Дэвид Митчелл. Тысяча осеней Якоба де Зута. М.: Иностранка, 2017. Перевод с английского Майи Лахути
Пятый роман британца Дэвида Митчелла, писателя, который, хочется надеяться, после «Облачного атласа» в представлениях не нуждается, был опубликован в 2010 году, а в русском переводе впервые вышел в 2015-м. Новый перевод, тщательно и добросовестно выполненный Майей Лахути, книге, к сожалению, был необходим, потому что в том первом издании читать ее было невозможно. Автором первого перевода был Виктор Вебер, человек, известный особенно страстным читателям переводной литературы как убийца русского Стивена Кинга. Вебер знаменит своим несколько вольным отношением к грамматике и совсем вольным — к именам собственным. Небольшое сравнение его перевода с новым объясняет, почему читатели на книжных форумах жалуются, что не смогли продраться через роман Митчелла, не говоря уж о том, чтобы насладиться им. Достаточно и пары цитат:
Раньше: «Якоб краем глаза замечает кулак Сниткера над головой патрона и пытается его перехватить: горящие павлины кружатся перед глазами, стены каюты поворачиваются на девяносто градусов, пол бьет по ребрам, металлический привкус во рту, конечно же, кровь». Теперь: «Якоб тщится перехватить занесенный над головой начальника кулак; перед глазами его вспыхивают огненные павлины; стены каюты вращаются; пол ударяет по ребрам, а во рту привкус оружейного металла — наверняка кровь».
В общем, новый перевод прежде всего аккуратен — все-таки и Митчелл не главный стилист века — и уж точно лишен «горящих павлинов». По нему хотя бы можно понять, почему «Тысяча осеней Якоба де Зута» так полюбились англоязычной книжной критике. Зубастая Мичико Какутани в New York Times, например, в своей рецензии оттачивала редкую для нее лексику восторженного комплимента: тут и «виртуозные литературные фейерверки», и «мастерство эмпатии и традиционного сторителлинга». «Тысяча осеней Якоба де Зута» — тот тип романа, который очень любят на западе. Неторопливая, вдумчивая, очень традиционная книга с историческим фоном — конец 18 века, голландская фактория в Японии на искусственном острове Дэдзима под Нагасаки; герой, пасторский сын Якоб, «сходил» в почти закрытую Японию на пять лет, а вернулся почти целую жизнь спустя — и так ничего и не понял. И где-то посередине положенных 600 страниц, чтобы подсластить читателю неслучившуюся драму и то, что по большей части в этой книге почти ничего не произойдет, будет немного пленных красавиц, преступных монахов, злодеев, самураев, тайных культов и короткого сражения Ост-Индской компании Яна с Ост-Индской компанией Джона, то есть голландцев с англичанами.
Митчелл действительно пытается рассказать здесь очень традиционную историю. Прежде всего, о том, может ли хороший человек сохранить себя на войне и зачем он вообще туда отправился. В его романе, где главный герой постоянно подвергается искушениям деньгами и властью, его протестантская принципиальность не только не губит его, но и позволяет выстоять. То есть, несмотря на подробный исторический фон, это, конечно, сказка для читателя, открывающего любой роман для того, чтобы поверить в чудо. Даже если никакого чуда тут на поверхности не случается. Роман Митчелла строится на полутонах, они и делают его чем-то большим, чем приятное отпускное чтение: неторопливая, слегка бубнящая проза на самом деле оказывается — о возвращении, о том, что можно сохранить себя, можно не предать своих убеждений, можно изменить других, но нельзя сходить к Другому, чтобы вернуться от него прежним и целым.
Флэнн О’Брайен. Архив Долки. М.: Додо Пресс; Фантом Пресс, 2017. Перевод с английского Шаши Мартыновой
В середине этой книги, последнего романа О’Брайена, вышедшего в 1964 году, одному из героев удается отыскать Джеймса Джойса — живехонького, обитающего в местечке под Дублином. Тот кривится в ответ на любые упоминания об «Улиссе» («Об этой проделке я разговаривать не желаю») и гордится всего двумя своими работами: маленькими религиозными брошюрами о супружестве и таинстве покаяния, а еще биографическом материале о святом Кирилле в ежеквартальнике ирландских иезуитов. Главная мечта этого новобъявленного Джойса — самому стать иезуитским священником. Ровно это Мик и пытается ему устроить, одновременно не вылезая из бара, спасая мир от безумца, затеявшего его уничтожить, и ведя разговоры с поэтически изъясняющимся сержантом полиции о Молликулярной теории велосипедоза, когда от тряски смешиваются атомы велосипеда и человека и человек сам становится велосипедом.
Сержанта, как и его велосипедные теории, мы уже встречали в «Третьем полицейском», самом известном и единственном не опубликованном при жизни романе О’Брайена. «Архив Долки» можно читать как своеобразный приквел — одним из главных действующих лиц здесь становится тот самый Де Селби, на трудах которого помешался герой в «Третьем полицейском». Как и все романы О’Брайена, этот замешан на абсурде, на том, что все может быть подвергнуто переоценке и сомнению. За демонстрацию комичности всего этого людского копошения мы и любим О’Брайена, и «Архив Долки» высмеивает ее не хуже, чем уморительно смешной сборник его статей «Лучшее из Майлза», переведенный той же Шаши Мартыновой в 2016-м. Но в «Архиве Долки» немаловажно, что все действие происходит на нескольких квадратных километрах вполне конкретной ирландской земли. То есть это немного «маленький человек спасает мир», но огромный замах все время спотыкается о крошечный масштаб — и получается комедия.
Бото Штраус. Она/Он: Рассказы. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017. Перевод с немецкого Натальи Гончаровой под редакцией Татьяны Зборовской
Бото Штраус — один из самых признанных немецких драматургов последнего столетия и уж точно самый недооцененный в России, где и рядом не слышали про его культовый статус. Его книга рассказов — сборник, составленный в 2012-м из отрывков книг и глав романов, своеобразный прижизненный фанатский оммаж любимому автору. И, вопреки названию, это истории не об отношениях мужчины и женщины, точнее, не совсем о них и уж точно не про любовь. Скорее про хрупкость и ненадежность любых человеческих отношений. В том числе и отношениях театра с действительностью: один из рассказов здесь, например, это — исповедь театрального режиссера, долгая дорога к постановке «Служанок» Жана Жене, которую «съедают» две капризные примадонны в главных ролях: «В соответствии с моей творческой идеей действие спектакля разворачивалось в недалеком будущем. А именно — после крушения всех человеческих связей. Люди ищут прибежища в обрядах, прячутся, замыкаются в них. Игры — это их ментальное пространство выживания. Место действия: ниша во времени... Боже мой! И что из этого вышло в конечном итоге? Постановка, о которой критики писали, что она получилась, в общем-то, обывательской, несмотря на некоторые достижения актерской игры».
Это истории не случившегося, но «провалившегося» чувства. Главным действием всех героев этих рассказов становится бесцельное кружение по улицам в переживаниях, попытках понять, что пошло не так. Понятной аналогией русскому читателю могли бы стать пешие прогулки Зебальда в «Кольцах Сатурна». Но Зебальд тем и заразителен, что хоронит культуру, веря в ее силу и значительность. Для героев Штрауса она становится клеткой.
Так любитель чтения из первой истории смотрит на мир через невидимую четвертую стену, отчаявшись преодолеть разрыв между ней и собой, что-то по-настоящему почувствовать или пожелать, и, когда прекрасная незнакомка оказывается прямо перед его глазами, в силах предложить ей только «Давайте почитаем». Эта тяга к истине, прорваться к которой невозможно, но само стремление затмевает все сущее, становится главной темой книги: «Вокруг — служащие и вдохновители опутавшей всю землю иллюзии, от истинного духа осталась лишь эфирная оболочка, и настало время подпитываться чем-то, чего никогда не было и не будет».