Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Милана Логунова. Как я училась полиамории, снималась в порно и завела раба. М.: Individuum, 2023. Содержание
В книге журналистки Миланы Логуновой собраны гонзо-репортажи, которые отражают широкий спектр сексуальных пристрастий россиян — в перспективе от первого лица. Материал собирался в конце 2010-х и начале 2020-х. Перед читателем этой смеси мемуаров, интервью, дневниковых записей и научпопа проходит вереница причудливых на обывательский взгляд персонажей: любитель быть битым ниже пояса и любительница висеть на дыбе; люди, которым нравится изображать в отношениях животных; муж, который умоляет молодого африканца заняться им после жены; живая кукла и так далее и тому подобное.
Контркультурное по нашим временам чтение увлекает, хотя коллекция впечатляющих наблюдений не слишком испорчена рефлексией о причинаx и обстоятельствах наблюдаемого. Ее объединяет беззубый в своей примирительности вывод о том, что все люди разные и быть непохожим на других — нормально. Эта мудрость не потускнеет от регулярного повторения (тем более необходимого сейчас), но хотелось бы разобраться с ощущением воющего уэльбековского ужаса, который периодически повисает над страницами.
«В ответ на последнее сообщение я отправила Борису фотографию своих ног. Это было словно объятие».
Мэтт Альт. Чистый вымысел. За что мы любим Японию: от покемонов до караоке. М.: Бомбора, 2023. Перевод с английского О. Ясеневой, Д. Худорожкова. Содержание
В оригинале книга носит подзаголовок «Как японская поп-культура покорила мир», причем под миром подразумеваются в основном США. Журналист Мэтт Альт, живущий в Токио, не понаслышке знает, о чем пишет, поскольку профессионально занимается локализацией японских продуктов для американского рынка. Собственно, «Чистый вымысел» — это истории успеха различных японских брендов и целых продуктовых направлений.
Автор начинает рассказ с послевоенной разрухи, повествуя о том, как японские мастера нашли способ выжить в руинах уничтоженной промышленности за счет выпуска игрушек. Этот игровой, оторванный от прозы жизни уклон как будто бы определил дальнейшую судьбу японского культурного предпринимательства. Альт сжато, но в лучших местах страстно описывает слагаемые японского экспорта, рассказывая истории приставки «Cони Пюрей-сютэйшон», манги «Могучий Атом», кошельков Hello Kitty, караоке, Харуки Мураками (да) и иже с ними, включая имиджборд 2chan.
Особое внимание уделяется объектам нёрд-культуры, хотя собственно интернет-ботаников содержанием книги вряд ли удивишь. А вот сочувствующих — вполне.
«Я разговаривал с мастером порно с тентаклями и создателем „Уроцукидодзи” Тосио Маэдой, чтобы немного пролить свет на ситуацию. Мы встретились в токийском баре, он пришел безупречно одетым — в костюме и галстуке с изображением аниме-девочки. „Почему щупальца?” — спросил я. „Не мог же я просто изобразить двоих, лежащих друг на друге! — пояснил он. — Щупальца были просто трюком, чтобы обойти закон и сохранить некое расстояние между партнерами”».
Наталья Иванова. Чертополох и крапива. Литературная жизнь и ее последствия. М.: Рутения, 2022. Содержание. Фрагмент
Новая книжка Натальи Ивановой состоит из трех неравных частей: первая представляет собой что-то вроде собрания разрозненных мемуарных зарисовок, посвященных советской и постсоветской литературной повседневности, вторая — общим вопросам создания литературы, третья — отдельным классикам отечественной словесности. Наталья Борисовна — критик старой школы, толстожурнального стиля и ритма, только в отличие от многих своих коллег поучающему занудству она предпочитает иронию и самоиронию и ей всегда есть о чем рассказать. В числе наиболее запоминающихся сюжетов можно назвать, например, драматическую историю об отредактированных по неопытности стихах Варлама Шаламова, купание Льва Аннинского в Ганге с трупами коров, проплывавшими мимо, и благородное обещание А. А. Проханова повесить Н. Б. Иванову на фонаре (за проклятый либерализм, разумеется) без предварительных надругательств над телом. Почитайте, в общем.
«При ЦДЛ существовал регулярный — что еженедельный, не уверена, — поэтический семинар. Его вели Арсений Тарковский и Аркадий Штейнберг <...> Арсений Александрович благосклонно относился к Ларисе Таракановой <...> и к Эдуарду Лимонову. К Лимонову вообще поэты относились — и Борис Слуцкий (как же, из Харькова, да и стих, выламывающийся из обычно-поэтического ряда вон), и Юнна Мориц. В общем, Лимонов был семинарская звезда, старшие им увлекались, не скажу восхищались. А писал он такие стихи, какие невозможно было себе и представить напечатанными — резкие по синтаксису, необычностью своей шокирующие. И совершенно публике, молодой — семинарской, тогда непонятные. Он понятен был другим своим талантом — замечательно шил (по каким-то очень хорошим лекалам) брюки. Сшила у него и я — модные, черные — и проходила в них несколько сезонов. Потом я уже сидела в отделе поэзии „Знамени“, и Лимонов в вышиванке, летом, ко мне приходил. Но я так же, как и другие семинаристы, не понимала его поэзии.
Вот Тарковский, Штейнберг и Слуцкий — поняли».
Дэвид Фостер Уоллес. Избранные эссе. Екатеринбург: Гонзо, 2022. Перевод с английского С. Карпова и А. Поляринова. Содержание. Фрагмент
«Никто не верит, что такой дeбил мог заполнить буквами столь внушительное количество страниц», — заметила однажды писательница Маруся Климова по поводу дискуссий об авторстве «Тихого Дона». Это она еще Дэвида Фостера Уоллеса не читала, заметим мы.
Впрочем, сам ДФУ (1962—2008), как его именуют самые преданные из русскоязычных поклонников, наверняка бы целиком и полностью согласился с подобной оценкой своих писательских и вообще человеческих дарований. В «Избранных эссе», избранных, переведенных и выпущенных издательством «Гонзо», он вновь и вновь делает из бага фичу — прием ныне затертый, а во времена ДФУ бывший откровенно пионерским.
Дэвид Фостер Уоллес в традициях метамодерна, во многом им же и созданных, не стесняется своей глупости, вынося категоричные суждения по любому вопросу, в котором не является специалистом, будь то кастинг актеров на главные роли в фильмах Дэвида Линча или влияние ФМД, как именует его ДФУ, на американскую психологическую прозу.
В «Бесконечной шутке» была такая сцена: человеку с хроническим насморком заклеили скотчем рот, и он насмерть захлебнулся собственными соплями. Такая же участь может постичь и читателя, взявшегося за избранные эссе Дэвида Фостера Уоллеса, только вместо собственных соплей ему придется задыхаться от суждений и домыслов любимого автора. И это очень хорошо.
«У книг Достоевского есть чуждые нам и отталкивающие черты. Русский язык, как известно, трудно переводить на английский, а если прибавить к этой трудности архаизмы литературного языка XIX века, то неудивительно, что проза/диалоги Достоевского часто кажутся манерными, плеонастическими и дурацкими».
Возразил Дэвид Фостер Уоллес, ничуть не сконфузившись и даже не омрачившись.
Ричард Уотмор. Что такое интеллектуальная история? М.: Новое литературное обозрение, 2023. Перевод с английского Н. Эдельмана. Содержание
Что такое интеллект? Что такое история? Толком не ответив на эти вопросы, мы уже пишем интеллектуальную историю. А если собрать в одной комнате десять интеллектуальных историков, мы услышим десять представлений об интеллектуальной истории, каждое из которых — срез интеллектуальной истории. Которые после долгих споров поблагодарят друг друга за общий вклад в науку.
Таков в общих чертах пафос (в лучшем смысле слова) книги Ричарда Уотмора, одна из глав которой мнимо-иронично называется «История интеллектуальной истории» и неспроста начинается с цитаты из Робина Коллингвуда: «Вся история — это история мысли».
Автор — профессор современной истории и директор Института интеллектуальной истории в Сент-Эндрюсском университете.
«Платона можно отчитать за то, что он не учел значимости общественного мнения, Локка — за неясность его позиции по вопросу об избирательном праве, Гоббса — за недостаточно внятно выраженное отношение к христианству. В то же время таких авторов можно было призвать к ответу, например, по вопросу о том, что они думали о демократии, даже если эта форма правления, как в случае Марсилия, их решительно не интересовала».