«Горький» запускает новую рубрику — два раза в месяц Полина Рыжова будет рассказывать про самые интересные новинки нон-фикшн. Сегодня речь пойдет о кураторстве, сторонниках и противниках прививок, а также о российских изобретателях.

Майкл Баскар. Принцип кураторства. Роль выбора в эпоху переизбытка. Перевод с английского Максима Шера. Ad Marginem, Гараж, 2017

В мире стало слишком много товаров и информации, поэтому вместо бесконечного перепроизводства людям давно пора заняться кураторством — отбирать, упорядочивать, раскладывать по полочкам уже то, что произведено. Это основная мысль Майкла Баскара, издателя цифровых книг и теоретика книгоиздания из Великобритании, которую он максимально доступно объясняет на протяжении трех сотен страниц, иллюстрируя примерами успешных бизнес-проектов. Да, термин «кураторство» все еще ассоциируется в основном с музеями и художественными галереями, но монополию на него они уже потеряли; кураторство — принцип, который можно и нужно применять в любой сфере.

Интернет теперь двигает вперед не поступление все новой и новой информации, а борьбу с перенасыщением. Баскар приводит в пример Netflix, Amazon, Spotify, Facebook — компании-агрегаторы, которые без качественной кураторской работы были бы просто свалкой контента. Элементы кураторства автор обнаруживает в современной музыке, архитектуре, науке, индустрии медиа. Курировать становится необходимо не только контент, но и продукцию — в ритейле или ресторанном бизнесе сегодня отдают деньги не просто за вещи и еду, а за специальный отбор этих вещей и еды.

Вопрос в том, кто будет главным куратором будущего: изощренные алгоритмы или живые редакторы? И главное — приведет ли повсеместное использование кураторского принципа к тому, что потребители окажутся изолированными в своих фильтрационных пузырях? Баскар считает, что выбирать между алгоритмами и живыми людьми не нужно, они друг друга дополняют: если хочешь найти что-то определенное — пользуешься алгоритмами, если хочешь открыть что-то новое — идешь к эксперту. Качественное кураторство тем и отличается от некачественного, что пытается вытащить потребителя из зоны комфорта, расширить его кругозор, склонить к эксперименту. И качественное кураторство, разумеется, стоит дороже.

Баскар пророчит успех тем компаниям, которые уже сегодня смещают акцент с производства на кураторство, но озабоченно отмечает, что сами производители при торжестве кураторского подхода оказываются не у дел, и это кажется несправедливым. По идее, нужна новая, более честная система распределения выгоды, но какая именно и как ее ввести — неясно.

Вскользь автор касается вопроса кураторства личности — сегодня можно выбирать, кем быть, из бесчисленного количества вариантов; и чем внимательнее человек подбирает элементы своей идентичности, тем больше становится его культурный капитал. Но не приводит ли это к последовательному уничтожению чувства собственной индивидуальности?

Однако Баскар сознательно сторонится дискуссионных вопросов: его задача сводится к иллюстрированию, по сути, нехитрого тезиса — с помощью кураторства можно управлять современным информационным и продуктовым изобилием. Несмотря на то, что далеко не все иллюстрации кажутся убедительными, само существование подобного универсального рецепта дает хоть какую-то утешающую перспективу.

Пол Оффит. Смертельно опасный выбор. Чем борьба с прививками грозит нам всем. Перевод с английского Анастасии Бродоцкой. Corpus, 2017 (Библиотека фонда «Эволюция»)

Пол Оффит, американский педиатр, соизобретатель ротавирусной вакцины и один из самых влиятельных апологетов вакцинации, с первых страниц предупреждает, что мы все сегодня находимся на войне. По одну ее сторону — напуганные родители, наслушавшиеся диких историй об опасностях прививок, по другую — врачи, уставшие доказывать необходимость и безопасность вакцинации. А между ними беззащитные дети, которые все чаще и чаще становятся жертвами инфекций, победа над которыми еще недавно казалась очевидной; возвращаются вспышки коклюша, кори, свинки, Hib-менингита, полиомиелита и дифтерии.

С 1991 года доля непривитых детей в Америке возросла вдвое, и, что самое тревожное, под угрозой инфекции оказываются не только они: чем больше доля непривитых в обществе, тем ниже коллективный иммунитет. Даже если вы прививаете своего ребенка, он может заболеть из-за детей, родители которых не доверяют вакцинации.

Оффит пытается понять, из чего сложился миф об опасности прививок и кто помог ему сложиться, попутно разбирая аргументы антипрививочников: нет, прививка АКДС не приводит к поражению мозга; нет, вакцина против Hib-инфекции не вызывает диабет, а прививка от Гепатита B никак не связана с возникновением рассеянного склероза. Но на стороне поборников вакцинации скучные исследования, а на стороне противников — интервью знаменитостей, сенсационные заявления лжеэкспертов, плакаты с душераздирающими фотографиями больных детей и всеми горячо любимые теории заговора.

В «Смертельно опасном выборе» есть практически детективные истории о том, как показ одного халтурного документального фильма в начале 80-х положил начало мощнейшему американскому антипрививочному движению, которое влиятельно до сих пор. Как «коклюшные процессы» обанкротили индустрию вакцин. Как от всеобщей обязательной вакцинации Америка пришла к разрешению отказываться от прививок сначала по религиозным, а потом и по идейным соображениям.

К чести автора, он не просто изобличает антипрививочников или считает, что все вакцины априори безопасны, он предлагает общественным организациям более конструктивную и полезную борьбу. В качестве примера Оффит приводит рассказ о юристе, чей сын заболел полиомиелитом после противополиомиелитной вакцины — в конце 90-х он добился от правительства перехода от вакцины Сэйбина (действительно вызывающей болезнь в одном случае из 2 500 000) на более безопасную вакцину Солка.

Автор задается вопросом, что же должно произойти, чтобы остановить массовый и бездумный отказ людей от прививок? Новые вспышки смертельных болезней? Законодательное принуждение к вакцинации? Вероятно, самый надежный и гуманный способ — планомерно разрушать недоверие к прививкам. Вряд ли, конечно, аудитория Пола Оффита будет больше аудитории Джима Керри, но попробовать стоило.

Тим Скоренко. Изобретено в России: История русской изобретательской мысли от Петра I до Николая II. Альпина нон-фикшн, 2017

Книга Тима Скоренко, главного редактора сайта «Популярная механика», это попытка рассказать о том, что действительно было изобретено в России, а какие изобретения никак не связаны с нашей страной, несмотря на многочисленные мифы. Работа вошла в лонг-лист премии «Просветитель» этого года.

Скоренко не проходит мимо популярных историй: почему «американские горки» называются русскими, а русские «американскими», что именно изобрел Кулибин — но и говорит о вещах, которые не особо известны. Из книги можно узнать о том, что сухое молоко изобрели в начале XIX века в Забайкалье, что первую в мире фотонаборную машину построил 15-летний осетинский мальчик, или о том, как военные долгое время игнорировали проект ранцевого парашюта, потому что боялись, что с парашютами пилоты будут прыгать из дорогостоящих самолетов при первой же опасности.

Эта книга не каталог изобретений — скорее, очень вольный рассказ. И по ходу этого рассказа Скоренко приходит к двум выводам: изобретательская школа активно развивается в обществе без регулярных внутренних социально-политических потрясений и там, где уважают авторское право. Ни с первым, ни со вторым России особенно не повезло. Но на второй фактор, в отличие от первого, теоретически возможно было повлиять.

Вплоть до конца XIX века отечественному изобретателю было крайне трудно оформить патент. За сто с лишним лет, с 1813-го по 1917 год, в России было оформлено всего 36 079 привилегий (аналогов патента), причем 90% из них оформляли иностранцы, патентовавшие свои изобретения в разных странах. В то время как в США за один только 1889 год оформили 23 322 патента.

Скоренко с плохо скрываемой досадой рассказывает о том, как еще в 30-е годы XIX века наш соотечественник Павел Шиллинг изобрел электрический телеграф, но телеграф в нашей стране запустила спустя 20 лет компания Siemens&Halske. Или о том, как трамвай придумал петербургский инженер Федор Пироцкий, однако первым пошел в России опять же «сименсовский» трамвай.

Участь российского изобретателя — обивание порогов чиновников, по большей части безрезультатное. Успех мог прийти при совокупности двух условий: если повезло родиться в богатой влиятельной семье и если изобретение можно было бы применить в военном деле. После прочтения «Изобретено в России» понимаешь, что изменилось за 100–200 лет в стране не так уж и много.

Читайте также

«Кураторство только усиливает неравенство»
Теоретик книгоиздания Майкл Баскар о том, как кураторы изменят мир
19 сентября
Контекст
«Расцвет культурного национализма в России оказался отложенным»
Нациестроительство, изобретение традиции, архаизм и русский модернизм
4 июля
Контекст
«Архитектура — это не столько просто, сколько очень логично»
Интервью с лауреатом премии «Просветитель» Сергеем Кавтарадзе
12 декабря
Контекст