Владислав Иноземцев. Несовременная страна. Россия в мире XXI века. М.: Альпина Паблишер, 2018
Имеется у меня добрый знакомый, мастер из ничего создавать разной степени успешности проекты. А у него имеется завидная черта — любым собственным действием он умеет восхищаться, как веселый ребенок. Скачет, позабыв про возраст и комплекцию, кричит, пугая людей непривычных: «У нас получилось!» Иногда даже хлопает в ладоши.
Думаю, книга Владислава Иноземцева «Несовременная страна» его бы расстроила. Потому что она как раз о том, как у нас не получилось. Ни черта вообще у нас здесь не получилось, и, если за мыслью автора следовать, вроде бы не могло получиться. По крайней мере, ничего другого точно получиться не могло.
Когда-то давно Иноземцев рассказывал о прекрасном информационном будущем. Он, например, редактор русского перевода знаменитой книги Даниела Белла «Грядущее постиндустриальное общество». Будущее, которое там описывалось, кстати, наступило уже, даже у нас, и выглядит в целом скорее симпатично, хотя вопросы к нему тоже имеются. Будущее наступило, а Иноземцев теперь решил рассказать, как и почему Россия в очередной раз решила двигаться в прошлое. Кажется (хотя я не уверен), что это как раз у него в одной из недавних заметок появился образ «страны, которая прет по встречной».
«Сегодня, пожалуй, не найдется человека, который не согласится с тем, что с Россией что-то „не так”», — начинает автор. И принимается рассказывать: что не так, почему не так. Почему Россия — «не-развивающаяся» страна, и в некотором смысле даже лидер стран, сознательно выбравших «не-развитие».
Начало, кстати, оптимистичное. Иноземцев обещает показать, что в представлениях о России как ненормальной стране, свойственных и Западу, и внутренним оппонентам режима, кроется ошибка. Нормы вообще нет, разговоры о конце истории не в моде, но есть вечное движение по пути, хочется сказать, «прогресса», однако это тоже ведь немодное слово. Есть вечное движение от человека как средства к человеку как цели, а есть Россия. Которая — тоже почти вечно — пытается двигаться назад и стоит на месте. Россия, по Иноземцеву, как понятно уже из заглавия, не «ненормальная». Россия — несовременная.
Ну и раз Россия стоит на месте, значит, книгу про несовременную Россию мы тоже можем рассматривать как статичное изображение статичного объекта. Как фотографию, допустим. И что там на фотографии?
Там печальный русский человек. Приученный властью избегать любых коллективных действий индивидуалист, которому впервые, возможно, за всю историю власть дает довольно много свободы в рамках частной жизни. До тех пор, конечно, пока эта свобода не начинает конфликтовать с интересами власти. Где-то рядом — труба, по которой текут на Запад, ненавистный и презираемый Запад, наши природные ресурсы. У трубы копошатся хорошо одетые люди — это, собственно, власть. Где-то в небесах, над унылым пейзажем, вместо солнца — абстрактный образ государства как главной российской ценности; государства, ради которого печальный русский человек должен без раздумий жертвовать всем, что у него есть; государства, в поддержании существования которого и есть смысл пребывания в мире печального русского человека.
Фото: Zaytsev Artem
Это, пожалуй, ключевой образ книги. Именно такой способ воображать государство вдавливает здесь человека в землю, вынуждает его практически добровольно расстаться с представлениями о собственных правах и позволяет тем хорошо одетым людям, которые называются властью, творить с человеком все что угодно.
Сакральному государству не надо быть эффективным. Можно ради мегапроектов убивать людей пачками или закапывать в землю деньги. Можно сам шанс на зарождение оппозиции задавить, потому что критик государства внутри этой вселенной по определению либо наймит врага, либо просто враг, диссидент, а не оппозиционер. Можно и в начале XXI века гоняться за территориями в ущерб благосостоянию населения, делая вид, что территории — это актив, хотя они давно уже обязательства, то есть обуза. Ну и так далее. Можно, потому что население поймет: его веками к этому готовили.
По Иноземцеву, Россия — куда ж без экскурса в историю в книге о судьбах родины? — «вечный ученик», который раз за разом умудряется все, что от учителей перенял, использовать ради консервации собственного отставания. Отставание создает угрозы, но технологии, в том числе и технологии управления, заимствуются не для того, чтобы от отставания избавиться, а для того, чтобы защитить свое святое право отставать от прочих. Неплохой, кстати, способ для описания нашего «особого пути».
У Византии Русь позаимствовала слияние церкви и государства, а заодно — навык превращать города в центры власти, а не в центры ремесла и торговли; у монголов — жестокость и умение контролировать огромные территории; и даже технические новшества, которые привез из Европы Петр, послужили для того, чтобы архаичная общественно-политическая система смогла выдержать с этой самой Европой конкуренцию. Ну и так далее, вплоть до Путина, при котором страна в очередной раз повелась на разговоры о собственной исключительности и привычно позволила вернуть себя в дикость, да еще и в обществе наметились протофашистские черты, аккуратно говорит автор, ожидаемо ссылаясь на Пакстона и на Эко.
Кстати, в книге есть обширный пассаж в защиту Путина. У русских бед нет фамилии, и, если вдруг Путин куда-то денется, Россия не вернется молниеносно в современность, пессимистично констатирует Иноземцев.
Обидные слова читаются легко; хотя автор часто глубок, иногда все-таки теряешься. Что ты читаешь вообще? Конспект книги Эткинда про внутреннюю колонизацию? Перевод на современный русский первого философического письма Чаадаева? Пространную колонку на оппозиционном сайте? Нет, серьезно, и такие подозрения иногда догоняют. Ну вот, например: «Можно ли, однако, требовать от страны и общества формулирования перспективных целей, если нация в последние годы откровенно — и целенаправленно — дебилизируется?»
Можно ли, однако, разбавлять вдумчивый анализ незамысловатыми лозунгами? Что, если это проза, да и дурная?
Но нет, конечно, прочесть «Несовременную страну» стоит. Ради острых, как бритва, фраз, которые позволяют привычный пейзаж увидеть не то чтобы в новом совсем уж свете, но точно — с новой, предельной ясностью: «С давних пор идея „государства” в ее российском исполнении служила и служит для обоснования права любой установившейся в стране власти подавлять собственное население и распоряжаться имеющимися ресурсами не от имени и не во благо народа или общества, но от имени и во благо государства — феномена, который никем конкретным не воплощается».
Легко придираться к слишком смелым историческим обобщениям (а к экономическим тяжело: среди цифр доктор экономических наук Иноземцев — дома, а большинство читателей, подозреваю, в гостях). Но фотография-то ведь похожая вышла. Трудно себя не узнать печальному русскому человеку.
Хотя узнавать себя на этой фотографии, конечно, обидно.
Фото: Anton Novoselov