Джим Стейнмайер. Исчезающий слон, или Как иллюзионисты изобрели невозможное. М.: Rosebud Publishing, 2018. Перевод с английского Сергея Козина
Я видел чудо. Это случилось в декабре 2015 года в городе Чандигарх, что в двух часах езды от Дели. Несмотря на место действия, произошедшее не имело отношения к йоге, сиддхам и восточной мистике в целом — дело было в одном из корпусов математического института, организации максимально светской. В поездке я думал научиться играть в преферанс, поэтому взял с собой колоду карт. Колоду увидел друг, у которого я остановился в кампусе института. Он отреагировал на нее, как если бы из моей дорожной сумки вылезла ядовитая змея. Оказалось, что он давно и всерьез занимается карточными фокусами и трюками — настолько всерьез, что решил с ними завязать, как завязывают с наркотиками: в какой-то момент непрерывная тасовка и пальмирование стали съедать время, предназначенное работе. Через несколько минут его оторопь сменилась воодушевлением, и он предложил показать мне «самый сложный карточный фокус мира». Разумеется, я согласился.
Сначала друг предложил мне загадать карту, затем число от одного до пятидесяти двух. Затем попросил снять с верха колоды то количество карт, которое я загадал, и перевернуть лежащую рубашкой вниз карту. Я снял одиннадцать карт и обнаружил семерку треф. Ту самую карту, которую я загадал минутой раньше.
Что делает этот фокус самым сложным в мире? Полное отсутствие контакта, даже скрытого, престидижитатора с колодой. Ни в момент тасовки, ни во время загадывания или снятия карт показывающий фокус даже пальцем не касается рубашек. Поражены были мы оба. Мой шок оказался глубже, дав глубокую и до сих пор ползущую трещину в рациональном восприятии реальности. Возможно, свою роль сыграло специфическое окружение, начинающееся ровно за стенами кампуса — с разгуливающими по улицам под звон колокольчиков нарядными слонами, с торговцами, бережно заколдовывающими замки своих магазинов с наступлением ночи, храмами Кали с их тягучей неземной атмосферой и странным поведением птиц вокруг. Возможно, все это сыграло свою роль. Но все же, но все же — мир, к которому я привык, рухнул, когда я перевернул двенадцатую карту.
Это хорошо известный фокус под названием «Эффект Бергласа». Если вы поищете раскрытие его секрета в сети, то — в худшем случае — найдете десяток видеороликов с его демонстрацией на Youtube, под которыми множатся комментарии, что это простейшая постановка с заранее подготовленным человеком из зала. Большинству людей вполне достаточно этого объяснения. В лучшем — выйдете на одноименную книгу Ричарда Кауфмана, автора 33 трудов по сценической магии (в общей сложности он приложил руку к 132 книгам, и еще шесть готовятся к выходу). Не стоит удивляться такому размаху: несмотря на свой пыльный, траченный молью образ, сценическая магия до сих пор мировая индустрия с оборотом в несколько миллиардов долларов (например, в позапрошлом году ветеран иллюзионизма Дэвид Копперфильд, чье имя у многих связано с временами, когда в кинотеатрах еще шел фильм «Титаник», заработал 64 миллиона долларов), поэтому спрос на секреты фокусов стабилен. Впрочем, «Berglas Effect» Кауфмана разочарует читателя, рассчитывающего на простой ответ: на протяжении четырех сотен страниц трюк так и не раскрывается. Почему? Потому что никакого трюка в собственном смысле слова нет, есть только сложная техника управления вниманием и философия, стоящая за ней. Философия в определении Оксфордского словаря — «настоящее или напускное спокойствие, несмотря на расстройство или трудные обстоятельства».
Книга Джима Стейнмайера — профессионального иллюзиониста, работавшего в том числе и с Копперфильдом (для него он придумал фокус с исчезновением статуи Свободы, прославивший артиста) — «Исчезающий слон» раскрывает секреты знаменитых фокусов золотой эпохи сценической магии, уместившейся между изобретениями электромагнита и телевидения. «Исчезающий слон» читается как увлекательный детектив: Стейнмайер перерабатывает десятки малодоступных источников, пытаясь восстановить давно забытые секреты мастерства великих иллюзионистов, чья двусмысленная слава была так велика, что их приглашали выступать перед королевскими особами и президентами. Но описания промышленного шпионажа между фокусниками и раскиданные по страницам книги схемы иллюзионов не должны вводить в заблуждение: на поверку «Исчезающий слон» тоже оказывается книгой о философии — критически важной сегодня.
В 1918 году на ипподроме в Нью-Йорке Гудини продемонстрировал номер с исчезновением слона
Фото: womanaround.com
На первый взгляд, это, конечно, странная повестка. Какое кому дело сегодня до главной сюжетной интриги, вынесенной в заглавие, — куда пропала слониха, которую завел в вагонетку Гарри Гудини на сцене нью-йорского «Ипподрома» в 1918 году? Кого вообще может заинтересовать история фокусов, обрывающаяся в 1930-х? Однако Стейнмайер блестяще демонстрирует влияние иллюзионизма на современную культуру: взять к примеру каноничный образ призрака — молчаливого белого протуберанца, способного плавно летать и растворяться в воздухе. Своим внешним видом и поведением призраки обязаны двум вещам: а) размещенной под театральной сценой платформе на колесиках, так называемому «корсиканскому трапу», позволявшему актеру, который играл приведение, двигаться, не шевеля ни одним мускулом, буквально вырастать из-под земли; и б) стеклу превосходного качества. Иллюзионист Гарри Келлар был настолько известен, что послужил прототипом для «Волшебника страны Оз» Фрэнка Баума, а фирма «Отис», чьи лифты встречаются по всей планете, разрабатывала, по слухам, специально для него систему тросов, позволяющую людям левитировать на сцене. Иллюзионистом был и пионер игрового кино Жорж Мельес: эстетика его картин во многом продиктована бурлескным характером шоу, которые он давал в юности. Спецэффекты (одним из основоположников их считается Мельес) начались именно со сценической магии, но вскоре смешались с тканью фильма, перестав быть предметом интереса зрителей, уникальным событием, которое рассматривается отдельно от всего шоу.
Но еще занимательнее пересечения иллюзионизма и мира идей: например, успех классического фокуса с распиливанием женщины пополам Стейнмайер связывает не только с шок-эффектом, но и с тем, что на момент его появления в 1920-м женский вопрос вышел на передний план после акций суффражисток и ощутимого вклада британок, трудившихся на благо фронта во время Первой мировой войны, — так фокусники играли как на послевоенной бесчувственности к крови, так и на скрытых желаниях публики, все еще воспринимавшей женщину как объект. За качественной сценической магией, согласно Стейнмайеру, стоит грандиозное изучение природы — не только в смысле физического устройства мира (хотя в этой области британские и американские иллюзионисты тоже добились немалых успехов; спойлер: большинство трюков что тогда, что сейчас сделаны с помощью зеркал), но и понимания человеческой психологии. Иллюзия строится на тонком взаимодействии со сложившимся у нас представлением о мире, вот почему дети не лучшая аудитория для сценической магии — вся их жизнь это одно сплошное волшебное приключение, и им сложно оценить по достоинству таинственное перемещение монеты из одного стакана в другой. Подлинный престидижитатор — не фокусник, а актер, играющий роль фокусника. Стейнмайер пишет, что «идеальная иллюзия — это не иллюзия»: хороший фокус обязательно должен быть слегка небрежен. Настоящие мастера тщательно готовят ошибки и неровности исполнения — и обыгрывают непроизвольные оплошности, заставляя зрителя сопереживать. Событие, гарантированно происходящее по нажатию кнопки, действительно сложно назвать чудом, и в этом смысле логику Стейнмайера прекрасно иллюстрирует высказывание Лао-Цзы: «Великое мастерство похоже на неуклюжесть».
Винтажный постер к магическому представлению Самри Болдуина и его жены Клары
Фото: Compelling Imagery
В России иллюзионизм — явление маргинальное. Список отечественных чародеев состоит из Амаяка Акопяна и братьев Сафроновых: запрос на легализованный обман, пожалуй, чужд россиянам. Да и в самом деле, нами настолько часто и беззастенчиво манипулируют врачи, политики, историки и бизнесмены, что в голову не приходит мысль отправиться куда-то еще добровольно обманываться за свои деньги. Напротив, ажиотаж вокруг научно-популярных лекториев, рассказывающих о том, как все устроено «на самом деле», намекает, что честная иллюзия не в высокой цене в современной России — и лучше бы было наоборот. Герой «Исчезающего слона» Дэвид Девант писал: «В какой-то момент каждый из нас приходит к выводу, что жизнь — одно длинное разочарование. Это банальность, но, как и всякую банальность, каждому из нас приходится открывать ее заново. Детские иллюзии одна за другой рассыпаются, пока мы не прозреваем окончательно и не приучаемся во всем искать обман». Сам Стейнмайер ставит вопрос еще острее, вспоминая, как в четвертом классе учитель разрушил в его глазах все волшебство осени, объяснив сказочную красоту октябрьского леса разрушением хлорофилла в листьях, — «вместе с этим меня чего-то лишили».
Несмотря на формальное раскрытие секретов дюжины классических фокусов, «Исчезающий слон» читается как манифест в защиту права на чудо. Ведь жизнь без чуда (и без странной дрожи и жара, охватывающих нас в предвкушении чего-то настолько же невозможного, насколько и желанного) по большому счету не нужна вовсе. Чрезмерная тяга к рациональности, стремление все объяснить и расставить по полочкам лишает людей бесценных озарений и в конечном счете убивает душу. Что до преображающего потенциала сценической магии, то главная ее проблема в том, что она стала заложницей собственной истории и эстетики, которую так наглядно передает Стейнмайер. Иллюзионизм запутался в ветхих образах, тянущих его назад в XIX век и мешающих этому причудливому искусству вернуть себе былое влияние. Необходимо перепридумать волшебство в XXI веке, понимая, что внешние атрибуты современности, вроде заигрывания с нейросетями или VR, будут так же пошлы, как черные цилиндры и белые голуби. Впрочем, глядя на то, как в разные годы переворачивали игру Дэвид Блейн, революционизировавший ремесло, вынеся его на улицы; создатели диковатого блокбастера «Иллюзия обмана» о похождениях труппы фокусников, грабящих богатых в пользу бедных; или же яркая представительница молодой плеяды азиатских суперзвезд иллюзионизма, индонезийка Святая Райана, копирующая образ жуткой девочки из «Звонка», — нельзя не подумать, что новая форма искусства (безобидного) обмана ходит где-то рядом. Осталось только в нее поверить — ведь пользы от этого точно больше, чем вреда.
_________________________________________________
