Издательство «Фантом Пресс» на днях выпустило два совершенно разных романа о Второй Мировой войне вообще и Холокосте как ее неотъемлемой части. Международный бестселлер Кристин Ханны «Соловей» — образцовая женская мелодрама в тылу сражений, отлично подходящая для голливудской экранизации, — рассказывает о немецкой оккупации Франции. «Зона интересов» опытного британского провокатора Мартина Эмиса — едва ли не сатира из самого сердца Аушвица, той части концлагеря, в которой немцы пытались развивать производство, используя труд тысяч депортированных евреев, цыган, военнопленных и политических заключенных.
В «Соловье» читатель параллельно наблюдает за жизнью двух сестер Россиньоль: младшая Изабель уходит в Сопротивление, старшая Вианна пытается спасать еврейских детей в городке Карриво, где живет с маленькой дочкой и ждет мужа с фронта. Часть глав датирована 1995 годом, когда одна из сестер (не сразу понятно какая) вспоминает о своем прошлом и пытается то рассказать, то не рассказать о нем взрослому сыну. Слезоточивая эпопея Кристин Ханны целиком состоит из героических поступков; жертв, искупающих ошибки прошлого; вероломства, которое только лишний раз помогает персонажам понять, что такое честь и дружба; а еще бесконечно подрумянивающихся на сковороде кусочков еды (с перерывами на голод), запаха кофе и самоотверженной любви к ближнему. Ханна умеет точно давить на эмоции, а повествование развивается с ровной ненаскучивающей динамикой, которую портит только стопроцентная предсказуемость сюжетных поворотов. При должной терпеливости (или неискушенности) читателя «Соловей» может предложить средней мощности катарсис и даже условный хэппи-энд для выживших. Но как всегда бывает с такими книгами: стоит слезам высохнуть — и думать больше вроде бы не о чем, чистой воды переживание.
«Зона интересов» опытного британского провокатора Мартина Эмиса — едва ли не сатира из самого сердца Аушвица
«Зона интересов», как и следовало ожидать от Эмиса (автора другого, номинировавшегося на «Букер», романа о Холокосте «Стрела времени, или Природа преступления»), книга куда более изобретательная и содержательная, но и ее шедевром не назовешь. Кто-то из циничных критиков умудрился охарактеризовать роман как «офисную комедию про Холокост» и, как ни странно, по формальным признакам был прав, хотя смешного здесь мало. В центре событий романа — фашистский, извините, бизнес-стартап. 1942 год, крупная фармакологическая компания строит в Аушвице свою фабрику (и это не выдумка), вот-вот должно запуститься производство резины, рационализаторы из СС спорят о том, что выгоднее: кормить рабочую силу или заставлять ее работать в три раза больше, сокращая срок эксплуатации. Зондеркоманда встречает поезда с оккупированных территорий, исключительно вежливо проводит селекцию перед отправкой в газовую камеру («сейчас вы примете душ, потом вас ждут бутерброды с сыром, а багаж доставят прямо в гостиницу») и решает насущный вопрос реутилизации отходов производства, так как массовые захоронения отравили воздух и грунтовые воды на территории лагеря. Повествование ведется в три голоса: офицера вермахта Ангелюса «Голо» Томсена, который поначалу даже напоминает главного героя «Благоволительниц», но быстро оказывается совсем не демоническим персонажем; до абсурда преданного идеалам национал-социализма коменданта лагеря Пауля Долля, во время спектакля по привычке оценивающего, сколько газа потребуется, чтобы умертвить всю публику в зале; мудро готовящегося к смерти командира зондеркоманды Шмуля, который находит оправдание своей деятельности в том, что кому-то из зондеров предстоит свидетельствовать обо всем, что они видели. Кроме решения деловых вопросов, герои романа много пьют, обсуждают женщин и сплетничают о том, что происходит в верхах. Пытки и убийства представляются едва ли не целомудренно; возможно, даже мягче, чем в «Соловье». И да, здесь тоже есть свой условный хэппи-энд.
Логично предположить, что «Соловей» и «Зона интересов» оказались рядом только потому, что в такое положение их поставил издательский план, но это правда лишь отчасти. С годами знаменитое утверждение Теодора Адорно о том, что нельзя писать стихи после Освенцима, трансформируется в вопрос «как писать после Освенцима?» Точнее, как писать после всего, что написано после Освенцима и, главное, об Освенциме?
Зондеркоманда встречает поезда с оккупированных территорий, исключительно вежливо проводит селекцию перед отправкой в газовую камеру
Мартин Эмис, давно погрузившийся в темы тоталитаризма, террора и Холокоста, в послесловии к «Зоне интересов» перечисляет внушительный список документальных трудов, на которые он опирался при работе над книгой, и подробно останавливается на некоторых из них. Там же писатель обращает внимание на загадку, ставшую центральной идеей — центральной «черной дырой» — романа: это принципиальная непонятность Гитлера. «В Аушвице никаких „почему” не было. А имелись ли „почему” в голове Рейхсканцлера-Президента-Генералиссимуса? И если имелись, почему же нам не удается их отыскать?» — комментирует Эмис фрагмент из книги Примо Леви «Человек ли это?». Эмиса, как и многих его предшественников, интересует отсутствие смысла не только в Холокосте, но и по большому счету во всей политике Рейха, особенно в поздней, — когда Гитлер ополчился против самих немцев, не сумевших соответствовать его идеалу. А если и не отсутствие смысла, то его непостижимость, непроницаемость того, что происходило в голове фюрера.
«Зона интересов» — попытка саркастично рационализировать происходящее, заставить персонажей объяснять, что они делают и зачем. Однако эта задача предсказуемо проваливается там, где возникает рефлексия или чувства. Например, Голо с удовольствием использует все привилегии, которые дает ему звание и родство с Мартином Борманом, но теряет смысл такого существования, с ужасом обнаружив, что влюблен. Эмис вместе с многочисленными «соавторами» своего послесловия находит единственное возможное объяснение тому, почему люди десятилетиями не могут понять Гитлера и всего, что он натворил: «…„понимание” какого-то предложения или поведения человека означает его „приятие” в себя, приятие автора предложения, попытку поставить себя на место этого человека, отождествиться с ним. Но ведь ни одно нормальное человеческое существо никогда не сможет отождествить себя с Гитлером, Гиммлером, Геббельсом, Эйхманом и бесчисленными другими. Это пугает нас, но и приносит нам облегчение, поскольку желательно, быть может, чтобы их слова (и, к сожалению, дела) оставались для нас непостижимыми».
Когда разум приходит к выводу, что единственное «здоровое» отношение к событиям Второй мировой — отказ понимать, остаются эмоции. В этом свете приходится признать, что сентиментальный роман оказывается не таким уж бессмысленным и точно не бесполезным. Издательство, поставившее «Зону интересов» и «Соловья» на одну полку, фактически предлагает читателям две стратегии восприятия событий: рациональную и эмоциональную. Интертекст двух плохо подходящих друг другу текстов подсвечивает лакуны, которые возникают в каждом из них. И поскольку вопрос, как писать об Освенциме после всего, что уже сказано, остается открытым, сам этот выбор — какой-никакой способ продолжать диалог с историей.