Николай Борисов. Михаил Тверской. М.: Молодая гвардия, 2017
Николай Борисов написал увлекательную, тонкую, глубокую по степени психологического проникновения в личность своего героя книгу. Для того, чтобы рассказать о жизни, деятельности и трагической гибели причисленного к лику святых тверского князя Михаила (1271–1318), доктор исторических наук, профессор Борисов привлекает все имеющиеся в настоящее время источники. Но кроме исторических документов, прямых и косвенных свидетельств, автор, используя приемы беллетристики в самых ее лучших проявлениях, реконструирует ту атмосферу, которая сложилась на Руси после Батыева нашествия.
Споры о том, было ли оно нашествием безжалостных завоевателей, взаимопроникновением двух противоположных по сути культур, каким-то замысловатым образом друг друга обогативших, частью вечного «имперского» проекта, изначально якобы присущего человеческой природе, и так далее и тому подобное, ведутся долгие годы. Борисов — во всяком случае в своей книге — не участвует в этих спорах. Для него важны личности того далекого времени, те люди, которые делали историю Руси, хорошие ли они были — с дистанции от нашего времени, — плохие ли, но все они важны для автора.
Показательна та социально-психологическая оценка, которую дает Борисов человеческим взаимоотношениям, сложившимся на Руси в конце XIII — начале XIV веков. Он пишет: «Бедствия Батыева нашествия не исцелили, а, напротив, усугубили нравственные недуги русского общества. Лучшие представители правящего класса погибли с оружием в руках. Выжили прежде всего ловкие и беспринципные, сумевшие переждать грозу в каком-нибудь медвежьем углу или у родственников за рубежом. Вернувшись, они быстро сумели поладить с чужеземцами. Такой же „естественный отбор” произошел, вероятно, и среди простонародья. Из этого оскудевшего человеческого материала гнетущие обстоятельства выдавливали последние остатки благородства».
Герой книги Борисова был не таким. Находясь еще с детства под впечатлением от апокрифического Откровения Мефодия Патарского — Борисов делает весьма правдоподобное предположение, что Михаил Тверской был прекрасно знаком с трудом малоазиатского епископа, жившего в III–IV веках в городе Патара, — князь с малолетства знал о своей особой судьбе. О том, что он и есть тот «царь последних времен», о котором сообщали древние пророчества. Он — «Михаил, князь великий, стоящий за сынов избранного Богом русского народа».
Борисов пишет о печальном итоге Батыева нашествия, о сложившихся после него отношениях, о моральной деградации. Он подчеркивает, что «беспринципные карьеристы — часто это были отпрыски правящих семейств — добивались своих целей путем заискивания перед чужеземцами. Они годами жили в Орде, заводили там дружеские и родственные связи, усваивали привычки и образ жизни победителей… <…> …возвращались домой с ханским ярлыком на искомое княжение и татарским отрядом в качестве почетного эскорта, а в некоторых случаях и силовой поддержки. В полной мере испытав на себе высокомерие победителей, Рюриковичи теперь с таким же высокомерием относились к собственному народу». С высокомерием — мягко сказано: князья, в том числе те, о которых ныне пишутся панегирические сочинения, с легкостью торговали своими соотечественниками. Борисов приводит свидетельство епископа Серапиона Владимирского (XIII век), упрекавшего сильных мира сего в том, что они «братью» свою продают «в погань».
Икона святого благоверного князя Михаила Ярославича Тверского
Фото: dic.academic.ru
Скорее всего, Михаил Тверской был вынужден играть по правилам победителей, но стремился сохранить хоть какую-то самостоятельность и быть благородным. Это было практически невозможно — русские князья, помимо прочего, оказались заложниками борьбы золотоордынских ханов между собой, их переменчивого настроения. Так, Михаил получил от хана Тохты в 1304 году ярлык на великое княжение и его подтверждение от следующего хана, Узбека. Однако московский князь Юрий Даниилович в 1317 году женился на принявшей православие сестре хана, Кончаке, и добился великокняжеского ярлыка для себя. В конечном итоге соперничество двух князей привело к Бортеневской битве, знаменитой тем, что в ней Михаил не только разбил московское войско, но и пришедшее вместе с ним татарское, темника Кавдагыя. Михаил захватил в плен жену и брата московского князя, Кавдагый сдался сам, признавшись, что «приходили мы на тебя с князем Юрием без повеления ханова».
Михаил Тверской отправился в Орду на следующий год, и смерть его была предопределена. Мало того что он первым из русских победил в открытой битве ордынское войско, еще и взятая в плен Кончака неожиданно умерла. Михаила заключили в колодки, а через месяц он был убит людьми Юрия Московского и Кавдагыя.
Николай Борисов отмечает, что судьба Михаила Тверского высвечивает одну ипостась «ига» — «всеобщий страх перед Ордой как вездесущей и беспощадной силой». В его книге показано, как был преодолен этот страх: сделать это, подчеркивает автор, «можно было только героическим усилием религиозного сознания…» Тут нельзя не согласиться с Николаем Борисовым: именно это и совершил герой его книги.
Сергей Мироненко. Александр I и декабристы: Россия в первой четверти XIX века. Выбор пути. М.: Кучково поле, 2017
Главный вопрос, на который пытается найти ответ автор — историк и архивист, научный руководитель Государственного архива РФ, — можно сформулировать следующим образом: почему в начале XIX века Россия, как это уже бывало в прошлом и не раз случится в будущем, пошла своим, особенным путем? Этот вопрос распадается на два: почему в это время, несмотря на все предпосылки и понимание императором Александром I необходимости коренных преобразований основ русской жизни, Россия не стала конституционной монархией и почему не было отменено крепостное право? Ведь именно по распоряжению Александра I подготовили проекты конституции и проекты решения крестьянского вопроса. Объединенные в тайные общества молодые офицеры хотели того же, что и Александр I, и, «только окончательно поняв, что правительство отступило от проведения реформ, они (т.е. декабристы) решились на вооруженное восстание».
Сергей Мироненко, опираясь на архивные источники, многие фрагменты из которых публикуются впервые, в основном корпусе книги подробно описывает воспитание Александра I и первую половину его царствования, возникновение первого тайного общества (Союз спасения, образованный в начале 1816 года), вторую половину царствования и попытки императора приступить к реформам. Особый интерес представляют заключительные главы книги — четвертая и пятая. В четвертой, «Не мне их наказывать…», автор сначала описывает судьбу доносчика Грибовского, представившего командиру Гвардейского корпуса Васильчикову список членов тайного общества, далее приводит слова Александра о членах Союза благоденствия, ставшего преемником Союза спасения, адресованные тому же Васильчикову: «Никто лучше вас, любезный Васильчиков, не знает, какое было начало моего царствования, где я моими действиями и моими узаконениями дал повод этому волнению недовольных. Это моя вина, и не мне их за это наказывать. Возьмите назад этот список, я не хочу его видеть». В пятой же главе как раз анализируются те причины, из-за которых в России в царствование Александра не было отменено крепостное право и почему Россия не стала конституционной монархией.
Практически половину книги составляют Приложения, в них содержится анализ того, как крестьянский вопрос был представлен в трудах декабриста М. А. Фонвизина, приводятся выдержки из его записки «О социализме и коммунизме» и предлагается история работы над ней, описывается процесс создания П. И. Пестелем «Русской Правды», публикуются выписки из журналов и докладных записок Следственного комитета по делу декабристов. Заключает книгу приложение, озаглавленное «14 декабря 1825 года. Восстания могло не быть».
Автор подчеркивает, что без восстания декабристов у России была бы другая история (с этим утверждением спорить бессмысленно), отмечая, что и восстание на Сенатской площади и «последовавшее за ним восстание Черниговского полка были вовсе не так неизбежны, как это принято считать». Здесь же приводятся собственные слова Александра I, сказанные им в самом начале царствования (в письме к ближайшему другу, графу В. П. Кочубею, написанном под впечатлением от действий фаворита Екатерины II Зубова): «В наших делах господствует неимоверный беспорядок: грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления? Это выше сил не только человека, одаренного, подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения». Как представляется, главным достоинством книги Сергея Мироненко является глубокий анализ личности и побудительных мотивов Александра I, его благородных порывов, его противоречивой и колеблющейся натуры. Автор убежден, что восстание декабристов, «не откройся для него совершенно особая возможность в декабре 1825 г., так и осталось бы навсегда лишь проектом, мечтой. Именно в этом коренное отличие восстания декабристов от современных ему революционных событий в других странах».
Наталья Петрова. Повседневная жизнь русской школы от монастырского учения до ЕГЭ. М.: Ломоносов, 2017
Автор, историк и педагог, формулирует свою проблематику следующим образом: «задача этой книги — не подменить собой учебник истории педагогики или методики, а защитить профессию». Наталья Петрова горько сетует на то, что «в наши дни отношение к учителю изменилось не в лучшую сторону: образование пытаются перевести в сферу обслуживания», и констатирует тот, к сожалению, обыденный факт, что учитель приравнен к чиновнику, как чиновник обязан выполнять распоряжения государства и получать за это вознаграждение, но, к сожалению, не приводит ни одного конкретного примера нападок на профессию учителя. Справедливо отмечая, что «человек в футляре не сможет воспитать мыслящую, активную, творчески подходящую к любому делу личность», автор также никак не обосновывает необходимость воспитания именно творческой и активной личности. Это остается аксиомой, непреложность которой ныне признается далеко не всеми.
Наталья Петрова начинает книгу с попытки реконструировать систему обучения в средневековой Руси. Любопытно приводимое им свидетельство о том, что грамотность в те далекие времена причислялась к техническим промыслам и рукоделиям, и тех, кто обучал ей, называли не учителями — это было несоизмеримо более высокое звание, — а мастерами и мастерицами. Собственно, и сама грамотность, и изучение под руководством мастера трех книг — «Азбуки», «Часослова» и «Псалтири» — были делом прикладным: обучившийся получал надежную профессию, всегда мог заработать на «горшок каши и деньгу». Несомненно более высокое положение занимали «духовные школы», где учили уже не только грамоте, но и письму, пению, языкам — латыни и греческому. Такие школы были редки и держались исключительно на авторитете одного человека — например, св. Димитрия Ростовского. Далее автор описывает основные этапы становления светского образования от начала XVIII века, замечая при этом, что Россия, совершая «акробатические прыжки», тем самым создает для просвещения и образования болезненную атмосферу. Тут полностью подтверждается существующий стереотип учителя как человека консервативного, и даже косного, для которого главное — стабильность и размеренное поступательное движение, желательно строго по утвержденной программе.
В дальнейшем Наталья Петрова рассказывает о специфике лицеев, явно пользующихся ее особым расположением. К сожалению, о современных лицеях автор не пишет практически ничего. Разве отмечает, что в лицей поступают после экзаменов, обучают там и преподаватели высшей школы, а в основном пространно повествует о Царскосельском лицее. Кроме того, читателю предлагают историю русской гимназии, от московской гимназии пастора Глюка, открывшейся в Москве в 1703 году и недолго просуществовавшей, и петербургской гимназии, открывшейся в 1726 году, до гимназий наших дней. Немало места в книге уделено женскому образованию и народным школам.
Тем не менее суть книги, на мой взгляд, не соответствует ее названию: перед нами книга о повседневной жизни учителей в их прошлых и нынешних ипостасях. Русская школа — изначально взявшая основы у греков, позже у немцев и творчески их переработавшая — всегда отличалась высоких уровнем (как минимум уровнем программы). Разница в преподавании была, правда, заметна всегда, и дело было далеко не в одном лишь уровне учителей: только такие подвижники, как Макаренко, могли найти подход к очень трудным ученикам. Когда же вокруг было ученическое «болото», то и со способного педагога взятки гладки…
Во всяком случае, книга читается с неослабевающим интересом. Вот только заключительная маленькая подглавка вызывает сильное удивление. Наталья Петрова, критически относящаяся к реформаторам, упрекает их в том, что они поставили под сомнение высокий уровень образования в СССР. Она пишет, что лучшие достижения советской школы копировались во многих странах и «даже у врагов получали высокую оценку». В качестве примера такой вражеской оценки автор приводит фрагмент из служебного циркуляра СД от 15 апреля 1943 года. Привлечение авторитета СД для оценки советской системы образования, пусть и достаточно высокой, сомнительный прием.
