© Горький Медиа, 2025
Лиза Биргер
8 марта 2017

Новые зарубежные романы: начало марта

Уильям Голдман, Скарлетт Томас и Джон Бойн

«Горький» открывает новую рубрику: теперь дважды в месяц будут выходить обзоры новейших переводных романов. В первом выпуске — три книги за начало марта: спасительная сказка о настоящей любви, семейная драма под видом гербария и трагедия в ирландской католической церкви.

Уильям Голдман. Принцесса-невеста. СПб.: Азбука-Аттикус, 2017. Перевод Анастасии Грызуновой

Роман Уильяма Голдмана «Принцесса-невеста» был написан в 1973 году, фильм по нему с юной Робин Райт, вырвавшейся из «Санта-Барбары» (и еще целой плеядой великолепных актеров под присмотром Роба Райнера) вышел в 1987-м, а русский перевод «Принцессы-невесты» дозрел только сейчас, и, видит Бог, нам нужна была эта книга. Сам автор — на минуточку, сценарист «Марафонца», «Всей президентской рати» и «Степфордских жен» и не последний американский писатель последнего полувека — считал «Принцессу-невесту» лучшим из всего им написанного. И дело тут вовсе не в сюжете, хотя при всей нашей любви к киносказкам 80-х книга, в отличие от фильма, совсем не потускнела в сепию.

Голдман пытается придумать метаисторию, в которой важен не градус читательского удовольствия, не погони, злодеи, колдуны, превращения, а то, как прочитанное влияет на каждого из нас, способен ли мир приключений преобразить жизнь читателя. Поэтому в книге вокруг сюжета о настоящей любви, о зловещем принце, о великане и фехтовальщике, мечтающим отомстить за смерть отца, вырастает целая мифология: якобы все это — старинные хроники некой европейской страны Флорин, где-то в Скандинавии, пересказанных неким Моргенштерном, для которого подлинная история здесь не удивительные приключения красавицы Лютик, а «история короны и прочее в том же духе». И рядом с воображаемым Моргенштерном вырастает полувоображаемый Уильям Голдман, которому рассказывал эту историю его воображаемый отец, а теперь он пересказывает ее сыну и внуку (воображаемым), опуская томительные отступления автора по сорок страниц и оставляя только погони и приключения. Этот пересказ становится здесь мостом между поколениями, спасением из неудавшегося брака и несчастливых отношений с сыном, это та самая история, которую рассказываешь, чтобы выжить, даже если ничего спасительного в ней на первый взгляд нет. Нам, читавшим в детстве Майн Рида, Буссенара и Жюль Верна, не может не быть знакомо это желание очистить приключения от всего наносного, оставить только набор счастливых истин, что справедливость торжествует, а настоящая любовь существует, даже если это не поддается никакой логике, а автор упорно твердит нам обратное.

Предисловия, послесловия, отступления автора внутри самой книги так же необходимы ей, как приключения и погони, ирония так же неотделима от нее, как звериная серьезность. «Принцесса-невеста» не хочет, чтобы мы в нее поверили, но изображает модель мира, в котором эта вера была возможна — все романы Нила Геймана вместе взятые не дадут вам сильнее представления о силе сторителлинга.

Скарлетт Томас. Орхидея съела их всех. М.: АСТ: Corpus, 2017. Перевод Ирины Филипповой

Английская писательница Скарлетт Томас у нас переводится еще с тех пор, когда в начале нулевых ходила в молодых подающих надежды писательницах. Надо сказать, что надежды эти оправдались — Томас из тех редких авторов, у которых каждый роман получается немножко лучше предыдущего, и все потому что она из того распространенного рода писателей, что всегда пишут об одном и том же. Так и «Наваждение Люмаса» (2006) о путешествиях в других реальностях, и «Наша трагическая Вселенная» (2010) о том, как трудно бывает выбираться из этих воображаемых реальностей и жить в единственной настоящей, оборачиваются в итоге повестями о современном человеке, его растерянности, неумении мириться с собственной жизнью, оторванностью от корней. При этом Томас, мягко говоря, не Байятт, то есть не умная писательница, а умничающая, и героини у нее сплошь мыслят образами своих докторских диссертаций, и сама она все время за уши притаскивает в свои романы вещи, в которых сама не очень понимает: поговорим о квантовой физике? о теории катастроф? о том, что все вокруг так замечательно сложно?

Последний ее роман «Орхидея съела их всех» как раз тем и замечателен, что строится на очень простой метафоре — ботанической. В центре — семейство Гарднер, несколько поколений ботаников с цветочными именами вроде Флер, Лаванда и Бриония. Завязка классическая: семейство собирается делить наследство бабушки, и читателю раскрываются скелеты в шкафах и семейные тайны. Но семейная драма на наших глазах превращается в комментированный гербарий. Томас любит странности, а тут ее героини и герои выстроены прямо-таки в викторианский парад уродов. Роман трещит по швам от сцен жесткого секса, демонстративного потребления (лучшие страницы романа — когда Бриония выбирает между теплым пино нуар и холодненьким шабли, покупает без примерки ботильоны Прада и разом втирает себе в кожу целую банку дорогущего «Крем де ла Мер»), пьянства, жестокостей, супружеских измен, подростковых кризисов. Людей здесь называют ошибкой эволюции, превратившей их из простых растений в «огромное количество сложных организмов, и каждому вместо клочка влажной земли и своевременных порывов ветра подавай дизайнерские наряды, дезодоранты, да чтобы метро работало до глубокой ночи». Но описывая всех персонажей книги как пусть странные, но цветы, Томас дарует им и заодно всему растерянному человечеству надежду на спасение: природа, как известно, не судит.

Джон Бойн. История одиночества. М.: Фантом-пресс, 2017. Перевод Александра Сафронова

Ирландец Джон Бойн — автор, обласканный премиями и переводами, и открывая роман «История одиночества» (2014) в очередной раз убеждаешься, насколько эта слава заслуженна. Бойн почти всегда пишет о «слезинке ребенка», и «История одиночества», в сущности, о том же: главный герой — ирландский священник, закрывающий глаза на трагедии, свидетелем которых становится, будь то в его собственной семье, в жизни его друзей или в католической церкви. Все вокруг, в конечном счете, — это единый «несусветный мир, в котором страдают дети». По сути, «История одиночества» — это обличение любого неучастия, и в этом Бойн, конечно, мастер: перевести стрелки с гигантов на карликов, увидеть в большом сексуальном скандале в католической церкви трагедию маленького человека, чей мир полностью переворачивается. Но с какой же совершенной, нарочито легкой точностью описан этот камерный мир: из разговоров в поезде, где каждый стремится оказать священнику небольшую услугу, трепа в баре, картин сельского, далеко не пасторального детства. Роман Бойна предваряется эпиграфом из Эдварда Моргана Форстера «Жизнь легко описать, но нелегко прожить». Но кажется, что дело обстоит совсем наоборот — жизнь проживается сама собою, но описать эту череду незначительностей так, чтобы была очевидна стоящая за ними катастрофа, может только гений, подобный Бойну.

Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет

Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие

Подтверждаю, мне есть 18 лет

© Горький Медиа, 2025 Все права защищены. Частичная перепечатка материалов сайта разрешена при наличии активной ссылки на оригинальную публикацию, полная — только с письменного разрешения редакции.