Роман Дмитрия Новикова «Голомяное пламя» был замечен критиками после публикации в литературном журнале. Нынче это, к сожалению, редкость: абсолютное большинство журнальных публикаций проходят совершенно без отзывов, исчезают в толще культурного слоя. Надеяться, что слой этот потревожит будущий любопытный археолог, вряд ли стоит.
Впрочем, седьмая книжка журнала «Октябрь» за прошлый год, в котором увидел свет роман Новикова, была не обычной — тематической. В нем собрана поэзия и проза современных писателей Русского Севера. Анна Матасова, Яна Жемойтелите, Лета Югай, Александр Бушковский, Александр Киров.
Вообще неспроста большинство толстых журналов все чаще делают подобные (тематические, географические) номера. Это один из действенных способов обратить на себя внимание если не пресловутого массового читателя, то хотя бы части критиков. Теперь ведь для критиков нужны некие наживки: шорт-листы престижных премий, окололитературный скандал, новое имя, которое наверняка псевдоним популярного автора, — просто так книгу или тем более толстый журнал они, критики, вряд ли возьмут в руки.
У журналов механизмов для завлечения критиков мало. Разве что вот: посмотрите, дорогие, мы собрали современную литературу Русского Севера; мы выпустили молодежный номер, и в нем много ярких талантов, так расскажите о них первыми; мы перевели произведения литовских (эстонских, грузинских, армянских) писателей — очень любопытно.
Да, роман Новикова (журнальный вариант романа) вышел в благоприятной обстановке. Это ни в коей мере не принижает его художественных достоинств. Наоборот: отлично, что хоть одно из многих и многих достойных внимания, обсуждения произведений современной русской литературы получило их вскоре после появления на свет.
Недавно «Голомяное пламя» вышло книгой. Не исключено, что на столь быстрое издание повлиял резонанс журнальной публикации.
Прежде чем перейти к разговору о самом романе, несколько слов об авторе.
Дмитрий Новиков из поколения писателей, появившихся на российском литературном поле в первой половине нулевых. Вместе с Денисом Гуцко, Сергеем Шаргуновым, Ильей Кочергиным, Аркадием Бабченко, Андреем Рубановым, Александром Моревым, Данилом Гурьяновым, Захаром Прилепиным, Германом Садулаевым. Как раз тогда и в связи с ними пошли разговоры о новом реализме, новой искренности, новой исповедальности, наскальном письме, человеческом документе...
Особенно важно, что большинство авторов жили (и живут до сих пор) вдали от Москвы, и в нашу современную литературу они принесли художественные картины Ростова-на-Дону, Сахалина, Алтая, Чечни, Урала. Дмитрий Новиков из Петрозаводска вновь открыл нам Карелию.
В 2002–2009 годах в толстых журналах появилось десятка два рассказов Новикова, вышли два сборника. Они получили множество положительных отзывов, причем не столько от критиков, сколько от собратьев-прозаиков, в том числе Андрея Битова, Фазиля Искандера, Владимира Маканина, Андрея Волоса.
А потом наступило творческое молчание, нарушаемое редкими, очень редкими публикациями. Дмитрий Новиков, по общему мнению, прирожденный, «сугубый» рассказчик, засел за роман (цитата из одного интервью) «о русской жизни на материалах прошлого, настоящего и немножко будущего».
Роман писался долго, я лично уже и не верил, что он появится. И вот — дописался. Опубликован, издан, причем на самом (извините за термин не из книгоиздания) престижном ныне лейбле — «Редакция Елены Шубиной».
«Голомяное пламя» — произведение отличное, на мой взгляд, выдающееся. Очень редко получается у меня найти в нашей современной прозе книгу, чтение которой доставляло бы наслаждение. Многие и многие страницы книги Новикова наслаждение мне доставили.
Встречаются, правда, выбивающиеся из стиля слова, корявые обороты, навязчивые повторы, но не хочется сейчас охотиться за «блохами», стать тем, о ком так верно сказал когда-то Есенин: «Глупый критик или глупый читатель всегда видит в писателе не лицо его, а обязательно бородавки или родинки».
Лучше открою наугад книгу и приведу из нее кусочек:
«На широком косогоре, у самого устья бурливой Керети раскинулась деревня Кереть, нежилая. Раскинулась и лежит. Лежат на земле останки домов, еле угадываемые в высокой густой траве, разнузданно расцвеченной желтыми, синими, белыми пятнами роскошных луговых цветов. Лежат на погосте старые поморские кресты, сквозь белесое древнее дерево которых проросла многолетняя брусника. Лежит тихо, незаметно фундамент большой церкви, что раньше гордой белой птицей, вот-вот готовой взлететь, окрыляла всю округу восторгом светлой радости. Неясными, размытыми террасами лежат бывшие улицы — верхняя, нижняя, средняя. Внизу синеет равнодушное Белое море. На том берегу залива развалились останки судоверфи. Над всем этим носятся чайки».
Да, по моему мнению, книга прекрасная и, главное, полезная. И я всем советую ее прочитать. (Это не реклама именно данного полиграфического изделия: журнальный вариант «Голомяного пламени» легко найти в интернете на бесплатных сайтах.) Но у меня возникает вопрос: действительно ли это произведение написано в форме романа?
Тут я хочу поразмышлять без укора автору, редакторам «Октября» и издательства. Для себя, так сказать. Быть может, кому-то мои размышления окажутся полезны.
В последнее время (да и не только в последнее) идут дискуссии о будущем романа. Каким он должен быть, как может видоизмениться в эпоху сначала радио, потом кинематографа, затем телевидения, мобильников с СМС, интернета с его соцсетями, в которых не приветствуются тексты, где много «буков»…
Крепнет мнение, что толстый роман — анахронизм, что вернуться к романной форме позапрошлого века невозможно. Читатель, мол, попросту не осилит семь сотен страниц убористого текста, запутается во множестве персонажей, в нескольких линиях.
Впрочем, эти утверждения опровергаются интересом (хоть, скажем прямо, не массовым) к толстым книгам, длинным историям. Да и романов, подобных, например, «Каменному мосту» Александра Терехова на книжном рынке сегодня очень и очень мало. То ли издатели не берут, то ли писатели не отваживаются писать большое (что вероятнее).
Конструкция «Голомяного пламени» (да, замечу, что «голомяное пламя» — это радуга, отраженная на морской поверхности) сложна. Текст состоит из нескольких десятков главок: некоторые короткие, по две–три страницы, некоторые страниц по пятнадцать–двадцать. Хронология нарушена: из 1975 года мы попадаем в 1913-й, потом переносимся в 1943-й, следом — в 2003-й.
Сюжет не столько понимаешь, сколько ощущаешь. Вот и редактор «Октября» Валерия Пустовая пишет в анонсе журнальной публикации: «Его можно читать одновременно как исповедь, травелог и притчу».
Главный герой вроде бы есть — Гриша, которого мы видим ребенком, подростком, молодым человеком, крепким мужиком… Но почти на равных с ним в романе действует некто, рассказывающий от первого лица, хотя это явно не повествователь. К тому же и Гриша иногда рассказывает сам, становится первым лицом. И Гриша с товарищами, и этот «некто» с приятелем схоже путешествуют по Белому морю, рыбачат.
Лишь однажды они пересекаются. И то не напрямую, а через третьих лиц:
«— Тут до вас позатот год приходили двое. Тоже на байдарке, — продолжал рассказывать байки Михаил. — Так с самого Кольского полуострова пригребли. Из Ловозера по Поною спустились да вдоль Терского прошли. Худые, грязные, голодные. Байдара штопана-перештопана. Как живы остались, не знаю. Володя одного звали, второго не помню. Решили путь Варламия Керетского пройти, придурки. Повезло им, что выбрались. Без царя в голове да без Божьей помощи далеко загрести можно. В самое никуда…»
В одном, кажется, месте книги, и то вскользь, указано, что парень Колямба из главок о 1930-х годах и старик Саввин — одно лицо. Тормозят чтение тексты о Варлааме Керетском (взятые из антологии древнерусской литературы), набранные к тому же в старой орфографии. Может быть, их стоило вплести в современность, а не делать отдельными главками?
Вообще почти каждая главка практически готовый рассказ. Это отметила и та же Валерия Пустовая, и прозаик Илья Кочергин («…Пакет рассказов, подвергшийся сварке, а затем многократной перековке, — как дамаск»), и с оговорками критик Андрей Рудалев, и многие другие, отозвавшиеся о «Голомяном пламени».
В книге есть развитие, но и в хорошем сборнике рассказов тоже имеется свой внутренний сюжет. Важнее, что Дмитрий Новиков именно этим произведением доказал, что он рассказчик от Бога. Как справедливо заметил Кочергин, роман «написан языком рассказа и рассчитан на медленное чтение». Действительно, текст очень плотный, нет необходимых для романной ткани страниц вроде бы пустоватых, проходных, но дающих отдых читателю. Время от времени «Голомяное пламя» откладываешь, переполненный впечатлениями, художественной мощью. Быть может, поставив хоть и трудный, но удачный опыт в написании произведения крупной формы, Дмитрий Новиков вернется к рассказам. Другой вопрос, что сборники рассказов сейчас издают неохотно, премиальные институции обращены к романам и тому, что романы напоминают.
Дмитрий Новиков начинал как автор «городской прозы». В первой его книге, появившейся на прилавках московских книжных магазинов, «Муха в янтаре» (2003), были рассказы о горожанине, придавленном домами, обязанностями, зажатом правилами городской жизни. Грустные, пронзительные вещи. «Рубиновый вторник», «Там, где зимуют тритоны», «Чувство, похожее на блюз». Городские мысли, городские пейзажи, городская тоска…
Правда, природа появляется уже в той книге. В рассказах «Куйпога» и «На Суме-реке». Но природа скорее не врачует горожанина, а добивает своей силой, тайной.
Через два года вышла книга «Вожделение», в которую вошли новые рассказы, в том числе и «Другая река», ставший позже частью «Голомяного пламени». А книгу «В сетях Твоих» (2014) можно назвать собранием эскизов к будущему роману.
По сути, Дмитрий Новиков прошел путь многих своих старших товарищей по писательскому цеху — от города к природе, от асфальта к почве. И не только как писатель, но и как человек: уроженец и житель Петрозаводска, он все дольше живет за его пределами в построенном своими руками доме, о чем очень хорошо написано в очерке «Строить!».
Новиков не теоретик, не публицист, но «Голомяное пламя» абсолютно почвенническое произведение. Правда, в отличие от почвенников прошлых поколений, автор видит лишь «останки» деревень; людей, живущих на почве и почвой, — этот «виноград земли русской» можно пересчитать по пальцам. В реках и море почти не осталось благородной рыбы…
То, о чем горевали писатели-деревенщики сорок–пятьдесят лет назад, что пытались спасти, кажется, погибло окончательно. Впрочем, нет. Людей выталкивают из городов разные силы, а в основном инстинктивная тяга жить на земле, своим хозяйством. Это находит отображение и в литературе. К примеру, в произведениях Бориса Екимова, Михаила Тарковского, Андрея Антипина, Ильи Кочергина. И это отрадно. Вообще русская литература — не о городах. Вернее, город в ней — нечто инородное, страшное, противное природе. По большому счету, даже сейчас, когда по статистике две трети россиян живут в больших городах, литература относится к городу по-прежнему.
Большинство героев «Голомяного пламени» — туристы. То есть люди, приехавшие на время из города к Белому морю. Поплавают на байдарках, порыбачат и вернутся обратно. Правда, наверняка вернутся другими и, может, для того чтобы собрать вещи и уехать уже надолго в те обезлюдевшие деревни, где жили их деды, прадеды.
Хочется прочитать об этом у Новикова. Увидеть то же Белое море, ту же Кереть глазами не туриста, а укоренившегося обитателя.
А пока еще один отрывок из книги. По секрету признаюсь — чтоб заманить возможного читателя этой заметки в саму книгу. Найти, прочесть целиком.
«Самцы к нересту лошать начинали, ярко-красные, нарядные становились. За самочкой несколько их увивалось. И бились они, дрались молодецки, удаль свою и уважение этим выказывая. Она же выбирала одного и с ним начинала гнездо строить. Где-нибудь на перекате речном, где галька да песок на дне да вода неглубокая, чтоб солнышко прогревало, нароют они холм большой, да туда она икринки и вымечет.
Еще когда стадо вверх по реке идет, всю мелкую рыбу оно убивает, всех скользких до икры охотников. И не ест их, а деды говорили — «мнет», убьет и выбрасывает. Самка после радости своей обратно в море скатывается, отъедаться да следующего раза ждать. Самцов же часть икру остается охранять. Другие же тоже в море. Только наряд свой теряют тогда, худеют страшно — скелетина с большой головой. Вальчаки они тогда называются».