Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Леонид Юзефович. Поход на Бар-Хото. М.: Редакция Елены Шубиной, 2023
1
Современная русская литература, которая публикуется здесь, в России, пребывает в незавидном положении. Эта литература стала свидетельницей катастрофы, но из-за цензуры она не может говорить о происходящем открыто, достойно, во весь голос. В этих обстоятельствах она выживает как может.
Так, реалистическая и автофикциональная проза лишены своей главной стилистической черты — бескомпромиссной честности. Пишущим о социальных, политических проблемах запрет на использование слов ощущается тяжелее всего. Поэтому многие из таких авторов либо отходят от литературы, переключаясь на публицистику, активизм, аспирантуру или преподавание, либо пишут что-нибудь о событиях до катастрофы. Литература же экспериментального толка, в отличие от реалистической или автофикциональной, не уклоняется от насущной темы, но зарывается глубоко в себя (у Платонова: «Некуда жить, вот и думаешь в голову») и в дебрях своего бессознательного или недрах языка ищет техники письма, отражающие картину настоящего.
Но есть еще третья литература, которая не уходит в эти две крайности, а пребывает, так сказать, в серединной неизменности. Речь идет о жанровой литературе: антиутопиях, научно-фантастических романах или документально-исторической прозе. В кризисное время у жанровых писателей имеется важное преимущество. Они могут говорить о катастрофе опосредованно, описывая полностью вымышленный мир или, например, давно минувшее историческое событие. Благодаря этому они могут пользоваться словами, которые в иных направлениях литературы запрещены к использованию. В этом отличие жанровой литературы как от реалистической, которой экзистенциально важно называть вещи своими именами, так и от писателей «высокой» литературы, которым «некуда жить, вот и думают в голову».
Говоря иначе, жанровая литература является самой компромиссной по духу. Но это не принижает ее достоинство. Культура нуждается в писателях всех направлений, но во время катастрофы именно авторы жанровых вещей, не утратившие навык критического восприятия реальности, обеспечивают необходимую непрерывность существования литературы, культуры. Их усилиями у многих, очень многих людей в России сохраняется привычка к чтению книг, а не новостей. И в будущем, когда авторы всех направлений вновь обретут право говорить свободно, достойно, во весь голос, они должны будут сказать спасибо именно жанровым писателям — это они сохранили в читателях любовь к чтению и привычку к критическому мышлению. Никто другой вместо них эту кропотливую, часто невидимую работу делать здесь и сейчас не смог бы.
Роман «Поход на Бар-Хото» Леонида Юзефовича — пример такой жанровой литературы очень высокого достоинства, которая связывает наше вчера и наше завтра, обеспечивая непрерывность литературному процессу.
2
Фабула романа выстроена вокруг конкретного события: человек становится свидетелем войны, которая радикально меняет его жизнь. Здесь важны оба подлежащих: и человек, и война. Они — два композиционных ядра романа, и от разрушительной силы их столкновения во многом зависит успех поставленной автором цели — показать трагедию человека, ставшего свидетелем войны.
Этот человек — 34-летний русский офицер Борис Солодовников, переживающий кризис среднего возраста. В 1912 году он разводится с женой, покидает Петербург и переезжает в Монголию, где устраивается на должность военного советника. Он увлечен буддизмом и надеется, что на монгольской земле у него получится «выверить стрелку духовного компаса». Говоря иначе, получится найти свое место — место, где он сможет жить и быть счастливым.
Война же связана с Монголией, куда Борис переехал. В 1911 году она провозгласила независимость от Китая, но под контролем китайской армии осталась крепость Бар-Хото, на территории которой проживает кочующее монгольское племя тордоутов. Для обеспечения, как мы бы сказали сегодня, территориальной целостности монгольская армия организует военный поход на крепость. Правда, сами тордоуты, как подмечает автор романа, «к перспективе своего освобождения относились без энтузиазма», поскольку нормальное течение их жизни зависело от китайцев. Тогда кому был нужен этот военный поход? Автор предлагает двух акторов: во-первых, внутри самой Монголии сформировалась радикальная политическая оппозиция, которая намерена воспользоваться походом для обретения политического капитала и затем революционного захвата власти; во-вторых, Россия, поощряющая политические и военные амбиции Монголии, планирует удовлетворить свои долгосрочные имперские интересы на ее территории, окончательно потеснив Китай.
Одним из главных действующих лиц этого военного похода монгольской армии на крепость Бар-Хото становится как раз Борис Солодовников. Что это означает? Что автор сталкивает человека, отчаянно ищущего смысл жизни, с войной, которая этот смысл уничтожает. Из столкновения противоположностей — человека и войны, жизни и смерти — рождается трагическое мироощущение этой книги.
Реализует ли Россия в очередной раз свои имперские амбиции, удастся ли монгольскому политическому подполью осуществить революцию и какую роль сыграет (или не сыграет?) в этих событиях Борис — пусть читатель узнает по прочтении.
Но сейчас хотелось бы отметить вот что. Успешность изображения войны в литературе, сила ее воздействия на читателей определяется не только документальностью изображения батальных сцен, но и какой-нибудь необязательной сценой, как правило метафорической, которая останется с читателем после чтения. Например, полковник Шабер, который проснулся в могильной яме, заваленный трупами. Или десять фунтов изюма Пети Ростова. Один случайный, ирреальный, словно увиденный во сне образ, который должен дать трещину в нашей привычной картине войны. Так вот, этих сцен в романе Юзефовича несколько, но одна из них — сцена с китайским солдатом, который двумя руками удерживает разрубленный пополам череп, — без сомнений, останется надолго в тайниках читательского бессознательного, являя собой болезненную метафору того, что мы чувствуем сегодня.
3
Описания военного похода на Бар-Хото могло быть вполне достаточно для законченного рассказа с ограниченным числом героев, времени, действий — например, для повести. Мы бы узнали, какой трагедией обернулась война для Бориса, для тордоутов, как и для остальных героев этой книги, втянутых в военную мясорубку на границе Монголии и Китая, — и в очередной раз заключили бы, что война не сулит людям ничего хорошего. Но автор усложняет текст дополнительной сюжетной линией, благодаря которой повесть перерастает в роман, а замысел вступает в более глубокий диалог с современниками.
С первых страниц романа мы узнаем, что текст о военной осаде Бар-Хото — это тетрадная рукопись Бориса, которую он подготовил в середине 1930-х. Бывший русский офицер пережил революции 1917 года и даже Гражданскую войну, но в конце концов был репрессирован советским режимом и сослан из Ленинграда в глухой забайкальский поселок. Ему перевалило за шестьдесят, он стар и не уверен, что его завтрашний день будет таким же, как сегодняшний. «Для большинства таких, как я, — признается он, — ссылка — промежуточный этап между свободой и лагерем». Кроме того, он стал очевидцем того, как при большевиках военный поход на Бар-Хото обрел новую интерпретацию, и те, кто были главными злодеями (сегодня их назвали бы военными преступниками), в СССР почитались как борцы за справедливость. Говоря иначе, на глазах Бориса переписывалась трагическая история, свидетелем которой был он сам. Близилась и его смерть — а значит, с ним умирала правда о военном походе на Бар-Хото.
Что эта дополнительная сюжетная линия дает читателю? Она дает ему дистанцию для оценки того, как по-разному один и тот же человек (Борис Солодовников) может проживать свое время. До 1914 года главный герой воспринимал жизнь как рациональное линейное движение по времени его «я»: я окончил университет, я женился на девушке из благополучной семьи, ее отец поспособствовал моей карьере, так я занял престижное место в обществе; но затем я развелся с женой, уехал из Петербурга и, желая доказать ей, что я чего-то стою, начал все сначала в Монголии. Это первый, наивный, стихийный сценарий проживания времени.
Но есть и второй, в каком-то смысле искусственный и в то же время осознанный сценарий проживания времени. В 1934 году — после войны, революции, деклассирования и ссылки — жизнь больше не кажется Борису рациональным линейным движением во времени. Его жалкая ссыльная жизнь свелась к отрывочным мыслям о прошлом, в том числе о трагическом походе на Бар-Хото. Он берется за написание воспоминаний о тех событиях. «Для чего я взялся за эти записки?» — задается он вопросом, приступив к ним, но не спешит с ответом. Он сравнивает себя с сошедшим в царство мертвых Одиссеем, перед которым теснятся бесплодные тени мертвых. Осознавая близость смерти, он понимает, что у него больше нет привычного запаса времени, который был раньше. Он не может жить нормально, по привычке, как живут остальные люди, которые уверены, что у них будет завтра и это завтра будет таким же, как сегодня. Время Бориса сжалось. И он либо успеет в это новое, последнее, сжатое время исполниться — то есть воссоздать с помощью слов события прошлого, заново обретая отнятый войной смысл жизни, — либо, не исполнившись, исчезнет, как затем исчезла сама крепость Бар-Хото.
4
Еще в первых главах романа мы встречаемся с малозаметным для фабулы (но значительным для книги в целом) персонажем — вымышленным французским путешественником Анри Брюссоном, чью книгу о Центральной Азии обсуждают Борис и еще один герой. Правда, вскоре выясняется, что этот француз никогда не был в Монголии или Китае, а все знания почерпнул из книг русских путешественников. Тем не менее для Бориса эта мистификация, или жульничество, или обывательская мечтательность, значения не имеет, ведь — цитирую — «в любом случае ему удалось то, что для меня с моими писательскими потугами осталось недостижимым, — на кончике его пера возник целый мир, в котором человек может жить, быть счастлив и даже находить себе примеры для подражания». Затем следует важная фраза, в которой слышится авторский голос: «Не в этом ли состоит цель каждого пишущего?»
Война может лишить человека смысла жизни, но человек, вопреки войне, времени и забвению, способен заново, искусственным, осознанным путем, обращаясь к словам и воображению, воссоздать смысл — и оставить его в наследство другим, обеспечивая тем самым необходимую непрерывность существования литературы, истории, культуры в целом.
«Поход на Бар-Хото» менее амбициозен по замыслу, даже по масштабу описываемых событий, нежели предыдущие знаковые произведения Леонида Юзефовича, например «Самодержец пустыни» (1993) или «Зимняя дорога» (2015). Но художественная и философская сила этого романа открывается по ходу чтения и, с особенной силой, в финале — столь поэтичном, что его последний абзац перечитываешь вновь и вновь, разгадывая в нем прощальные мысли вымышленного русского офицера Бориса Солодовникова, ставшего свидетелем трагических военно-исторических событий.