© Горький Медиа, 2025
Николай Родосский
21 июня 2021

Неоплатоническая история досхоластической философии

О книге «Кембриджская история поздней греческой и ранней средневековой философии»

Издательство «Владимир Даль» выпустило на русском «Кембриджскую историю поздней греческой и ранней средневековой философии», вышедшую в оригинале в 1967 году. Николай Родосский — о том, почему эту книгу стоило издать и стоит прочесть.

Кембриджская история поздней греческой и ранней средневековой философии / Под ред. А. Х. Армстронга. СПб.: Владимир Даль, 2021. Перевод с английского Ю. В. Шапошниковой, А. А. Львова. Содержание

«Кембриджская история поздней греческой и ранней средневековой философии» — книга с родовой травмой. Не успела она попасть в магазины, как уже нашлись критики, которые начали ставить вопрос о целесообразности ее издания. Почему на русском выпускают издание 1967 года, а не «Кембриджскую историю философии поздней античности» 2000-го, которая местами тематически пересекается с первой книгой? За прошедшие пятьдесят лет появились археологические находки, расширившие наши представления о культуре эллинизма, да и историко-философские методы претерпели некоторые изменения. Следовательно, переводить и издавать надо книгу, написанную позже: ведь она представляет новый этап понимания поздней греческой мысли. Понятно, почему некоторые критики ставят вопрос так безапелляционно: отказавшись от своей недоброй иронии, они лишатся и львиной доли своей популярности. Но и отмахнуться от этого вопроса нельзя. Попытаемся разобраться, что представляет собой недавно вышедшая книга и почему ее выход — не просто дань кембриджской старине.

Сама концепция «кембриджских историй» уже известна в России благодаря переведенным в последние годы томам об истории Древнего мира, Средних веков и капитализма, но стоит все же напомнить ее в самых общих чертах. Она базируется на двух принципах, которые континентальное, но никак не островное сознание может счесть противоречащими друг другу: это свобода от идеологий и либеральная вера в прогресс. Причем первая достигается за счет того, что каждую главу такой «истории» пишет отдельный автор — специалист в своей области, и чем разнообразнее бэкграунд авторов внутри одной «истории», тем лучше. Описание Ватерлоо, представленное в «истории», «должно быть таким, чтобы оно удовлетворило равно французов и англичан, немцев и голландцев».

Артур Армстронг, курировавшей проект обсуждаемой «Кембриджской истории философии», подобрал специалистов, обеспечивших искомую объективность: они представляют разные национальности, разные школы и даже разные отрасли науки. Поэтому кажется, что для авторов не существует авторитетов: почти всякий философ, как бы ни молились на него потомки, — только носитель определенной традиции, развивающий ее с тем или иным успехом. Аристотель на страницах книги получает немногим больше места, чем Тавр, Альбин или Нумений.

Подбор имен «Кембриджской истории» действительно впечатляет — достаточно заглянуть в оглавление. В разделе о классическом периоде хрестоматийные Платон и Теофраст смотрятся по-новому, располагаясь рядом с малоизвестными Аттиком, Модератом, Аристоклом. В очень подробный раздел о византийских философах входят не только привычные Ареопагит и Максим Исповедник, но и, например, Эриугена, которого составители относят к восточной традиции, а также есть отдельная главка про иконоборчество. Свои разделы есть у ранней христианской мысли до Оригена, у исламской философии и у поздних неоплатоников — последний, пожалуй, самый сложный для понимания, со схемами, описывающими исхождение Души из Ума и соответствия между неоплатоническими триадами. Яркое впечатление оставляет изложение раннесредневековой христианской философии. Эти главы, написанные немцем Гансом Либешютцем, читаешь как роман Умберто Эко, а за диспутами Готшалька с Эриугеной или Ланфранка с Беренгарием следишь как за поединком Артура и Мордреда или Лоэнгрина и Тельрамунда:

«Хронист особо оговаривает, что реймсский магистр был широко известен как философ, чьи познания охватывали и человеческие, и божественные области. Именно поэтому Отрик, ревностно исполнявший должностные обязанности в соборной школе епархии Магдебурга и в то же время постоянно бывавший при дворе императора Оттона II, вызвал своего коллегу Герберта на диспут по вопросу о том, как различные ветви знания, вместе составляющие философию, зависят друг от друга. Этот диспут произошел в 980 г. в Равенне и, согласно сообщению Рихера, занял весь день. В конце концов Оттон должен был положить прениям конец, поскольку утонченная публика утомилась».

При этом в книге, несомненно, есть главные герои. Один из них — Августин, чье наследие в глазах Армстронга предстает ключевым узлом между эллинистической философией и мыслью Средних веков. Августин — величайший «переводчик» с греческого на латинский, с платонического на христианский. Раздел об Августине занимает сто страниц, и его ключевая тема — попытка гиппонского епископа понять новое место человека в мире, с распространением христианства как бы зажатого между Богом с одной стороны и природой/историей — с другой. Августин в своей всеобъятности возвышается над прочими персонажами книги, несколько отдаляясь от них, оставаясь как будто и вправду наедине с Богом, природой и историей.

Другой герой «Кембриджской истории» поначалу может показаться не таким ярким, как Августин, но все дело в его особой роли. Если раздел об авторе «Исповеди» легко мог бы существовать в виде отдельной книги, то второго «вынуть» из текста совершенно невозможно: он незримо присутствует на каждой странице. Плотин — не просто важнейший из включенных в книгу философов, он еще и мыслительный камертон, по отношению к которому рассматриваются прочие. Армстронг, редактор всего труда и автор раздела о Плотине, без обиняков говорит, что считает неоплатонизм «главной и наиболее влиятельной формой греческой философии». Мысль Армстронга проста: не важно, насколько Плотин по своей мысли близок Платону; важно, что начиная с поздней античности и до XIX века (если не дольше) всякий раз, когда в пространстве христианской, иудейской или мусульманской культуры ссылались на «платонизм», подразумевали неоплатонизм Плотина, а не «подлинную мысль» Платона, изложенную в диалогах. Нужно понимать, что Армстронг и его соратники не пытаются представить дело таким образом, будто академики, пифагорейцы, перипатетики только и делали, что лили воду на мельницу грядущего неоплатонизма. Но авторы рассматривают лишь те аспекты философии предшественников (и отчасти последователей) Плотина, которые укладываются в традицию неоплатонизма. При этом нужно отметить и то, что, усматривая общую традицию, к которой причастны все представленные на страницах книги мыслители, авторы тщательно работают с частностями и всеми силами предостерегают от неосторожных обобщений, которыми полнилось современное им представление о поздней античности. Отношения Плотина и в целом неоплатонизма с классической греческой философией — одна из ключевых тем книги.

«Высшим авторитетом для Плотина и единственным философом, не подлежащим критике, конечно, является Платон. Однако тот способ, каким он обращается с трудами учителя, приводит в замешательство современных исследователей Платона. Как прекрасно выразился Тайлер, плотиновский Платон — это очень ограниченный Платон, Plato dimidiatus. Чаще всего целью обращений к Платону и ссылок на него является привлечение авторитета для подкрепления собственных взглядов или в качестве исходного пункта для собственных рассуждений; и тот смысл, который он придает им, либо во многом его собственный, либо принадлежит его предшественникам — средним платоникам и неопифагорейцам. Это не означает, что платонизм Плотина не имеет ничего общего с платонизмом Платона: к такому выводу можно прийти, только если пренебречь почти всем у Платона и ничего не понять у Плотина».

Почему выбрана такая стратегия изложения? Во-первых, из-за отмеченной выше мысли Армстронга о том, что исторически под «платонизмом» обычно понимали как раз неоплатонизм. Во-вторых, в этом сказывается и некоторый дух противоречия авторов. На момент написания работы все исследователи более или менее разделяли привычное убеждение о том, что после Аристотеля греческая философия ничего дельного не создала, и коллектив Армстронга захотел им громко возразить.

Итак, почему же выбор в пользу перевода «Кембриджской истории философии» 1967 года нельзя назвать ошибочным? Во-первых, как это видно уже даже из названия, предметные области The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy и The Cambridge History of Philosophy in Late Antiquity не одинаковы. Ключевое различие в том, что в более современном издании нет почти ничего о латинской христианской традиции в философии IX–XI веков — а именно этот раздел нам представляется едва ли не самым любопытным в «Кембриджской истории» Армстронга. Дело в том, что на русском языке в принципе очень мало исследований на эту тему. И если про тех же каппадокийцев мы знаем в целом немало, хотя порой и смотрим на них как на нечто не слишком серьезное, недостаточно «философское» (чего, как показывает настоящее издание, делать не стоит), то в авторах Libri Carolini или в дискуссиях времен правления Оттонидов разбираются только специалисты. Различаются книги и в некоторых нюансах. Так, в издании 2000 года гораздо меньше места отведено классической греческой традиции и Плотину, зато в нем раскрывается тема, которую совсем обошли вниманием ученые под руководством Армстронга (речь идет о философской мысли Западной Римской империи), и это еще раз подчеркивает, что тематически книги пересекаются, но не совпадают.

Второй момент — сам общий уклон рассматриваемой «Кембриджской истории» в сторону Плотина. Сегодня, когда справедливость в отношении позднеантичной мысли восстановлена во многом благодаря усилиям Армстронга и его коллег, уже нельзя представить себе фундаментальный текст об этой эпохе с таким сильным акцентом на его учении. «Неоплатонизм» книги уникален, и особенно она приглянется тем, кто в свое время с ощущением хрупкой красоты в душе читал «Простоту взгляда» и для кого Плотин — не только древний философ, но и вечно актуальный собеседник.

Третье важное отличие — авторский коллектив. Книгу 2000 года готовили пятьдесят специалистов (против восьми в издании Армстронга), причем почти все они были именно философами, в то время как в коллективе издания 1967 года были и историки, и даже теологи. Представляется, что подход Армстронга обеспечивает, с одной стороны, бóльшую концептуальную связность за счет меньшего числа авторов, а с другой — более глубокое погружение в контекст исследуемой эпохи благодаря привлечению к работе не только специалистов-философов.

Ну и в качестве заключительного аргумента можно привести слова Ллойда Джерсона, редактора «Кембриджской истории философии» 2000 года, который считал свой труд «преемственным» по отношению к работе Армстронга и утверждал, что «он не является ей заменой. Изучающие эту эпоху, несомненно, будут продолжать получать пользу от обращений к этой работе, которая заслуживает того, чтобы быть признанной новаторской».

Вряд ли «Кембриджская история философии» будет полезна тем, кто только подступается к греческой философской традиции и хочет получить базовое представление о ней: все-таки и освещение учений отдельных мыслителей, и сам их подбор подчинены общей неоплатонизирующей тенденции, что не всем будет близко. При этом книга прекрасно подходит для знакомства с Августином, Филоном, византийским философским богословием или ранней мусульманской мыслью, а для тех, кто интересуется неоплатонизмом и западноевропейской философией до схоластики, выход этой книги на русском языке станет, вероятно, большим событием.

Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет

Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие

Подтверждаю, мне есть 18 лет

© Горький Медиа, 2025 Все права защищены. Частичная перепечатка материалов сайта разрешена при наличии активной ссылки на оригинальную публикацию, полная — только с письменного разрешения редакции.