Уоллес Стегнер. Останется при мне. М.: Corpus, 2017, пер. с английского Леонида Мотылева
Знакомство с американским писателем Уоллесом Стегнером русский читатель начинает с конца: в 1987 году, когда вышла его книга «Останется при мне», Стегнер был уже признанным классиком, автором тринадцати романов, лауреатом Пулитцеровской и Национальной книжных премий, преподавателем книжного семинара, воспитавшего целое поколение американских писателей. «Останется при мне» — итоговый во многих смыслах роман, который для него стал последним, — оказался и источником его посмертной славы: именно эту книгу чаще всего вспоминают, обсуждают и перечитывают в наши дни.
Для самого Стегнера «Останется при мне» — это попытка нового языка. Во-первых, роман не лишен автобиографических черт — рассказчик, известный писатель, на склоне лет прощается с друзьями юности и вспоминает прошедшие дни. Но принимать книгу за автобиографию не стоит, проверки деталями она не выдерживает. Сам Стегнер очень сердился, когда его путали с героями его книг, громыхая в ответ — «учитесь читать романы». Его возмущение хочется адресовать многим современным читателям. Сам автор в своем последнем произведении постарался сменить интонацию и после ярких сюжетов написать «тихую книгу». Книгу, в которой ничего или почти ничего не происходит, никакой трагедии, никакой драмы; классический роман, в котором нет сюжета, чтобы его пересказать. Хотя для Стегнера такая задача была внове, этот принцип «чувства важнее событий» для отечественного читателя вполне узнаваем хотя бы по русской психологической прозе — и, словно дань Бунину, «Останется при мне» полон замечательных описаний природы.
В центре сюжета две пары: Ларри Морган, начинающий преподаватель и писатель, и его милая тихая жена Салли; великолепная Чарити Ланг и ее муж Сид — преподаватель, мечтающий о карьере поэта. В 1930-е годы, в самом конце Великой депрессии, Морганы переезжают в университетский городок Мадисон, штат Висконсин, ухватившись за открывшееся место преподавателя колледжа. Там Морганов — бедных, счастливых и полных надежд — берут под свое крыло богатые Ланги и продолжают опекать на протяжении последующих десятилетий. Что начнется как веселый год в колледже — прогулки, пикники, катания на коньках, чтение стихов под аккомпанемент рояля, — станет дружбой длиною в жизнь.
Роман начинается там, где эта дружба подходит к концу, — в семейном участке Лангов у тихого озера, куда Морганы приглашены отдать последние почести умирающей от рака Чарити. Именно там, снисходительно объясняя ее дочери Ханне, почему из обычной жизни, такой, как жизнь ее родителей, не может получиться романа, Ларри Морган впервые задумывается — а вдруг он неправ? «Как сделать читабельную книгу из таких тихих жизней? Где то, за что хватаются романисты и чего ждут читатели? Где шикарная жизнь, демонстративное расточительство, насилие, неестественный секс, тяга к смерти? Где пригородные измены, половая неразборчивость, конвульсивные разводы, алкоголь, наркотики, погубленные уикенды? Где скорость, шум, уродство — все, что делает нас теми, кто мы есть, и заставляет узнавать себя в литературе?» Впрочем, уж чего в «Останется при мне» достаточно, так это узнавания себя в литературе. Кажется, в этих четырех героях писатель разделил на два собственный брачный союз (недаром роман посвящен жене). Свою супругу он раздвоил на тихую и покорную Салли, всегда готовую на жертвы ради карьеры мужа, и властную Чарити, царящую над окружающими и прежде всего над мужем, карьерой которого управляет. А сам раздвоился на удачного писателя, но неудавшегося преподавателя Ларри и великолепного преподавателя, но несложившегося писателя Сида (у самого Стегнера все было отлично по всем фронтам). Разделив героев на архетипы, он оставил читателю радость узнавания в них собственных удач и неудач.
Русскому читателю, все еще очарованному «Стоунером» Джона Уильямса, «Останется при мне» может показаться «Стоунером»-2: тихий и короткий (относительно) роман про долгую жизнь, университетский кампус как декорация, десятилетия, упакованные в один миг, чтобы мы почувствовали их быстротечность. Нетрудно представить, что роман Стегнера действительно переведен в ответ на читательский запрос, что именно такой привет из прошлого — потерянный и вновь обнаруженный великий роман — нам и нужен. Но на самом деле «Останется при мне» — это произведение с совершенно противоположным знаком. Это не грустная, а, наоборот, удивительно счастливая книга.
Многое может подсказать перевод названия. Заголовок Crossing to Safety взят из стихотворения Роберта Фроста «Я все отдал бы времени» (I could give all to Time) — судя по всему, в книге нужный отрывок приводится в переводе самого переводчика романа, Леонида Мотылева. Звучит он так:
Пусть Время прибирает все к рукам.
Лишь то, с чем сквозь Таможни смог пробраться,
Останется при мне. Я не отдам
Того, с чем без излишних деклараций
К Надежным переправился Местам.
А вот оригинал:
I could give all to Time except – except
What I myself have held. But why declare
The things forbidden that while the Customs slept
I have crossed to Safety with? For I am There,
And what I would not part with I have kept.
Герой Фроста переправляется, судя по всему, к загробной жизни, сохраняя для себя самое дорогое, скрыв его от таможни времени. Герой романа Стегнера наоборот нараспашку — его книга не о свойствах памяти, а об убежищах, местах и отношениях, в которых ничего не меняется. И вот тут-то роман от автора, не имевшего ни малейшего представления, как мы жили последние 50 лет, припоминает нам все: писательские дачи, тихие прибалтийские поселки, чудесные природные убежища, куда мы удалялись компаниями, чтобы просто дружить. Тут важна не память сама по себе, а именно память таких счастливых надежных мест — «кончается лето, и вряд ли оно повторится», — и трудно представить, когда еще переводной американский роман так перекликался бы с нашей собственной культурной памятью.
Майкл Шейбон. Лунный свет. М.: Иностранка, 2017, пер. с английского Екатерины Доброхотовой-Майковой
Майкл Шейбон (нельзя не испытывать чувства облегчения, что он наконец-то перестал быть по-русски «Чабоном») — один из главных современных американских авторов, которому удалось подружить высокую и низкую прозу, оставаясь высоколобым интеллектуалом. Он сочиняет детективы, комиксы и приключения, от которых не оторваться, и при этом все они — про судьбу еврея. Евреи-детективы в жанре «нуар». Евреи в Хазарском каганате, отбивающиеся от врагов хирургическим скальпелем. Еврейский комиксовый супергерой против Холокоста. И так далее — поклонникам Шейбона вряд ли стоит и напоминать, чем он так восхитителен. И тем не менее роман «Лунный свет» (оригинал вышел в ноябре 2016-го, так что перевод появился на редкость оперативно) — это уже немного другой Шейбон. Начать с того, что в основе лежит реальная история — биография деда Шейбона, которую он, если верить роману, рассказывает внуку на смертном одре в ноябре 1989-го.
Но Шейбон не был бы собой, если бы ему можно было верить так легко. Поэтому реальная биография обрастает совершенно нереальными подробностями: дед теряет девственность с трансвеститом, придумывает бондовской увлекательности изобретения для американской разведки, гоняется за беглыми нацистскими учеными на мотоцикле, наконец — строит ракеты, отправляя их на Луну. Есть и бабушка, персонаж не менее мифологический, — еврейка из Франции, пережившая Холокост в монастыре кармелиток, пионерка телевизионного хоррора, мастер раскладов Таро и страшных сказок, от которых маленькому Шейбону не спится ночами. Бабушка страдает душевной болезнью — ей то и дело видится Конь без кожи, призывающий сжечь все к чертям.
«Лунный свет» — роман про весь ХХ век не меньше, чем про биографию отдельной семьи. Шейбон постарался тут и там вставить моментальные снимки эпохи: на первых же страницах Шейбон-старший видит, как из кабриолета перед методистской церковью выходит джазовая певица Мариан Андерсон, которая «на шесть десятилетий вперед озарила его память полумесяцем своей улыбки». Таких памятных встреч в романе в избытке. Он вообще о том, как все связано, как частная история не может выбраться из-под груза эпохи. Этот прием работает не сразу: читателю моментально понятно, что его водят за нос, но только постепенно он начинает получать от процесса удовольствие. Все потому, что Шейбон не сразу раскрывает, к чему он клонит, — в стройную картину роман складывается где-то к середине.
А клонит вот к чему. ХХ век, по мнению Майкла Шейбона, был веком великой трагедии — Холокоста — и великой мечты — о космических полетах. Они неразрывно связаны: прототип ракет, принесших американцев на Луну, придумал нацистский ученый Вернер фон Браун — это ракета дальнего действия ФАУ-2, которую строили заключенные концентрационного лагеря Дора-Миттельбау. О ФАУ-2 читайте у Пинчона, а Шейбона больше заботит моральный вопрос: чего стоит вся эта мечта о космосе, если ради нее погибли десятки тысяч человек? Тогда он придумывает нового супергероя, анти-фон Брауна, который все это оправдал бы, — и этим героем становится его собственный дед.
Магнус Миллз. В Восточном экспрессе без перемен. М.: Додо Пресс; Фантом Пресс, 2017, пер. с английского Максима Немцова
Каждый, кто голосовал рублем за проект «Скрытое золото» в краудфандинговой компании «Додо Пресс» — шесть выдающихся, но неизвестных переводных романов ХХ века, которые нам обещали перевести и издать до конца 2017 года, — будет рад узнать, что все идет по плану; романы и правда выдающиеся. Эти старые новости смотрятся невероятно освежающе на том фоне, когда вся переводная литература сводится к зазубриванию списка бестселлеров и премиальных шорт-листов. Впрочем, роман Магнуса Миллза «В Восточном экспрессе без перемен» — самый поздний из представленных к переводу, 1999 год — тоже побывал в шорт-листе Букеровской премии (как и его первая книга «Загон скота», переводившаяся на русский лет пятнадцать назад). Но критика, судя по всему, полюбила роман больше, чем публика. На сайте Complete Review, аккумулирующем отзывы критиков, ему выставлена оценка А, только вот на продажи все эти пятерки никак не влияют. Поэтому самое важное, что обязан сообщить читателю критик, — роман Миллза на самом деле не вызывает немедленного чувства, но заслуживает того, чтобы дать этому чувству прорасти.
В конце концов, все в этом романе не так, как обещано. Безымянный герой приезжает в Озерный край, чтобы насладиться родной природой, прежде чем отправиться в путешествие из Турции в Индию. Но все задерживается — вроде бы потому, что хозяин кемпинга подкидывает ему одну работенку за другой. Читатель понимает еще раньше героя, что, не покинув этот край вовремя, тот не покинет его уже никогда. И даже когда он все-таки садится на свой мотоцикл и пытается уехать, в итоге оказывается там же, откуда выехал. Аннотация обещает, что когда герою станет окончательно очевидно, что ему никогда отсюда не выбраться, перед ним разверзнется ад. Но на самом деле ничего не разверзается. Единственная магия этого места — в том, что оно живет по своим законам, которые чужак никак не может понять. Его единственное искушение — сдаться обстоятельствам. Не происходит почти ничего, но в самом этом бездействии есть сила мифа. Восточный экспресс, в котором нет убийства, отсутствие перемен без всякого военного фронта — уже в самом названии книги заложено это пространство меж времени и событий, из которого не выбираются.
Мастерство Миллза не только в том, как он воссоздает это бессобытийное пространство, не показывающее экзистенциальный ужас за фасадом обычной фермерской жизни. Единственный раз, когда происходящее действительно оборачивается трагедией, это происходит так стремительно и буднично, что почти не влияет на сюжет. В этой бессобытийности скрыто отсутствие сопротивления, любого побуждения к действию; она принуждает к очень немифологическому, человеческому желанию сдаться, пожертвовать своей свободой без боя. Тут все-таки есть фронт с безоговорочной капитуляцией: раз за разом герой сдает позиции, обещая работать на своего домовладельца, решать домашнее задание для его дочери, метать дротики в барном чемпионате, развозить молоко, — в общем, всякий раз становясь тем, кем предлагают ему быть окружающие. Есть здесь и убийство: от личности, человека, мечтающего о дальних странствиях и наслаждающегося работой своих рук и лодочными прогулками, к концу повествования не остается и следа.