Американка Кармен Мария Мачадо создала роман-пазл, сложив из фрагментов размышление как о домашнем насилии вообще, так и о менее изученном его изводе — в однополых союзах. Квир-обозреватель Константин Кропоткин прочитал «Дом иллюзий», вышедший недавно на русском, и нежданно-негаданно нашел в героине себя.

Кармен Мария Мачадо. Дом иллюзий. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2021. Перевод с английского Любови Сумм

Кармен Мария Мачадо, 34-летняя звезда современной американской литературы, утверждает, что написала мемуары, — об этом сказано в заголовке к роману «Дом иллюзий» (2019). Формально все так. Лирическая героиня, молодая писательница, чьи предки родом с Кубы, рассказывает о тяжком опыте абьюза — ее возлюбленная была склонна к психотеррору.

По фактам, изложенным в книге, можно, наверное, составить биографическую статью в Википедию, и критики вряд ли найдутся. Но, формально написав «мемуар», Мачадо себя же опровергает, говоря в интервью о дистанции между собой и главной героиней, которая к тому же поделена в романе на «я», человека анализирующего, и «ты» — участницу событий.

В «Доме иллюзий» сам прием взывает к фикшн: для аутотерапии писательница раскладывает сюжет на фрагменты, подыскивая к каждому свою коду, деконструируя и затем собирая собственную жизнь таким образом, что, будучи, наверное, отражением реальности, она уже за счет изящества каждой из деталей возвышается до эфемерного, одухотворенного «нечто».

«Ты говоришь: „Если рассказывать только одним способом, то мы упустим самую суть”. Ты не в силах высказать то, что у тебя на уме: „Я поломала эти истории, потому что ломалась сама и не видела иного выхода”».

«Революционным» дебютный роман Мачадо западные критики называют не столько за тему. Как сообщает сама автор, о насилии в ЛГБТ-сообществе в США начали регулярно писать еще в 1980-х (и, немаловажно заметить, об этом все еще мало пишут в России). Взявшись рассказать о собственном тяжелом опыте любовных отношений, обозначив абьюз как главную проблему, Кармен Мария Мачадо усложняет субъектность. Она использует приемы беллетристические, примеривает жанровые оковы, следует путем ученого-аналитика, мастерски остраняет через фильтр читательский и зрительский — как потребитель нарративов «а-ля Дисней» и как умелый производитель неоготики.

Иногда, чтобы понять, что имелось в виду, нужно перечитать название главы — там ключ, а точнее объяснение, каким образом потреблять слова. Многовариантность рецепции иногда сбивает с толку, в чем, впрочем, есть своя волнующая новизна — читатель то и дело вынужден спрашивать себя, с чем имеет дело: беллетристикой или киноведением, словесностью или ее анализом, физиологическим очерком или социологическим эссе.

«Дом иллюзий» — чрезвычайно эффектно устроенный роман, жанровую природу которого невозможно выверить по традиционным шаблонам, а эволюционно он родом из сборника «Ее тело и другие» (2017, рус. пер. 2020) — там одна из новелл выстроена как синопсис сериала, который кажется поначалу россыпью осколков, а затем складывается не столько в стройный сюжет, сколько в метазамысел, выдавая соображение, что хотел сказать автор, ради чего был написан текст. Кармен Мария Мачадо размышляет в манере столь свободной, что обычно такое могут позволить себе не беллетристы, а академические ученые, любое явление готовые рассматривать как гипотезу, как возможность, простукивающие вероятности в корпусе фактов, выглядывающие общее в частностях.

После дебютного сборника рассказов (преимущественно сюрреалистических) соотечественники определили ее в преемницы Ширли Джексон, творившей хорроры, но в той же мере Мачадо можно считать продолжательницей Кафки и Стивена Кинга, а в «Доме иллюзий» она куда ближе к интеллектуалке Мэгги Нельсон, в «Аргонавтах» (2015, рус. пер. 2020) показавшей свою жизнь как поле для научных испытаний, где нет разницы между «общим» и «частным», «научным» и «житейским», «своим» и «посторонним».

«Некоторые ученые думают, будто синяя борода Синей Бороды — символ его сверхъестественной природы, ведь легче принять такое, чем признать, что женщину подчинил своей воле простой мужчина. Но не в том ли и суть? Он может быть простым, и он необязательно мужчина».

Всякий раз заново калибруя отношения между собой и читателем, Кармен Мария Мачадо многократно увеличивает «взрывную волну» — бросив россыпь равновеликих камней, она вынуждает становиться то зрителем, то участником, а то и взывать к собственному опыту, который, как неожиданно выясняется, может быть исследован схожим путем. Теперь легко представить себе фикшн, написанный с оглядкой на «Морфологию сказки» Владимира Проппа или на исследования народной смеховой культуры Михаила Бахтина, не говоря уже об эстетически близких (и едва ли Мачадо известных) опытах формалиста Виктора Шкловского.

В интервью писательница рассказывает, что «Дом иллюзий» открыл немало шлюзов, вызвав поток признаний других жертв домашнего насилия — женщин и мужчин, лесбиянок и гетеросексуалов. Абьюз, описанный Мачадо, становится трансграничной категорией благодаря множественности интерпретаций: да, это литература, да, это жизнь, да, это травма, да, это опыт, да, это повод — на руку даже слабая местами доказательная база. Кармен Мария Мачадо рассматривает себя главным образом как жертву, редко оценивая критически свой вклад в деструктивные отношения.

Если одна устроила психотеррор, то почему другая позволила? На этот вопрос «Дом иллюзий» ответа фактически не дает, что снова интересным образом воздействует на восприятие: лирическая героиня, избавившись от опасно-созависимых отношений, сохраняет ауру «ненадежного рассказчика» (одна из глав,  кстати, так и называется).

Препарируя боль, автор не только залечивает рану, но и помещает ее в рамки и, будучи ловким сторителлером, не забывает свести концы с концами, утоляя базовое читательское любопытство: героиня страдала, а что она получила в итоге? А там хэппи-энд, пусть и описанный самым косвенным образом. Немаловажное обстоятельство для любого читателя, каким бы искушенным он себя ни считал.

«Вы провожаете Вэл на самолет и вдвоем едете в Айову. Мимо проносятся сельские пейзажи, и ты воображаешь себе совсем другую жизнь, идеальное сочетание гедонизма и чистоты: консервировать, мариновать, писать у камина, потом все трое вместе в постели. Будете спорить с учителями ваших детей. Будете объяснять своим детям, что, хотя ваша семья устроена иначе, чем другие, это не значит, что в ней что-то не так. Да любой ребенок счастлив был бы иметь трех мам».

Это женский текст. Он написан женщиной о женщинах и в первую очередь для женщин. Как и в дебютном сборнике, мужчины играют в романе роль третьестепенную, самым комплиментарным образом мелькая то в образе эпического деда-кубинца, способного послать белого богача «в жопу», то в роли сочувствующего друга, который видит болезненность отношений рассказчицы, но не в состоянии на них повлиять.

И *** с *** говорит — женский половой орган, в романе названный словом, который в русскоязычном отзыве приходится прятать в ханжеские астериксы, служит для Кармен Марии Мачадо той путеводной звездой, которая разом и источник поэтического волнения, и предмет вожделения, и повод для размышления ученого. Мастер неожиданных, точных метафор, писательница находит ***-слова обескураживающе точные, каких, кажется, еще не бывало. И одновременно странно, почему о женском теле прежде не говорили так? Или, если точнее, почему прежде эти слова не были явлены с такой несуетливой естественностью?

«Ты опустилась промеж ее коленей и сделала множество снимков, любуясь переливающимися оттенками, от белого к розовому и дальше к лиловому. Это воспоминание не окрашено сексом — оно так дистанцированно, словно ты смотришь фильм о чьей-то чужой жизни».

Неоспоримо и то, что «Дом иллюзий» по преимуществу ЛГБТ-роман — это рассказ лесбиянки о лесбиянке. Слово «квир-» встречается в книге 72 раза, так что текст можно читать и как комментарий к словарной статье, описывающей все смысловое облако этого термина (бережно сохраненное в переводе Любови Сумм). Уверенное существование в литературе большой, которое транслирует выпускница литературных курсов в университете Айовы, здорово звучит и по-русски, открывая, кажется, и новые перспективы для других ярких писателей-иностранцев, исследующих квир-насилие — будь то француз Эдуар Луи или американец Гарт Гринвелл, все еще ждущие своих интерпретаторов в России.

«Она любит тебя. Она видит твои сложные, невыразимые нюансы. Ты для нее единственная во всем мире. Она тебе доверяет. Она старается беречь тебя. Она хочет, чтобы вы состарились вместе. Она считает тебя красивой. Она считает тебя сексуальной. Порой ты заглядываешь в телефон, а она послала тебе нечто ошеломительно грязное, и желание бьет тебя промеж ног. Порой, поймав на себе ее взгляд, ты чувствуешь себя счастливейшим человеком во Вселенной».