Впервые на русском языке вышел цикл стихотворений «Ворон. Из жизни и песен Ворона» — центральный в творчестве Теда Хьюза, одного из крупнейших британских поэтов XX века, который пока почти не известен в России. О том, почему в поэзии Хьюза важное место занимают животные, на чем основана его мифология и какое место в ней принадлежит Ворону, рассказывает Ксения Грициенко.

Тед Хьюз. Ворон. Из жизни и песен Ворона. М.: Jaromir Hladik press, 2020. Перевод с английского Дмитрия Манина

Каждое утро Всеотец Вотан отправляет воронов Хугина и Мунина в путешествие — они исследуют все Девять Миров, чтобы к вечеру рассказать хозяину о происходящем. Они не вмешиваются и не показываются людям, Хугин и Мунин только созерцают и запоминают. Странствия божественных воронов функционально сродни традиционным шаманским практикам и экстатическому трансу. И, как любой шаман, Вотан беспокоится, вернутся ли целыми вороны, а значит — вернется ли он из своего потустороннего путешествия. Ворон — магический инструмент для божества, птица-медиатор, укоренившаяся в мифологии и мистических практиках. Похожую роль символическому животному отводит и Тед Хьюз, на протяжении 67 стихотворений отправляющий своего героя Ворона в странствие по времени и пространству, где тот встречается с Богом, Адамом и Евой, Беовульфом, Улиссом и Ахиллесом.

Ворон преследовал Улисса, пока тот не обернулся
Червяком, тут Ворон его съел.

С Геракловыми змеями боролся Ворон
И по ошибке Деяниру задушил;

Золото, что выплавилось из пепла Геракла,
Стало электродом у Ворона в мозгу.

Биография английского поэта Теда Хьюза созвучна его макабрическим стихотворениям: детство прошло на вересковых пустошах Йоркшира, по легендам наполненных призраками, юность — в изучении археологии и антропологии, а зрелость — под знаком смерти: сначала суицида первой жены Сильвии Плат, отравившейся газом, а потом любовницы Аси Вевилл, выбравшей тот же способ самоубийства. Все это стало поводом для многочисленных осуждений и мистификаций, и тем не менее поэзия Хьюза получила культовый статус в европейской (в особенности германской) и американской литературе. При этом стихи Хьюза в русскоязычном книгоиздании оказались где-то на периферии: центральный для его художественного мира цикл «Ворон» стал доступен читателю благодаря Jaromír Hladík Press только в 2020 году в переводе Дмитрия Манина, а бóльшая часть его творчества так и осталась не переведена, включая нашумевший сборник «Письма ко дню рождения» — исповедь об отношениях с Сильвией Плат.

«Ворон. Из жизни и песен Ворона» — так развернуто называется сборник, опубликованный в 1970 году, и эта условность, фрагментарность лишают историю главного героя завершенности. Биографию Ворона невозможно выстроить хронологически, Хьюз выхватывает обрывки из его пути от творения Эдема к Армагеддону и вовне — как времени, так и пространства. Сам сборник считается незавершенным: Хьюз неоднократно менял его содержание, некоторые стихи-«продолжения» вошли в сборник «Пещерные птицы», какие-то были опубликованы в литературных журналах, к тому же предполагалось, что цикл должен быть расширен. Еще ранние тексты поэта были очевидно животноцентрическими: сборники «Ястреб под дождем» (в особенности стихотворение «Мысль-лиса») и «Луперкалии» (заметный пример — «Ястреб на дереве»), но в дальнейшем его поэтическая «тульпа» оформилась в самостоятельного героя, Ворона.

Ворон — общий символ множества мифологий: в Древней Греции птица сопровождала богов (например, Кроноса, Аполлона и Афину), в славянском фольклоре воронами оборачиваются души злых людей, а средневековая христианская традиция связывает ворона с подземными силами. По Леви-Строссу, ворон не хищник и не травоядное: поедая падаль, он становится промежуточным звеном между глобальными оппозициями — жизнью и смертью, это же соотносится с двойственностью его природы. Наиболее семантически близкую Хьюзу концепцию мифологемы ворона можно найти в «Очерках сравнительного религиоведения» Мирчи Элиаде: «У индейцев тлингит (в северо-западной части Тихоокеанского побережья) центральная божественная фигура — Ворон, легендарный герой и демиург, который сотворил мир (или, точнее, упорядочил его, распространил в нем цивилизацию и культуру), создал и освободил Солнце и т. д.». Однако, опуская карнавальные, психоаналитические и нигилистические теории, литературоведческая трактовка фигуры Ворона Теда Хьюза неизбежно упирается в два варианта: это либо Вотан (Один), либо трикстер — фактически два противоположных архетипа, в особенности если смотреть с позиций скандинавской мифологии. У Одина, как известно, был свой трикстер — брат Локи, впрочем, это не мешает исследователям обращать внимание, что и верховный скандинавский бог был тем еще проказником. Вотан — демиург и деструктор, он создал настоящий мир, разрушив старый, и на этом же дуализме построена божественная функция Ворона у Хьюза: он создает богов («Товарищи по играм»), в конце концов он «сильнее смерти» («Досмотр на пороге утробы») и порожден «Ничем» («Родословие»):

Иже роди Адама
Иже роди Марию
Яже роди Бога
Иже роди Ничто
Еже роди Никогда
Никогда Никогда Никогда
Еже роди Ворона

Художественный мир натурфилософа Теда Хьюза — единый текст, направленный на мифологическое переосознание старых парадигм и создание новой теологической концепции. Вскормленный работами Карла Юнга, Элиаде, Уильяма Батлера Йейтса, Пола Радина и Уильяма Блейка, Хьюз неутомимо раскидывал по своим текстам те или иные отсылки, но прежде всего перенес в поэзию концепцию Роберта Грейвса, сформулированную в трактате «Белая богиня. Историческая грамматика поэтической мифологии». И речь здесь не только об архетипе Великой богини, но и о самой сути, предназначении поэтического мастерства. «Функция поэзии — в религиозном обращении к Музе, а ее суть — в ощущении восторга и ужаса, вызываемых присутствием Богини», — пишет Роберт Грейвс, и Хьюз руководствуется этим постулатом как правилом создания любого фиктивного мира. Вдобавок, Хьюз мифологизировал и мистифицировал и свою биографию: в коротком тексте «The Burnt Fox» поэт рассказывает, как во времена учебы на отделении английского языка и литературы в Кембридже он нехотя писал очередную учебную работу (как впоследствии выяснилось, о поэзии Сэмюэля Джонсона) и задремал. То ли во сне, то ли в реальности в дверях появилась обгоревшая антропоморфная фигура с головой лисы. Существо провело окровавленной рукой по пустому пространству страницы на столе со словами: «Прекрати это. Ты уничтожаешь нас». Так поэт понял, что филологические мытарства лишь разрушают его творческий дар, и перевелся на факультет археологии и антропологии.

Выросший в условиях технократии и максимальной прагматики, Тед Хьюз в развитии культуры видел пагубную тенденцию к интеллектуализации всякого творчества, к уходу от внутреннего мира человека и его субъективного восприятия. Дионисийское начало в западной поэзии, согласно Хьюзу, купировано аполлоническим: литературное произведение создается как механизм, а не как, в соответствии с канонами романтизма, продукт духовного излияния. Мировоззрение Хьюза формируется на стыке антропологических и психоаналитических концепций, и поэта он наделяет квазирелигиозной ролью шамана-проводника, посредника между божествами и человеком, а функция поэзии в этой сетке взаимодействий оказывается мистически-исцеляющей. Для Хьюза миф, обращенный в поэзию, — такой же посредник между внутренним и внешним миром, примиряющий естественные противоречия.

Вместе с архетипами Вотана и трикстера, воплощенными в герое Ворона как антибоге, Хьюз включает в цикл и миф о Великой матери. Для Хьюза этот архетип был важен повсеместно: в работе «Шекспир и Богиня полноты бытия» он сводит классические английские тексты к проблеме вытесненной праматери — причине возникшей бездны между цивилизацией и природой. Мать напрямую фигурирует в текстах «Ворон и мать» и насмешливо-фрейдистской «Фаллической песенке». Триединая богиня обычно трактуется как последовательное воплощение в форме девы, матери и старухи, соответствующее циклу человеческой жизни. При этом для Хьюза, по текстам Грейвса, патриархальная христианская модель жизни соотносится с риторикой смерти, конечности, тогда как матриархальная Белая богиня, к которой должна быть обращена поэзия, взывает к повторению, перерождению и бесконечности.

Важно понимать, что и сюжетно, и идеологически цикл Хьюза — это полемика с христианством, а точнее — с христианской монополией на концепцию мироздания. То, что называется «божественным порядком», ничего не значит для поэта, религия — лишь мифологический материал для создания собственной теологической парадигмы. Ворон на протяжении цикла оказывается в разных локациях, большинство из которых абстрактны, но одна повторяется из сюжета в сюжет — это Эдем. Книга Бытия нахально переписывается, и это деконструирование известной фабулы встречается в стихотворениях «Детская шалость», «Непростительная ересь», «Ворон черен как никогда», «Трагедия с яблоком», «Змеиный гимн» и — эпизодически — в других. Бог Хьюза — уставший, отстраненный, он только лениво спит, когда Ворон перекусывает Змея («единственного сына Бога») и вставляет его части в тела Адама и Евы. Стихотворение «Трагедия с яблоком» — наглядный пример, иллюстрирующий переосознание Хьюзом библейской истории. «И вот, был день седьмой / И змей почил от дел», — христианский миф о сотворении мира переворачивается с ног на голову: выходит, что все лавры создания причитаются искусителю. Похоже выглядит пеласгический миф о сотворении: там место демиурга отдано змею Офиону, и, что немаловажно, эту историю подробно рассказывает все тот же Роберт Грейвс. Бог в этом тексте сам отдает человеку яблоко, но в виде сидра, а Ева — опьяненная — сама отдается змею, пока Адам «в пьяном угаре» пытается повеситься — и все катится к чертям. Хаос движет, по мнению Хьюза, и Богом, и первыми людьми, а христианская картина мира — неумело скроенный паззл с несовпадающими деталями.

И в этой новой модели мироздания Ворон — поэт. Весь цикл представляется Хьюзом как импровизация на тему «что бы ворон сам спел о себе». Собственно, в сборнике есть текст «Ворон поет о себе», где главный герой — очевидный Нарцисс (можно вспомнить стихотворение «Самолюбование Ворона») — видит себя источником всего во вселенной:

Когда Бог взорвал Ворона
Получился день
Когда Бог повесил Ворона
Получились яблоки
Когда Бог закопал Ворона в землю
Получился мужчина
Когда Бог пытался разрубить Ворона надвое
Получилась женщина
Когда Бог сказал: «Ты победил, Ворон»
Получился Спаситель.

Когда Бог удалился в отчаянии
Ворон поточил клюв и занялся разбойниками.

«Он хотел воспеть ее», — рассказывается в тексте «Ворон печатается в прессе». Вотан, согласно «Младшей Эдде», подарил людям мед поэзии, обернувшись, как ни парадоксально для хьюзовского переплетения с христианской традицией, змеем. Скандинавский бог говорит только стихами — так же и Ворон наделен поэтическим даром. Метафора разворачивается в «Первом уроке Ворона», где логоцентричный Бог учит Ворона слову «любовь», а тот физически не может его произнести. Язык Ворона — ритуальная речь, поэзия, которая не способна функционировать в области ограниченного смысла, поэтому единое, детерминированное слово, однозначный культурный код — то, что не соответствует мифопоэтической философии Ворона.

И понял Ворон, что есть два Бога —

Один много больше другого,
Он-то и возлюбил врага своего,
И оружие всё — у него.

В конце концов, вселенная для Хьюза — лишь миф. Хьюзу мало переосмыслить уже имеющиеся предания, он, как отмечает исследовательница Линда Бандтзен, и сам видит себя Орфеем, Сильвию Плат — Эвридикой, а ее отца, биолога, изучавшего шмелей, по анималистическим соответствиям ассоциирует с покровителем пчел Аристеем. Ему мало одного мифа, как и его поэзии не хватает единого бога, и второй, равный ему и всесильный, — Ворон. В конце концов, боги существуют, пока в них кто-то верит.

Читайте также

«Умирание — это искусство, как и все остальное. Я делаю это блестяще»
Новый перевод романа «Под стеклянным колпаком»: жизнь и смерть Сильвии Плат
10 ноября
Рецензии