцев. На смену этой мысли приходит другая: а чего ты злой такой? Впервые, что ли, в большом аэропорту? Что за разлив желчи, что за мизантропический рефлекс, да еще и с отчетливым ксенофобным оттенком? Просто усталость от тяжелого перелета? Или все же великодержавный шовинизм неискоренимый? Умом-то понимаешь, что абсолютное большинство окружающих — добропорядочные люди, не демоны из преисподней, а чьи-то дети и родители, которые не сделали ровным счетом ничего, кроме того, что угодили с тобой в этот дьявольский Содом. Твоя мрачная рожа им, уж будем честны, тоже радости жизни не прибавляет. Хорошо, что под рукой как раз есть книга по теме.

Если хотите завалить на экзамене особенно неприятного отличника, спросите у него, кто такой Александр Николаевич Паренаго. Имя его совершенно забыто, зато биография достаточно солидная, чтобы произвести впечатление важной фигуры для отечественной истории. В начале 1870-х он служил ревизором на корвете «Витязь», на котором совершил кругосветное путешествие с Николаем Миклухо-Маклаем. Тогда же молодому Паренаго довелось участвовать в совместных русско-японских учениях, пировать с высшими чинами Страны восходящего солнца, наблюдать изнутри, как две империи налаживают отношения, и вроде бы ничто не должно было омрачить их сосуществование.

В последующие годы Александр Николаевич проявил себя как эталонный офицер царского флота: в коррупции не замечен, в пьянстве — тоже, всего себя отдавал службе, но без злоупотреблений, проявил себя лучшим образом при взятии Порт-Артура. Это позволило ему встретить первые годы XX века на ответственнейшем посту — ему доверили командовать испытаниями пяти флагманских броненосцев: «Бородино», «Император Александр III», «Орел», «Князь Суворов», «Слава». Всем им, кроме «Орла», было суждено погибнуть в Цусимском сражении («Орел» сдался в плен и служил японцам в Первую мировую). Сам вице-адмирал Паренаго пережил вверенные ему корабли на три года.

Для Ильи Фальковского фигура Паренаго, могилу которого он обнаружил в деревне под Тулой, становится поводом обратиться сразу к нескольким сюжетам, связанным с национализмом и спровоцированными этой идеологией катастрофами. Существует распространенное противопоставление национальных государств и империй. На примере России и Китая Фальковский демонстрирует его ложность: национал-империализм не оксюморон, а естественный режим существования держав. Также распространено известное лукавство: дескать, есть «хороший» национализм угнетенных народов и «плохой» национализм угнетателей. Для Фальковского всякий национализм в конечном счете приводит к большим трагедиям, а порой даже исчезновению целых государств, выживание которых должен был гарантировать. К череде таких катастроф привела оккупация Порт-Артура, в которой участвовал вице-адмирал Паренаго. Его взятие послужило толчком к восстанию ихэтуаней (в западной традиции — «боксеров»), как и строительство Китайско-Восточной железной дороги, лишившей крестьян порядка трех тысяч километров земли.

Всякий, кто знаком с историей Китая по советской литературе, помнит, что оно было восстанием крестьянским, направленным против мирового империализма, то есть в целом классово верным и справедливым. Однако авторы отечественных учебников скромно умалчивали о том, в чем же состояла идеологическая сущность движения «боксеров». Фальковский чрезвычайно увлекательно объясняет в соответствующей главе, что истоки сообщества ихэтуаней следует искать в китайской традиции глубинного сектантства, в которой причудливым образом смешались народный мистицизм, практики боевых искусств и крайне шовинистическая форма национализма, не менее отвратительная, чем национализм великодержавный. Так, при вступлении в этот колдунский орден неофиты давали клятву убивать всех встреченных иностранцев и соотечественников, принявших христианство, — если последние, конечно, не отрекутся от «чужеродной» веры:

«Так как пришедшие в Китай христиане не соблюдали заповеди, небо разгневалось и началась засуха. Кишечные инфекции объясняли диверсиями иностранцев, которые отравили воду.

Столкнулись не просто две цивилизации, но и два менталитета, два сознания. Архаическое сознание ихэтуаней воспринимало иностранцев в магическом ключе — глаза их синие, потому что отливают дьявольским огнем, иностранцы тоже общаются с духами, прибегают к ритуалам и заклинаниям. На их заклинания надо ответить своими».

Секта ихэтуаней по большей части состояла из самых низов общества, готовых идти на крайние формы насилия и лишенных чувства самосохранения: лидеры культа легко внушали своим последователям, будто ихэтуани неуязвимы для пуль. Впрочем, их «цивилизованные» враги оказались не менее эффективными в производстве насилия. На пике восстания боксеров, летом 1900 года, произошел «инцидент», о котором в России предпочитают лишний раз не вспоминать. Город Благовещенск подвергся обстрелу, ответом стало решение властей депортировать китайское население. Исполнители же вместо депортации учинили погром, жертвами которого стали, согласно усредненным оценкам, от пяти тысяч человек — безоружных мужчин, женщин, стариков, детей топили в Амуре, рубили шашками, закалывали штыками, не щадя даже грудных младенцев.

«Когда мы достигли Благовещенска, небо на востоке было багрово-красным, а вода Амура была похожа на кровь. Вооруженные штыками российские войска окружили толпу, оставив открытым берег реки, и, постоянно давя, начали сжимать кольцо окружения. Офицеры размахивали шашками и неистово кричали: „Любой, кто не подчинится приказу, будет немедленно расстрелян!“ Толпа, словно лавина, начала рушиться в мутные воды Амура. <...> Крики, плач, стрельба и гневные проклятия смешались воедино, страдание было неописуемо — как сцена ада», — цитирует Фальковский воспоминания русского солдата, участвовавшего в карательной операции.

Благовещенская резня в наше время — один из главных нарративов «антироссийского» крыла китайского национал-патриотизма. В качестве иллюстрации Фальковский приводит многочисленные цитаты из блогеров, занимающих эту позицию: может показаться странным, но, пожалуй, это наиболее достоверный источник для понимания настроений «простых» людей, а не профессиональных историков или публицистов, работающих в условиях государственной цензуры. (В скобках заметим: этот раздел «Ухода Паренаго» было бы полезно прочесть тем, кто полагает, что Россия и Китай если не союзники, то надежные партнеры в цивилизационном противостоянии «коллективному Западу». Чтение крайне отрезвляющее.)

Книга Фальковского может показаться очерком, написанным специалистом по Китаю новейшего времени для таких же специалистов по Китаю новейшего времени. Но от других работ подобного жанра «Уход Паренаго» решительно отличает неожиданный поворот. Равноправным сюжетом в книге оказывается персональная история автора и его семьи: смерть отца — физика-теоретика Леонида Александровича Фальковского, — жизнь в ковидном Китае, трагическая, несправедливая гибель друга, социальная изоляция эмигранта, поездка на родину после многолетнего перерыва. В каждой из этих и без того тяжелых ситуаций Фальковский наблюдает нечто общее — безразличие, плавно переходящее в ненависть, ненависть, на высоких скоростях переходящую в насилие. Некомпетентные врачи футболят между больницами пожилого человека, будто не желая оказаться тем некомпетентным врачом, кто констатирует его смерть; владелец ресторана ловко уходит от ответственности за смерть сотрудника, и так убивавшегося на работе; медики и полицейские, исполняя волю государства, на глазах превращаются в новых хунвейбинов, заколачивающих двери домов, в которых старики умирают без еды и лекарств; китайцы не пускают русского в автобус — ведь, как всем известно, это иностранцы распространяют смертельный вирус:

«Я был прав: национал-патриотизм в Китае все выше и выше поднимал голову. Интернет-пропаганда давала свои плоды. Начали резать иностранцев. Вначале в парке в северной провинции Цзилинь было совершено нападение на четырех американских преподавателей. Я видел фотографию — они лежат на земле в луже крови. Но тогда обошлось без смертельных исходов. Затем человек с ножом напал на японский школьный автобус и порезал мать с ребенком. Погибла защищавшая их китайская сотрудница. А вскоре после этого был убит японский мальчик 10 лет рядом со своей школой».

И в России, и в Китае Фальковский наблюдает один и тот же парадокс национализма: идеология, декларирующая объединение людей, на практике их неизбежно разобщает. В нации нет места человеку, а солидарность возможна только с государством или стихийной толпой. Это обобщение кому-то покажется неожиданным, но многослойный и подкупающий своей искренностью «Уход Паренаго» в конце концов помогает понять, почему аэропорт имени Сабихи Гекчен пробуждает в тебе наихудшие чувства, о которых даже не подозреваешь в нормальной жизни. Став частицей пассажиропотока, из личности превратившись в объект, который должен занять такое-то место на таком-то рейсе, и других перестаешь воспринимать как личностей, имеющих естественное право на уважение. Не так ли устроена и всякая империя, как и всякое национальное государство? И кем же все-таки была Сабиха Гекчен, чьим именем назван циклопический хаб в сердце, кстати, бывшей империи с большими государственно-национальными амбициями в настоящем?

Но вот самолет приземлился в месте назначения. После паспортного контроля не без удивления обнаруживаешь, что, несмотря на глубокую ночь и предстоящий будний день, город не спит: люди празднуют успех национальной сборной на чемпионате мира. Садишься в такси, по пути смотришь, что изменилось, пока тебя не было, пишешь матери: «Приземлился, все хорошо». А сам думаешь: как хорошо, что родные живы и, насколько возможно, здоровы. Ну и раз уж теперь есть интернет, можно погуглить и вспомнить: Сабиха Гекчен — одна из восьми приемных дочерей Ататюрка, первая в Турции женщина — пилот истребителя.