Михаил Зыгарь*Признан в России иностранным агентом. Империя должна умереть: история русских революций в лицах. 1900–1917. М.: Альпина Паблишер, 2017
«Я не историк, а журналист. И эту книгу я писал по всем правилам журналистики: как если бы все герои были живы и я мог взять у них интервью», — предупреждает Михаил Зыгарь в самом начале 900-страничного тома про историю русских революций. Трудно сказать, как именно в тексте воплотились журналистские правила, но в нем точно есть журналистский взгляд, благодаря которому герои книги кажутся не титанами российской истории, легендами, которые изменили все, а обычными людьми, втянутыми в пучину быстро меняющихся событий.
Зыгарь выбирает несколько десятков ключевых фигур и проводит их сюжетные линии практически через весь том: старенький оппозиционер Толстой пишет предсмертные воззвания царю и все никак не может умереть, министр Витте ведет сложную аппаратную борьбу, жертвой которой периодически оказывается он сам, в это время Мережковский с Гиппиус заняты мистическими экспериментами и уводят возлюбленного у Дягилева.
Сюжеты все знакомые, но, собранные в один текст и тщательно переплетенные между собой, они держат читателя в состоянии непреходящего возбуждения. За героями становится интересно наблюдать. И в этом смысле книга Зыгаря, где большое количество действующих лиц в течение долгого времени сражаются за власть, напоминает пресловутую «Игру престолов». Разница лишь в том, что в произведении под названием «Империя должна умереть» и так заранее понятно, чем все закончится.
Тут много ярких деталей. Милюков с вещами едет в тюрьму, но по воскресеньям в тюрьму не принимают, и он приезжает на следующий день. Троцкий остается единственным постояльцем в финском пансионе и, погруженный в думы о России, совсем не беспокоится о том, что в соседней комнате лежит тело умершей хозяйки.
В этом пазле сюжетов становится хорошо видно, что история русских революций — это скорее копошение человеческого муравейника, цепочки предсказуемых и непредсказуемых событий, чем результат исключительно ошибок императора или только заговора революционеров. Наверное, это самый важный эффект от прочтения «Империи» в эпоху поиска простых ответов на непростые вопросы.
Больше всего сомнений вызывает необходимость в многочисленных сносках, где автор в двух-трех предложениях проводит параллели с современной Россией. Ассоциации, безусловно, возникают, но на контрасте с кропотливым разбором событий столетней давности обобщения о современности выглядят саморазоблачающе.
Джоан Терни. Культура вязания. Перевод с английского Е. Кардаш. М.: Новое литературное обозрение, 2017
Джоан Терни, историк дизайна из Великобритании, делает вязание объектом академического исследования. Она изучает этот самый популярный вид рукоделия среди женщин с помощью гендерного анализа, помещает его в постмодернистский контекст, рассматривает вязание как социальный комментарий и чуть ли не политическое заявление.
Конечно, у вязания есть проблемы с имиджем, признает Терни. Сегодня оно ассоциируется в первую очередь с бабушками в кресло-качалках и потому воспринимается как нечто старомодное. Также вязанию вредит стигма простоты, из-за которой к нему относятся с пренебрежением. Но автор с таким положением вещей мириться не готова и формирует об этом рукоделии совершенно иное представление.
В ее книге вязание предстает то средством конструирования идентичности, то реализованной тоской по романтизму, то анархической практикой, то способом общения со своим духовным «я»
Интереснее всего вязание взаимодействует с гендерной проблематикой. Вторая волна феминизма видела в рукоделии молчаливый женский труд, средство угнетения женщин. Третья волна вязание оправдала, признав за женщинами право самим решать, хочется им вязать или нет. В 70-е и 80-е вязание было способом сэкономить семейный бюджет: в женских журналах публиковались выкройки одежды, расчеты стоимости изделия и затраченного на него времени. Сегодня вязание из способа сэкономить превратилось в привилегию — по крайней мере, ценники на пряжу никак не соответствуют образу бережливой хозяйки, замечает Терни.
В «Культуре вязания» можно найти остроумные замечания о психологизме этого вида рукоделия. Например, по мнению автора, вязание обуславливается желанием быть нужной, так как вещь чаще всего вяжется для кого-то. В романтических же отношениях эта практика обладает манипулятивным потенциалом и даже становится символом власти женщины над мужчиной.
Несмотря на то, что Терни так самозабвенно борется за отношение к вязанию всерьез, многие ее выводы все равно кажутся натянутыми, хотя и не лишенными смелости. Сталкивая вязание и гендер, вязание и власть, вязание и постмодернизм, автор полнее раскрывает не глубинные смыслы рукоделия, а скорее природу гендера, власти и постмодернизма. И это по-своему тоже ценно. Возможно, для взгляда на мир через призму вязания впору придумывать свой академический термин.
Аркадий Ипполитов. Ожидатели августа. М.: Сеанс, 2017
«Ожидатели августа» — сборник эссе, рассказов и фельетонов Аркадия Ипполитова, искусствоведа, куратора, автора популярного путеводителя по Венеции. По большому счету это переиздание сборника «Вчера сегодня никогда», вышедшего почти 10 лет назад, но с некоторыми изъятиями и дополнениями.
Ипполитов не только историк искусства, но и талантливый прозаик: его эссе устроены как обаятельное кружение образов и интерпретаций, начало которому может положить все что угодно — картина, вид Петербурга, случайная беседа, история из жизни (преимущественно первое или второе, что, в общем, характерно для петербургского искусствоведа). Причем эта изящная игра не является самоцелью, но становится условием для разговора на непростые культурные темы.
О том, почему современность уходит из музеев современного искусства, откуда взялась тоска по Золотому веку русской культуры и как она перекликается с ностальгией по сталинской эпохе, становится ли переизбыток документальных свидетельств угрозой реальности, почему модернизм проиграл борьбу за будущее и так далее. Много в книге и злободневности — довольно желчных фельетонов о современном искусстве, интеллектуалах, околокультурных нормах, и, несмотря на то, что все из них были написаны еще в начале нулевых, дискурс по-прежнему кажется актуальным.
Вообще, лейтмотив сборника — отношения со временем. Здесь и внимание к «прекрасной эпохе», прощальному вздоху XIX века, и рефлексия на тему уходящего XX века, с которым автор, впрочем, прощается без всякого сожаления. «Старый мир тесен, новый — кровожаден» — слова, написанные о сломе столетней давности, легко передают и современное мироощущение.
Книга «Ожидатели августа» похожа на ревизию наследия прошлого, проведенную саркастичным искусствоведом. При этом надо заметить, что тексты автора, изящные и немного надменные, написанные в духе журнала «Русская жизнь» (собственно, многие эссе Ипполитова там и публиковались), уже и сами стали частью такого наследия.
_______________________________________
