Анджей Иконников-Галицкий. Черные тени красного Петрограда. СПб.: «Страта», 2017
Книга писателя, историка и публициста Иконникова-Галицкого включена в серию, в которой уже вышло одиннадцать книг. Во введении автор сразу определяет тему: революция и криминал, а также отмечает, что «преступный мир заинтересован в революции, ибо слом общественно-политического строя дает возможность вырваться из-под пресса устойчивых социальных институтов и государственных структур». Далее он продолжает в том духе, что и «революция заинтересована в преступном мире: в его разрушительном менталитете, в его системе ценностей, отрицающей устои общества, наконец, в его „живой силе”, в той массе мелких и средних правонарушителей, которые, как показывает опыт всех стран, прошедших через горнило социальных потрясений, являются активнейшими участниками революционных беспорядков». Автор считает, что некие «блатные университеты» формировали революционное сознание от народовольцев и далее по восходящей, чтобы стать настоящей школой жизни для всех тех, кто вершил и Февральскую и Октябрьскую революции, без исключения. Кроме того, он утверждает, что слабость пенитенциарной системы старой России, проявлявшей, в том числе, неоправданное снисхождение к революционерам, привели к тому, что с февраля 1917 года в стране начало преобладать криминальное сознание. Оно окончательно восторжествовало после октябрьского переворота, позже проникло во все поры общества и сохраняется в том или ином виде по сей день. «Грабь! Убивай!» — таковы были, по мнению Иконникова-Галицкого, подлинные лозунги революции, а вовсе не те, которые несли на своих знаменах восставшие.
Вряд ли можно обвинить автора в примитивном редукционизме. Иконников-Галицкий подкрепляет свои аргументы анализом многочисленных материалов:газетно-журнальной, судебной и милицейской хроник, специальных исследований, архивных материалов. Он называет революционную эпоху временем «криминального неистовства», которое началось с февраля 1917-го, нарастало до октября, чтобы потом окончательно выйти из берегов, превратившись в грозный поток. Практически ставя знак равенства между деятелями революции и криминалитетом — и те и другие, по его мнению, пришли чтобы ломать и разрушать, — автор, тем не менее, упускает из виду принципиальную разницу мотивов революционеров и уголовников. Более того, привлекая исторические факты, но трактуя их в выбранном им ключе (да и отбирая именно те, которые «работают» на его концепцию), автор задается вопросом: что двигало значительную часть революционных масс? Ультрареволюционная идеология или криминальное сознание? Одинаково отрицательно относясь и к первому, и ко второму, в главе «На черных волнах анархии» Иконников-Галицкий проводит, если так можно выразиться, крайне смелые параллели, выводя идеологию таких представителей анархизма, как Михаил Бакунин, Петр Кропоткин, Аполлон Карелин из «вольницы» Разина и Пугачева. Почему он считает прародителями анархизма на Руси лихих атаманов — неизвестно.
Автор делает еще один шаг и выводит красный террор из разгула преступности, путая материал, который помог осуществлять террор, и причины возникновения красного террора, вряд ли связанные напрямую с криминальным сознанием. Автор отвергает как советские объяснения причин террора (он якобы стал ответом на подлые убийства Урицкого, Володарского и покушения на Ленина), так и самую распространенную современную версию — большевики видели в терроре наиболее действенный способ сохранения «неправедно захваченной власти». По мнению Иконникова-Галицкого, террор с необходимостью вытекал из самой сути революции, открывшей темные стороны человеческой души. Это материализовавшиеся черные тени, которые начали самостоятельное существование, гибельное для уходящего мира и несущее погибель для будущего.
Книга содержит множество свидетельств и фактов из криминально-революционной повседневности, что делает ее особенно любопытной. Автор приводит цены на продукты питания и необходимые товары 1917 года в Петрограде, показывает рост спекуляции, наркоторговли и тому подобное. Нанизанные на историческую канву, эти свидетельства придают книге колорит, несколько приглушающий мрачные выводы автора о революции как выступлении криминала.
Наум Синдаловский. Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре. М.: Центрполиграф, 2017
Книга признанного знатока петербургского фольклора Наума Синдаловского охватывает почти двухсотлетнюю историю бунтов, мятежей, восстаний и революций, произошедших в Северной Пальмире. Точкой отсчета Синдаловский делает мятеж Семеновского полка в 1820 году и заканчивает окончательным установлением большевистской власти в начале 1920-х годов. Основное внимание автор уделяет проявлениям низовой, народной культуры, нашедшей воплощение в легендах, преданиях, пословицах и поговорках, частушках и анекдотах. Кроме того, Синдаловский представляет на суд читателей и собственные поэтические опыты, посвященные знаковым петербургским событиям, которые имели определяющее значение для всей страны.
Конечно, к фольклору можно отнести и то, что обычно называется «историческим анекдотом». Даже если «анекдотические» ситуации и возникали, они впоследствии проходили своеобразную обработку — и не только в «низовой культуре». Одну из таких ситуаций, задающую в значительной степени тональность всей книге, Синдаловский приводит в прологе, имеющем подзаголовок «История официальная и неофициальная». Главным действующим лицом в этой ситуации предстает скульптор Виктор Синайский, участвовавший сразу после октября 1917 года в осуществлении ленинского плана монументальной пропаганды.
…В 1918 году, после отступления белогвардейцев из Царского Села, в одном из прудов Екатерининского парка якобы нашли сброшенный с пьедестала гипсовый (из непрочного гипса — за неимением другого материала — делались первые памятники новой России) бюст Карла Маркса работы Синайского. В Царское Село отправилась комиссия, в состав которой был включен и скульптор: «К приезду высокой комиссии бюст уже установили на постамент и укрыли белоснежным покрывалом. <…> Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним сладострастно улыбался, склонив едва заметные мраморные рожки, эллинский сатир — одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, как рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного восторга, на лицах присутствующих не заметил, и «памятник» великому основателю открыли…»
…Как уже говорилось, историю бунтарского петербургского фольклора Синдаловский открывает «Семеновской историей» 16 октября 1820 года. Солдаты одного из старейших полков империи были все как на подбор высокими, белокурыми, «лицом чистые», с голубыми глазами под цвет форменных воротников: «Семеновские рожи на кули овса похожи». Семеновцы взбунтовались из-за самодурства полкового командира, героя войны 1812 года Федора Шварца. Далее автор (что вполне объяснимо) переходит к восстанию декабристов. В основном эта глава строится на исторических анекдотах, имевших реальные «жизненные основания» и описывающих реальных исторических персонажей. Один из наиболее знаковых относится к Михаилу Лунину, активному декабристу, в самом восстании не участвовавшему, так как он в декабре 1825 года служил в Варшаве в качестве одного из адъютантов великого князя Константина. Уверенный в своем неминуемом аресте, Лунин поехал на охоту, а приехавший из Петербурга для его ареста курьер воскликнул: «Сбежал!» «Не таков человек этот Лунин, чтобы бегать», — заметил Константин Павлович. «А я бы не вернулся!» — заметил дежурный штабной офицер Зайчиков. «В том-то и беда России, что Луниных мало, а Зайчиковых много!» — вздохнул великий князь.
Третья глава книги посвящена индивидуальному террору и тому, каким образом он нашел отражение в городском петербургском фольклоре. Надо отметить, что автор легко и довольно поверхностно проскакивает от покушения Каракозова к покушению на Плеве («Жил высокий господин // Маленького роста // Разорвался „апельсин” // У Цепного моста // Где высокий господин // Маленького роста?») и к знаменитому взрыву на Аптекарском острове, на даче Столыпина в 1906 году.
«Юбилейное» в книге начинается с шестой главы, посвященной отражению в городском фольклоре Февральской революции. Синдаловский подробно пересказывает те слухи, которыми полнился город в предфевральские дни и месяцы, приводит многие частушки, в основном оскорбительного содержания по отношению к императорской фамилии, Распутину, царским министрам и генералам. Далее автор переходит к октябрьскому перевороту, красному террору, Кронштадскому восстанию, чтобы заключить основной корпус книги главой о гражданской войне. Политическая борьба также нашла отражение в частушках и исторических анекдотах, но постепенно главным стало обыкновенное выживание, особенно в условиях повсеместного голода и разрухи: «Ленин Троцкому сказал: // «Пойдем, Лева, на базар, // Купим лошадь карюю, // Накормим пролетарию».
Особый интерес представляет восьмая глава, «Государственный террор». В ней, как и в других главах, вольно передвигаясь во времени, автор дает представление о формировании чудовищной машины подавления и ее отражении в городском фольклоре. В ней же, помимо исторических анекдотов и городских слухов (например, о том, будто бы заспиртованные головы членов императорской фамилии хранились сначала у Свердлова, а потом у Ленина), приводятся и первая, как утверждает автор, советская страшилка: «Мальчик просит папу, маму: // „Дайте сахар и чайку” // „Замолчи троцкист поганый! // Отведу тебя в ЧеКу!”»
Александр Васькин. Повседневная жизнь советской столицы при Хрущеве и Брежневе. М.: Молодая гвардия, 2017
Без черных теней красного Петрограда, без фольклорных баек того же города, вряд ли бы так расцвела советская столица в указанное время — с конца 1950-х до начала 1980-х. Александр Васькин, историк и писатель, не углубляется в далекую историю и, естественно, не описывает то, как Москва стала столицей сначала РСФСР, а потом и СССР. Мрачные сталинские годы также им не рассматриваются. Он пишет о том времени, когда Москва была столицей страны, претендующей на мировое первенство (при Хрущеве и раннем Брежневе), а затем страны, утрачивающей потенциал подобного первенства (при Брежневе позднем).
Автор привлекает большое количество свидетельств очевидцев, мемуары и дневники, создавая подробную картину повседневной жизни города. Как отмечается в аннотации к книге: «Это повествование о том удивительном времени, когда деревья были большими, а цены в магазинах — маленькими, когда книга была главным подарком, а колбаса — основным дефицитом, когда никто не отрывался от коллектива, а мир познавался по телевизору». То есть о времени, ушедшем навсегда и, к сожалению, для подавляющего большинства потенциальных читателей утратившем привлекательность. В самом деле, эта эпоха приобретает скорее некий анекдотический оттенок, в отличие от сталинской, гордо-имперской, обладающей трудно объяснимой притягательностью для тех, кто родился значительно позже. Поэтому неудивительно, что автор приводит в своей книге огромное число фольклорных свидетельств о том времени: анекдотов, забавных случаев, того, что можно обозначить словом «байка».
Одним из сквозных персонажей книги, чьи свидетельства о московской жизни разбросаны то тут, то там, является Габриэль Гарсия Маркес. Будущий Нобелевский лауреат впервые побывал в Москве в 1957 году, приехав на VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов вместе с фольклорным ансамблем латиноамериканских народных инструментов. Человек левых взглядов, Маркес никак не мог понять как со скудными витринами московских магазинов сочетается обладание атомным оружием и запуск первого искусственного спутника Земли. К слову, второй раз Маркес приехал в Москву уже в 1979 году (автор почему-то пишет об этом визите как о вероятном, хотя рецензент лично присутствовал на встрече с писателем в редакции журнала «Латинская Америка»), но многое застал неизменным — и унылые витрины, и деревянные счеты, которые поразили его в первый приезд, и женщин, кладущих асфальт. Именно тогда Маркес дал разрешение на единственное «легальное» издание своего произведения в СССР, «Истории одной смерти, о которой знали заранее», но был искренне поражен своей популярностью…
Книга проиллюстрирована двумя подборками крайне любопытных фотографий. В двух приложениях дается словарик московского быта и таблица цен на продукты, товары и услуги. Кроме того, приводится и хронология московской жизни 1950–1980-х годов: автор ведет свой отсчет с 5 марта 1953 года, когда сотни людей погибли в давке во время прощания со Сталиным, и заканчивает открытием пешеходной зоны на Старом Арбате в 1985 году.
Следует признать, книга Александра Васькина — несомненная удача. Она дает полноценную картину московской жизни, в ней все работает на то, чтобы донести до читателя атмосферу, которая окончательно погребена под тротуарной плиткой нового времени и засвечена ярмарочными гирляндами на том же старом Арбате, на бульварах и площадях. Читатель узнает о Москве того времени практически все — от московской власти (Екатерине Фурцевой, Петре Демичеве и Викторе Гришине) до московского досуга, театров, кино. Особенно интересен в изложении московский быт, жизнь московских фарцовщиков, общепита, а также то, что носили москвичи, как они справляли праздники, как развивалась московская культура — от знаменитой выставки в Манеже, на которой Хрущев выдал свое знаменитое «Рисуют какую-то жопу!», до не менее знаменитой Бульдозерной выставки 1974 года. Что очень важно, автор дает картину и московского фольклора, ядовитого, возможно более язвительного, чем петербуржский, но показывающего московскую повседневность человечной и очень узнаваемой.