Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Нора Круг. Родина: немецкий семейный альбом. Графическое эссе. СПб.: Бумкнига, 2022. Перевод с немецкого Евгении Креславской; графическая адаптация Захара Ящина
Иному постсоветскому человеку, со школы воспитанному в духе причастности к победе во Второй мировой войне, бывает трудно понять феномен Kollektivschuld, «коллективной вины», которую испытывают многие немцы. Также далеко не всегда российским гражданам может быть понятно, почему именно Германию «коллективный Запад» назначил главной преступницей XX столетия — ведь, скажем, американцы разбомбили Хиросиму, Нагасаки и Дрезден, а «ось» состояла не из одного лишь Третьего рейха.
Дело в том, что уже на начальной стадии формирования советского нарратива о победе из него был исключен национальный опыт холокоста: героями и жертвами общей катастрофы был объявлен единый советский народ, включавший в себя русских, белорусов, украинцев, евреев и представителей еще десятков национальностей. Таким образом все события до победного 1945 года плотно вписываются в рамку нацистской агрессии против СССР, а единый советский народ в этой рамке становится главной пострадавшей стороной, заплатившей самую высокую плату за уничтожение фашизма. Вполне естественно, что разные государства создают собственный нарратив о самом катастрофическом сюжете XX века, и, опять же, совершенно естественно, что нарративы эти далеко не всегда совпадают. Однако советские и постсоветские представления о тех событиях, повторюсь, не дают понять в полной мере вину немецкой нации, а для западного человека они, в свою очередь, могут показаться, скажем так, экзотичными (как нам со стопроцентной вероятностью покажется удивительной экзотикой северокорейский нарратив о Ким Ир Сене как лидере мировой антифашистской борьбы).
Приведу пример из другого исторического опыта, далекого от большинства россиян и потому не столь травмирующего. Весной 1915 года страны Антанты приняли совместную декларацию, в которой решительно осуждалось массовое уничтожение армян в Османской империи. Пройдут годы и польский юрист Рафаэль Лемкин найдет исчерпывающий термин, описывающий этот вид преступлений против человечества, — «геноцид». В последние годы турецкое правительство смягчает свою риторику по этому вопросу, отказавшись (по крайней мере, на уровне высших официальных лиц) от полного отрицания геноцида. Правда, процесс этот сопровождается дипломатическими казусами, которые были бы смешными, если бы не были такими печальными — теперь чиновники взяли на вооружение один эвфемизм, раз в год заявляя о том, что они чтят «память османских армян, погибших в тяжелых условиях Первой мировой войны».
Человеку стороннему и мало-мальски знакомому с европейской историей подобные выражения покажутся как минимум неуместными, если не циничными. Такая же ситуация и с вписыванием холокоста в общий военный нарратив: преследование и истребление евреев в Германии началось задолго до начала Второй мировой, сразу после прихода нацистов к власти, а война лишь ускорила этот чудовищный процесс, переставив его на поистине промышленные рельсы.
Нора Круг. Родина: немецкий семейный альбом. Графическое эссе. СПб.: Бумкнига, 2022. Перевод с немецкого Евгении Креславской; графическая адаптация Захара Ящина
Собственно, в этом и корень особой немецкой Kollektivschuld, рожденной из осознания двойной вины: за развязывание кровавейшей из войн XX века и за целенаправленную политику геноцида собственных сограждан преимущественно еврейского происхождения. В случае художницы Норы Круг и ее книги «Родина» второе ощутимо перевешивает первое, становясь поистине невыносимой моральной ношей.
В этом большом «графическом эссе» фигура рассказчицы полностью тождественна фигуре автора — немке, родившейся спустя много лет после окончания Второй мировой и переживающей серьезный кризис личности, вызванный обостренным чувством Kollektivschuld. Однако в своих рефлексиях она доходит до предосудительной формы страдания — тоски по Родине, которой у нее нет: в школе ее учили, что немецкий язык — опасный язык ненависти, историю для нее родного городка Кюльсхайма ей принципиально не преподавали, и даже в далекой Америке она не может без трепета и ужаса прикоснуться к современному немецкому флагу, который ей пытаются вручить бывшие соотечественники из диаспоры.
Чувство вины у Норы Круг усугубляется тем, что как минимум два ее близких родственника были частями военно-тоталитарной машины Третьего рейха. Первый, дедушка Вилли, состоял в НСДАП и прошел процедуру денацификации — под суд он не отправился благодаря амнистии, которая сменила его статус с «активного деятеля» на «сочувствующего». Второй, дядя Карл-Франц, в неполные восемнадцать лет вступил добровольцем в ряды СС и вскоре погиб в Италии. Когда речь заходит об этих членах семьи, муки совести приобретают неожиданный и весьма болезненный поворот: Круг, осознанно или нет, но постоянно пытается оправдать своих сокровников, а то и проникнуться к ним сочувствием.
В случае дедушки Вилли, поднимая архивы и опрашивая его знакомых, автор убеждает себя в том, что в нацистскую партию он вступил «под давлением обстоятельств»: дескать, если бы у него не было партбилета, он бы не мог вести легально скромный бизнес, форму он никогда не носил, идей национал-социализма не разделял и так далее. Ну а в случае дяди Карла-Франца все еще проще: юный возраст и гибель в бою как будто служат индульгенцией, освобождающей от ответственности за — назовем вещи своими именами — добровольное участие в колоссальном преступлении, в похоронках тех лет названном «защитой Родины».
Нора Круг. Родина: немецкий семейный альбом. Графическое эссе. СПб.: Бумкнига, 2022. Перевод с немецкого Евгении Креславской; графическая адаптация Захара Ящина
«Родина», оформленная под уютненький семейный альбом (весьма красивый) — книга, безусловно, смелая, — хотя бы из-за искренности в выражениях табуированных чувств. И все же лично у меня за чтением этой вещи периодически возникал ком в горле: далеко не всегда понятно, где Нора Круг руководствуется принципом «быть честной до конца», а где сама не понимает, что ее стенания по поводу шуток про Гитлера, которые ее сопровождают за границей, — сущая ерунда в сравнении с тем, что довелось пережить жертвам нацизма. Тщательно документируя свой ресентимент, она будто не замечает, как ее самоуспокоение («успокоиться» и его производные — одни из самых частых слов в книге) превращается в самооправдание, а затем — в апологию «простого человека», ставшего нацистом «под давлением обстоятельств» и «мощи пропаганды».
За чтением этого слоя книги Норы Круг меня не покидало воспоминание о рассказе Хелены Йонас-Розенцвейг, польской еврейки, выжившей в холокосте и прислуживавшей в доме Амона Гёта, коменданта лагеря смерти в Плашове. Она вспоминала, что дочь одного из самых страшных нацистских преступников однажды написала ей письмо, и они договорились о встрече. По словам Хелены Йонас, у нее возникло ощущение, будто и спустя полвека дочь Амона Гёта пытается оправдать отца тем, что «они все это делали».
Разумеется, есть качественная разница между комендантом лагеря, собственноручно убившим сотни людей и еще тысячи отправившим в печи, и восемнадцатилетним добровольцем СС и рядовым членом НСДАП, который даже «не носил форму». Но все же сама универсальная логика их оправдания и прощения не может, по-моему, не вызывать тревогу, от которой избавилась Нора Круг, завершив свою смелую книгу и добыв наконец какую-никакую, но Родину. И тут можно представить, каким был бы ее шок, если б она узнала, что фраза «Добудем Родину!» была одним из девизом Российской фашистской партии Константина Родзаевского.
К слову, о России. Издатель Валерий Анашвили однажды обратил наше внимание на занятный факт. В 2010 году в Германии вышла книга Тило Саррацина «Германия упраздняет себя», критикой которой обвинили автора в ксенофобии и антисемитизме, но которая стала абсолютным бестселлером: по продажам она занимает третье место за всю историю немецкого книгопечатания, уступая лишь «Манифесту коммунистической партии» и «Майн кампфу». При этом русский перевод был встречен полным равнодушием читающей публики — издателям не удалось продать «и нескольких сотен экземпляров», поскольку «те проблемы, которые подняты в книге Саррацина относительно Германии, российского читателя совершенно не взволновали».
Интересно проследить, какими в стране, которой вроде бы оказалась не интересна коллективная ксенофобия, будут продажи книги о коллективной вине.
Будьте бдительны.