Февральский обзор новинок современной зарубежной прозы от Лизы Биргер. В сегодняшнем выпуске — женская проза, которая опередила свое время, австрийские экзистенциальные анекдоты и окопная правда.

Кейт Шопен. Пробуждение. М.: Рипол классик, 2018. Перевод с английского Е. Богдановой

Годом написания этого романа значится 1899-й — но на вид он гораздо младше своих лет. Из 2018-го сама возможность такого текста в пуританском XIX веке кажется удивительной. Не заглядывая в метрику, тут скорее можно было бы заподозрить модернизм с его потоком сознания, первые шаги феминизма, фрейдовскую сексуальность — в общем, отражение тектонических общественных сдвигов. Но нет, тут еще не было никаких сдвигов, только их предчувствие.

Была одна вдова разорившегося плантатора, которая, если верить легенде, начала писать по совету своего врача, чтобы избавиться от депрессии, а затем по мотивам записанного сваяла два романа и еще горку рассказов сверху. Современников шокировала ее прямота: Шопен говорила об эротике, войне, расе и обо всем прочем, о чем в приличном обществе все еще выражались эвфемизмами, как позабывшая приличия вдовствующая тетушка — без обиняков, просто и прямо. В одном из рассказов жена пытается скрыть влечение к лучшему другу мужа. В другом — муж изгоняет любимую жену с ребенком, когда в лице младенца проявляются негроидные черты, чтобы напоследок, возложив на костер детские вещички, обнаружить записку от своей матери и узнать, что черная кровь его.

При жизни Шопен, конечно, читателей возмущала, но лет через десять после смерти, на пороге двадцатых, ее уже считали классиком, а в 1960-е записали в провозвестницы феминизма. И прежде всего именно за «Пробуждение», роман, главная героиня которого последовательно пытается обрести свободу: от мужа, от общества, от сковывающих условностей пола.

Молодая южанка Эдна Понтелье влюбляется, порывает со светским обществом, съезжает от мужа и детей в отдельную квартиру, заводит интрижку ради секса и в каком-то из очередных шокирующих откровений признается, что не готова пожертвовать всем ради детей — я отдам за них жизнь, но не душу. Она рисует акварели, невысокую цену которым осознает сама, рыдает под ноктюрны Шопена и может проплакать всю ночь из-за упрека мужа. Пробуждение (черновое название романа — «Одинокая душа») тут имеется в виду отнюдь не только физическое: «пелена упала с ее глаз, и она теперь может постичь смысл и значение жизни, сотворенной из красоты и инстинктов». Всякий бунт Эдны заканчивается пробуждением от счастливого сна к бремени реальности, а глубина несоответствия между реальностью и сном становится прямой причиной душевной болезни. Передаем привет Зельде Фитцжеральд, такой же, кстати, южанке, судьба которой совсем скоро повторит наяву судьбу книжной Эдны. История Зельды закончится в клинике для душевнобольных, но и несчастную Эдну ждет финал не лучше. По-настоящему передовым романом «Пробуждение» делает именно это — возможно, он не впервые описывает женские желания, но он, несомненно, является одним из самых ранних и точных описаний депрессии, дошедших до нас.

Литературные истоки «Пробуждения» понятны: тут сплошные французы — немножко Флобера, очень много Мопассана. Он, может, не так бойко написан, но, когда Кейт Шопен не хватало литературного изящества, она компенсировала его усилием внутреннего наблюдения. Главное качество этого романа — точность в описании всех душевных движений, которую и в наше-то время нечасто встретишь. Шопен копает так глубоко, что ее прозрения и сегодня звучат абсолютно современно: необязательно быть домохозяйкой из Луизианы, чтобы испытывать щемящее недовольство собственной жизнью.

Томас Бернхард. Происшествия. М.: Либра, 2018. Перевод с немецкого Е. Гайдуковой, А. Огнева, В. Черкасова

Три переводчика на неполных сорок страниц текста — как еще можно лучше доказать величие автора прямо в выходных данных? Для австрийца Томаса Бернхарда, впрочем, сорок страниц не размер, а скорее проба пера. Он был фигурой грандиозной: ненавидевший Австрию, никогда ее не покидавший, гениально самоироничный, неизменно эпатировавший косную австрийскую публику, всегда в безупречных костюмах, пошитых у лучших австрийских портных; любитель и ценитель музыки, державший ритм как в многословных романах, так и в лаконичных пьесах; сочинитель многостраничных романов-обличений, за которые ему сначала даже покаянно давали какие-то премии.

Помимо пьес и редких рассказов, Бернхард писал романы-монологи, которые состоят из бесконечных речей героев, лишь изредка прерываемых точками. Ты живешь, только пока ты говоришь. Точно таковы у Бернхарда отношения с искусством: как и сам автор, его герои одержимы музыкой, театром, литературой, но связь эта мучительна, разорвать ее невозможно. Как говорит герой пьесы «Сила привычки», директор цирка Карибальди, объясняя, зачем его горе-музыканты каждый вечер исполняют шубертовский квинтет «Форель» без надежды на успех: «Правда ведь в том, / что я ненавижу виолончель, / для меня это мучение, / но играть надо».

По-немецки это называется Schreiben gegen den Tod («писать против смерти»), но у Бернхарда любое существование направлено против смерти, и всякая борьба с ней бессмысленна. Сам он всю жизнь страдал болезнью легких и умер, не дожив до шестидесяти, в 1989 году, напоследок завещав свои тексты в Австрии не переиздавать и пьесы не ставить. Все вышеперечисленное не мешает австрийцам считать Бернхарда своим главным автором второй половины ХХ века. На русский его переводили мало: романы «Старые мастера» и «Стужа» в отличных переводах Бориса Хлебникова и Владимира Фадеева еще можно найти в сети, гениально переведенный Михаилом Рудницким сборник «Видимость обманчива и другие пьесы» — только у букинистов.

«Происшествие» — это третья сторона творчества Бернхарда, не романы и не пьесы, а экзистенциальные анекдоты, более похожие на кошмары: во многих из них героям снятся страшные сны, и даже пробуждение не приносит облегчения. Отличник видит несданную задачу, почтальон во сне заблудился во тьме и, проснувшись, переходит на другую работу, а жене говорит, что хотел бы жить в большом городе, где тьма не столь велика. Маляр, смешивая краску, вдруг задумывается о своем положении — «нелепый человек в шапочке из газеты» — и падает, конечно, разбиваясь. Влюбленные поднимаются по башне без окон; новорожденный ребенок задохнулся под тяжелым одеялом, пока в поместье пышно справляли его крестины; сорокалетний мужчина, не дойдя до дома, где ждут жена и двое детей, поворачивается и уходит к любовнице, у которой двухэтажный дом и огород, а в этот момент жена говорит детям: «Тише, а то младенец Иисус не принесет подарков». Все эти зарисовки объединены тем, что в каждом из них изображен момент максимального сближения жизни и смерти: или собственно момент смерти, или сна о смерти, или универсальной метафоры для жизни, рядом с которой все прочие события уже несущественны. Это писание уже не вопреки смерти, а ровно наоборот — каждое как признание капитуляции; но вместо того, чтобы пугаться ее близости, Бернхард, кажется, находит в каждом таком столкновении повод для веселья: как говорил один герой его пьесы, «все смешно, как подумаешь о смерти».

Тим О’Брайен. Что они несли с собой. М.: АСТ, 2018. Перевод с английского А. Комаринец

Это сборник коротких рассказов, в которых правда смешана с вымыслом, а отчет с поля боя — с вымышленными воспоминаниями солдат. Самый известный, собственно, так и называется — «Что они несли с собой», где рассказчик скрупулезно, вплоть до веса и упаковки, перечисляет всю ручную кладь, количество патронов, носков, нижнего белья, но пускается в пространные лирические отступления всякий раз, когда в багаже одного из героев обнаружится чей-то портрет или письмо. И затем снова — табельное оружие, паек. Но вдруг самый напуганный из солдат падает, сраженный, со всей своей ношей, и теперь «они» несут и его тоже.

В других рассказах повествование превращается в прямое руководство по тому, как строить повествование, — например, в рассказе «Как травить армейские байки»: «У настоящей армейской байки нет морали. Она не учит, не вдохновляет, не поощряет порядочность, не предлагает образца человечного поведения, не удерживает людей от того, что они уже совершили. Если армейская байка кажется нравственной, не верьте ей. Если под конец истории вы чувствуете душевный подъем, или вам чудится, что малую толику порядочности удалось спасти с общей свалки, то вы пали жертвой очень старой и страшной лжи».

В этом тексте нет попытки сказать правду о войне — но есть поиски той единственной точки, в которой любая история становится возможной. Еще один текст, двухстраничная «Литературная форма», может считаться манифестом такого писательства: «Я хочу, чтобы вы испытали то же, что и я. Я хочу, чтобы вы знали, почему истина, заключенная в рассказе, иногда правдивее истины случившегося». Если кратко резюмировать эту книгу, то она ровно о том, что истина рассказа гораздо убедительнее любой армейской «правды», а провести черту между ними — невозможно.

Читайте также

Потешить внутреннего постмодерниста
Девять рассказов, которые помогут начать читать по-английски
19 октября
Контекст
Самый полный путеводитель по романам Франзена от А до Я
Автор, большой социальный роман, вымысел, грех и другие кирпичики мира Франзена
19 сентября
Контекст
«Будь люди ангелами, ни в каком правлении не было бы нужды»
Авторы Конституции США о справедливом обществе, деспотическом большинстве и анархии
16 января
Фрагменты