Ли Алан Дугаткин, Людмила Трут. Как приручить лису (и сделать из нее собаку): Сибирский эволюционный эксперимент. М.: Альпина нон-фикшн, 2019
Книга о знаменитом отечественном эксперименте по одомашниванию лис: ученые во главе с Дмитрием Беляевым отбирали самых дружелюбных по отношению к человеку особей, спаривали их; потом отбирали таких же дружелюбных зверей уже в следующем поколении и повторяли эксперимент. Уже через несколько лет появились лисята, которые виляли хвостами, что для нормальных диких лисиц необычно, потом лисы стали пытаться лизать ученым руки — наконец, обнаружились лисы, которые не просто не боялись людей, а не могли жить без них.
Читать про все это бесконечно трогательно, но книга вовсе не является бесконечным потоком описаний милых зверьков и их веселых игр. Тут есть по-настоящему трагические моменты. Как еще в советское время на экспериментальную звероферму напали злоумышленники и убили часть лисиц, которые уже настолько одомашнились, что не понимали, что человек может представлять угрозу. Или как в конце девяностых лаборатория настолько обеднела, что денег не было ни на зарплату сотрудникам, ни на корм зверям, лисицы начали умирать от голода и холода, а потом часть пришлось усыпить. И это делали ученые, которые к животным привязывались как к своим детям. Но это не всё, тут можно прочитать и о научном значении эксперимента Дмитрия Беляева и его коллеги Людмилы Трут: «Дмитрию и Людмиле удалось получить одно из самых надежных доказательств того, что поведение животных формируется одновременно и унаследованными от предков особенностями, и конкретными условиями, в которых они живут. И получено было это доказательство самым оригинальным и новаторским способом».
Антонио Галлонио. О страданиях святых христовых мучеников. М.: CHAOSSS/PRESS, 2019. Перевод с латыни Ивана Сахарчука
В 1591 году католический монах Антонио Галлонио завершил свой труд, ставший своеобразным каталогом пыток и казней, которым подверглись в разные годы мученики христианской веры. Пользуясь случаем, он собирает сведения и о тогдашних новомучениках, пострадавших за свою веру от рук англикан.
Чтобы поведать своим согражданам о страданиях братьев и сестер, оказавшихся в руках еретиков, Галлонио с иезуитской дотошностью передает свидетельства о самых страшных пытках, которые только можно представить.
Читать этот мартиролог без содрогания трудно и в наши дни, очень уж он напоминает пособие для начинающего серийного убийцы из голливудских слэшеров. Можно лишь гадать, какое впечатление труд Галлонио производил на современников, для которых религиозные гонения все еще оставались частью объективной реальности.
Русский перевод издан тиражом 665 экземпляров.
«Мучеников казнили на сковороде двумя способами. Иногда их клали на нее с лицом, обращенным к небесам. В этом случае следует предположить, что орудие соответствовало пропорции тел жертв, то есть была скорее овальной, чем идеально круглой. В других случаях (как мы видим в Деяниях святой Евфимии) они клали на сковороду не все тело целиком, а член за членом. Это точно описывается в сообщении о святой деве Евфимии, где мы читаем: „Проконсул Приск приказал отсечь член от члена ножом и бросить их жариться на сковороде”. В этом случае, кажется, сковорода была круглой».
Томас Стернз Элиот. Бесплодная земля. Полые люди. Поэмы, стихотворения, пьесы. М.: Иностранка, 2018
Т. С. Элиот — классик сразу двух больших модернистских литератур: американской и английской. Его творения снискали любовь как бродвейской публики, так и суровых академических старцев, а новаторство и художественная глубина заслуженно принесли своему творцу Нобелевскую премию.
«Иностранка» позиционирует свое издание как первое полное собрание поэм, стихотворений и пьес англо-американского классика на русском языке. Ключевые произведения даны в нескольких, порой разительно отличающихся друг от друга, переводах.
Собрание предваряет объемная вступительная статья Яна Эмильевича Пробштейна, посвященная жизни, поэзии и драматургии Элиота. Он же взял на себя и нелегкий труд по составлению корпуса комментариев к этому внушительному тому.
Жестокий месяц апрель возрождает
Сирень из мертвой земли, смешивает
Желанья и память, бередит
Сонные корни весенним дождем.
Владимир Бибихин — Ольга Седакова. И слову слово отвечает. Письма 1992–2004 годов. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019
Издательство Ивана Лимбаха публикует письма Ольги Седаковой и Владимира Бибихина — двух, наверное, самых ярких русских идеалистов конца ХХ века. Поэт и философ вели переписку с 1992-го до самой смерти Владимира Вениаминовича в 2004 году.
Переписка была впервые опубликована пять лет назад интернет-проектом «Гефтер». Для книжного издания текст снабдили подробными комментариями, составленными при участии Седаковой.
В письмах Седакова и Бибихин обмениваются сокровенными мыслями о Боге, поэзии, философии, гениях прошлого и сиюминутных политических проблемах. В тексте причудливо переплетаются размышления о Данте и Гельдерлине, реакция на создание НБП или деятельность Конгресса русских общин.
«Что до катакомб культуры, я давно и спокойно понимаю, что к этой актуальной культуре, публичной, не имею отношения. И зачем мне этот мир, где всерьез обсуждают Эдичку Лимонова, а Бродского считают метафизиком? Это высокомерие? После всех моих европейских странствий картина „современной” культуры, точнее, гуманитарного творчества у меня очень определенная. Пустота и холод, но не высокая пустота и не священный тонкий хлад, а заурядность».
Павел Пепперштейн. Тайна нашего времени. М.: Гараж, 2019
Тут все смешано со всем: стили, жанры, реальность, вымысел, континенты, времена, боги и люди. Впрочем, именно этого и ждут от текстов художника (и плодовитого прозаика) Павла Пепперштейна. Соседние абзацы могут быть совсем не похожи друг на друга. За приземленным реализмом, или даже пародийным соцреализмом, в одном абзаце может последовать духовный гимн в следующем. Робкий намек на детектив сменяется новой концепцией сотворения мира. Сыщик Курский (сквозной герой нескольких пепперштейновских циклов) расследует обстоятельство смерти своего друга, девочка Зоя хочет отомстить за смерть Майкла Джексона, корольки и королева сношаются прямо на трупах, а самолет-людоед натурально ест людей, но давится серийным убийцей.
«В стволе этого дерева жила дриада, нимфа ствола, и я порывисто обнял ее стан, узкий, девичий, и под нежной серебристой корой словно бы втайне танцевало и тянулось ко мне нагое тело девушки лет семнадцати. Необузданно целовал я ее ветви, листья, глаза на коре, ее губы, пахнущие луговой травой, объятья наши делались все теснее, пока сперма не брызнула и не потекла по шелковистой коре деревца».
Гомер в переводе П. А. Шуйского. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2019
Полных переводов «Илиады» и «Одиссеи» на русский язык не так много, а классическими из них считаются только выполненные Гнедичем и Жуковским (причем последний выполнен, как известно, с подстрочника и большой точностью не отличается) — именно их в большинстве случаев читают и переиздают. Теперь же благодаря Издательству Уральского университета у нас появился еще один полный и ранее практически неизвестный перевод обеих гомеровских поэм («Одиссея» выходила маленьким тиражом в 1948 году, вместе с «Илиадой» они вышли в прошлом году, и только что появилось второе исправленное издание), который подготовил в первой половине прошлого века филолог Павел Александрович Шуйский. Судить о его достоинствах и недостатках следует специалистам, рядовой же читатель заметит, что текст Шуйского лишен поэтических красот Жуковского, но зато гораздо современнее лексически и грамматически. Перевод «Одиссеи» высоко оценил в свое время Алексей Лосев, писавший, что он «впервые открывает русскому читателю сотни мест <…>, искаженных Жуковским». По словам авторов предисловия к книге, Шуйский, филолог-классик, был гораздо более точен, чем знаменитые переводчики-поэты XIX века, и стремился «реставрировать гомеровский социум во всей его исторической конкретности». Непонятно только, почему в новом издании отсутствует аппарат, подготовленный когда-то переводчиком и упомянутый в том же предисловии: «Перевод выполнен с греческого оригинала, сопровожден подробным комментарием, указателем эпитетов богов и людей, а также указателем собственных имен». Публикаторам стоило бы оговорить, по какой именно причине не воспроизводится аппарат. Вот тут, например, можно почитать песнь первую с переводческими комментариями Шуйского, своеобразными, но вполне содержательными.
Гнев Ахиллеса, сына Пелея, воспой, о, богиня,
Гибельный гнев, принесший ахейцам тысячи бедствий,
Много душ могучих героев низверг он к Аиду,
Их же самих, их тела по земле распростер на добычу
Хищным птицам и псам. Совершалася Зевсова воля
С той поры, как оба впервые враждой разделились:
Светлый муж Ахиллес и владыка мужей Агамемнон.
Роберто Калассо. Литература и боги. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2018. Перевод с итальянского Анны Ямпольской
Роберто Калассо — писатель и эссеист, друг Элиаса Канетти, Пьера Клоссовски и Иосифа Бродского — у нас, в отличие от других стран, пока не очень известен (на русском выходила его небольшая книжка «Искусство издателя» — Калассо с 1962 года и по сей день руководит миланским издательством «Адельфи»). Сборник его эссе «Литература и боги», изданный в оригинале в 2001-м, основан на широком поэтическом, философском и другом материале и посвящен изменениям, которые произошли с литературой в XIX веке. Автор отмечает, что в ту эпоху у писателей снова появился интерес к языческим богам, которых изгнали просветители и вернули на трон романтики, тем самым вдохнув в литературу новую жизнь. Такое представление существенно расходится с привычной нам со школы литературной историей, повествующей о смене романтизма реализмом, а не о триумфе чистых божественных сущностей, но тем интереснее читать рассуждения Калассо, умного эрудита и яркого стилиста.
«Появление богов не является непрерывным — его ритм определяет прилив и отлив того, что Аби Варбург назвал „мнемической волной”. Это выражение, уопотребляющееся в первых строках вышедшей посмертно работы о Буркхардте и Ницше, обозначает последовательные сдвиги в памяти, наблюдающиеся у общества в его отношении к прошлому — в данном случае к той части западного прошлого, где обитают греческие боги».
Уильям Батлер Йейтс. Земля друидов, снов и струн: поэмы, стихотворения, пьесы. СПб.: Азбука-Аттикус, 2019. Перевод с английского Григория Кружкова
Вышедшая в популярной серии «Азбука-классика» книжка «Земля друидов, снов и струн» примечательна тем, что в ней представлено наиболее полное на русском языке собрание стихов, поэм и пьес Уильяма Батлера Йейтса, знаменитого поэта, лауреата Нобелевской премии, принадлежащего двум литературам, английской и ирландской, и двум столетиям — XIX (в начале творческого пути он удостоился похвалы от Оскара Уайльда) и XX. Йейтс жил и работал в то же время, что Элиот и Паунд, но не рвался, как было тогда принято, опередить свое время — напротив, взгляд его всегда был обращен в прошлое, а в работе и духовных поисках Йейтс опирался на древнюю философию, фольклор и оккультизм. Он начинал как неоромантик и символист, выпускал поэтические сборники, сочинял пьесы для основанного и возглавляемого им первого ирландского национального театра. На шестом десятке духи во время спиритического сеанса раскрыли Йейтсу тайны мира и человеческого существования (из этого опыта возникла книга «Видение», в которой он изложил свою эзотерическую систему с переселением душ, историческими циклами и т. п. — в число наиболее экстравагантных увлечений Йейтса входила теософия Блаватской), а лучшие свои стихотворения поэт сочинил уже на седьмом десятке, при том что правившие тогда бал литераторы-авангардисты принимали его поэзию в штыки и считали безнадежно устаревшей. Имен большинства из них сегодня никто не вспомнит, библиография работ, посвященных Йейтсу, необозрима, а пронизывающий все его наследие мистицизм даже в наше черствое время не кажется наивным и вымученным. В Россию Йейтс пришел поздно, его начали переводить и публиковать немногим более полувека назад, и до сих пор многие произведения крупнейшего из ирландских поэтов отечественному читателю малоизвестны, поэтому решение выпустить в доступной форме, покетбуком, представительное собрание его текстов, отобранных, переведенных и прокомментированных Григорием Кружковым, представляется довольно удачным.
Кровь и луна
I
Священна эта земля
И древний над ней надзор;
Бурлящей крови напор
Поставил башню стоймя
Над грудой ветхих лачуг —
Как средоточье и связь
Дремотных родов. Смеясь,
Я символ мощи воздвиг
Над вялым гулом молвы
И, ставя строфу на строфу,
Пою эпоху свою,
Гниющую с головы.