Эва Баронски. Господин Моцарт пробуждается. М.: Текст, 2018. Перевод с немецкого Екатерины Араловой
Перевод этой лаконичной немецкой книжки вышел на русском весной — но пропустить его было бы обидно. В дебютном романе Эвы Баронски Моцарт, провалившись в забытье на смертном одре в декабре 1791 года, натурально пробуждается в той же Вене в декабре 2006-го. И как-то удивительно легко преодолевает разрыв времен: композитора ведет за собой музыка.
И вот уже приняв имя Мустерман («условный человек» — фамилия из шаблонов документов), Вольфганг лабает по вечерам в трактирах, и судьба неуклонно ведет его на сцену «Музик-Ферейна». На всякую затруднительную ситуацию у Моцарта находится неожиданное решение: так, когда ему дают номер телефона, он, понятия не имея, что с ним делать, принимает написанное за музыкальный ребус и сочиняет «удивительно красивую сонату для фортепиано». Вот Моцарт впервые едет в машине — и ритм движения переходит из andante в allegretto, через allegro assai к устрашающему presto и, наконец, prestissimo, «пока он не начал бояться собственной музыки». А вот, стоя под душем, смывает тоску, и вода стекает «горьким ре-минором». «У меня в башке такой шум, — жалуется герой своему приятелю, польскому скрипачу, — что по сравнению с ним Вавилон — просто орден молчальников». Разве такого напугаешь явлением экипажей без лошадей, печей без огня, музыки без инструментов и кофе без очага?
Именно тем роман и хорош, что всякие подробности сюжета — быт, язык, сопутствующие комические ситуации и моцартовские каламбуры — не затмевают тут очень понятную, вневременную тоску героя: по женщине, по музыке, по славе. При том что книгу Баронски легко воспринять как упражнение на тему «Он снова здесь», романа немецкого журналиста Томаса Вермеша, где Гитлер пробуждается в 2011 году и превращается в звезду телевизионной комедии. Да только написан «Господин Моцарт» на три года раньше. В нем есть, конечно, смешные моменты, но это совсем не комедия; есть немало печального, но и трагедии тоже нет. Проверка Моцартом нужна автору, чтобы найти в окружающей действительности что-то стоящее, вечное. И герой охотно предоставляет нам именно вечное: когда влюбляется в звук саксофона и очаровывается джазом, когда влюбляется в женщину, когда, погружаясь в печаль, продолжает сочинять свой неоконченный «Реквием». Это движение к сути всех вещей, к их более глубокому проживанию и делает роман каким-то невероятно убедительным во всех его деталях, он как будто наглядно демонстрирует, что жизнь — это все-таки не полная ерунда.
Зульфю Ливанели. История моего брата. М.: Э, 2018. Перевод с турецкого Аполлинарии Аврутиной
Читателя, открывшего роман Зульфю Ливанели «История моего брата», ждет подробное предисловие от переводчика о том, чем этот писатель так важен для турецкой культуры. Все верно: Ливанели и правда очень важен. И не столько как писатель, но и как музыкант, чьи «турецкие революционные песни» в 1970-х распевала вся страна. Он автор трех сотен песен, рапсодии и балета, а еще и нескольких фильмов, один из которых, «Небо медное, земля железная», дошел до параллельной программы Каннского фестиваля. Еще в прошлом активный политик, но оппозиционную Народно-республиканскую партию он покинул в 2005 году за недемократизм. «История моего брата» — роман Ливанели 2013 года, и одна из самых успешных турецких книг последних лет: 500 тысяч тиража, обложка до сих пор украшает книжные магазины, и только в этом году — анекдотический случай, возможный только в Турции — книга была перепечатана слово в слово в другом издательстве, с другим именем автора и названием на обложке. То есть популярность этой книги такова, что на родине у нее уже появились копипастеры.
Но, наверное, стоит сразу предостеречь читателя от завышенных ожиданий: роман Ливанели читать легко и приятно, но даже из своего 2013 года он кажется неуклюжим динозавром на фоне современных нарративов. Тем более что весь роман является своего рода экспериментом в несовременных нарративах. В деревне, где живет главный герой, происходит убийство, и расследовать его приезжает юная журналистка. В ответ на ее расспросы герой начинает рассказывать его собственную историю — по ночам, как современный Шахерезад, и сам прекрасно осознает литературную отсылку, переспрашивая: а ты не убьешь меня в конце?
Только исключительная серьезность автора сдерживает рассказ, в котором присутствуют русские красавицы, развал Союза, чеченские террористы, блаженные, минская глубинка и сжигающая душу любовь, от того, чтобы стать анекдотом. С тем же серьезным видом рассказчик цитирует своей подопечной Ницше, объясняет ей, что сам он возвышается над остальными благодаря чтению. Девушка, конечно, не читает: впервые открывает «Анну Каренину» и «Госпожу Бовари» только по его указаниям и осиливает лишь пересказы в интернете. В общем, идеологическую проверку временем роман Ливанели не выдерживает никак.
Но это и не роман идей — это роман историй. И детективный зачин, и история брата рассказчика, и загадка его собственной истории, и отсылка к «Тысяче и одной ночи» важны именно как эксперимент по захвату читательского внимания. И тут Ливанели надо отдать должное: оторваться от его фантазий и правда очень сложно. Да, замесь страданий в его историях достойна самых страстных образцов турецких сериалов. Но в отличие от сериалов его ведет высокая цель. Ведь в конечном счете всё это про любовь — и любовь к чтению в том числе.
Сюсаку Эндо. Посвисти для нас. М.: Э, 2018. Перевод с японского Сергея Логачева
Японский классик Сюсаку Эндо в России хорошо известен: на русский переводили с десяток его книг, включая исторические романы «Молчание» (литературная основа одноименного фильма Мартина Скорсезе) и «Самурай». Но роман 1974 года «Посвисти для нас» на русском вышел впервые. И, как это часто бывает с припозднившимися книгами, попал разом во все болевые точки: он про прошлое, про сданные без боя идеалы, про детство и —исподволь — про ту огромную трещину, которую проложила в Японии Вторая мировая война.
Главный герой романа, пожилой бизнесмен Одзу, после случайной встречи в электричке с одноклассником отправляется в путешествие по собственной памяти: школьные годы в престижной школе Нада, дружба со странноватым одноклассником и их совместная влюбленность в девочку Айко из соседней школы. Одноклассник погиб от воспаления легких, не добравшись до фронта, для самого Одзу война тоже стала переломным моментом, концом детства и всех надежд, с ним связанных. Прошлое получает неожиданное продолжение в настоящем, когда та самая Айко попадает в больницу с неизлечимым раком желудка и лечит ее сын Айко, молодой карьерист Эйити.
Больница здесь — такое место, где пациентам всегда лгут, чтобы они почувствовали себя лучше, оперируют понарошку, чтобы имитировать лечение, назначают лекарства, про которые заранее известно, что помочь они не могут. Единственного доктора, который пытается что-то изменить, ссылают в провинцию, он возвращается оттуда с пламенной речью про то, как важно медицине сочувствие, но младшего Одзу она оставляет равнодушным: слушая ее, он думает о том, как бы ему построить карьеру, плетет козни, замечая не без некоторого даже удовольствия «какой же я все-таки нехороший человек». Все это выстраивается в параллель со всей историей его отца, последовательной историей разочарований, школой, которая не пыталась научить, и прежде всего, конечно, войной, где из новобранцев выбивали всякие высокие чувства еще на учениях.
Арифметика этого романа вполне ясна: чистота прошлого против грязи настоящего, вчерашний белый пляж залит бетоном, «прекрасное и дорогое людям исчезало по всей Японии». Но эта прямота ему ничуть не вредит. Ведь его настоящим сюжетом становятся не карьерные битвы Эйити и не путешествия Одзу по волнам памяти, а медленное, но неуклонное осознание утраты. И Эндо находит такой ракурс, с которого разделить память об этом потерянном не то чтобы рае с ним могут даже читатели из совсем другого времени и другой культуры.