Стиг Дагерман. Остров обреченных. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021. Перевод со шведского Наталии Пресс
За свою короткую — главные произведения написаны за четыре года, — но яркую жизнь Стиг Дагерман (1923—1954) стал главным героем послевоенного поколения шведских писателей. Его принято относить к фюртиоталистам — местным экзистенциалистам, чутким к социальным проблемам и нетерпимым к буржуазной рациональности (к тому же направлению причисляют ранние фильмы Ингмара Бергмана). Помимо Камю и Кафки, Дагерман вдохновлялся Прудоном, Бакуниным и был деятельным участником анархистского движения. Его роман «Остров обреченных» лауреат Нобелевки по литературе 2008 и автор предисловия Жан-Мари Леклезио называет «в чистом виде» анархистским, поскольку это произведение «отрицает прогресс, достигнутый путем насилия».
«Остров обреченных» — или, в другом варианте перевода, «осужденных» — повествует о семи жертвах кораблекрушения, которые доживают, сходя с ума от жажды, последние дни на необитаемом клочке земли. Роман двухчастен: в первой части Дагерман копается в прошлом героев, выворачивает наружу детские страхи, во второй — сталкивает двух оставшихся в живых героев, собственное альтер эго и капитана-фашиста. Это болезненно-густая, невротическая проза, полная сквозных метафор и гротескной лихорадочности, которая заставляет вспомнить о творчество другого — мистического — анархиста, Изидора Дюкасса.
«Две вещи внушают мне ужас: палач внутри меня и топор надо мной».
Владислав Дягтерев. Барокко как связь и разрыв. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Содержание
Программу этой книги, объясняет автор, можно вывести из совместного рассмотрения двух черных квадратов: одного — из книги английского философа и мистика Роберта Фладда (1617), и другого, нам известного получше, — работы Малевича (1915). Дягтерев усматривает в сходстве этих картинок нечто большее чем курьез, а именно — основание для перспективного сопоставления эпохи барокко и первой половины XX века, которую культуролог «для удобства» называет эпохой ар-деко. Впрочем, этот фокус на «коротком» XX веке практически не удерживается: рассуждения имеют тенденцию соскальзывать к «современности», хотя понятно, что всевозможные «экологические» направления актуальной мысли несколько меняют расстановку акцентов.
Сюжеты, возникающие из указанного сопоставления, привязчивы, броски и складываются в галерею образов. Вот некоторые: барокко познает мир языковыми средствами, ар-деко — преимущественно телесными. Барокко озабочено меланхолией (как изнанкой иллюзорности мира), ар-деко — ностальгией. Барокко видит вселенную как неустойчивый механизм, XX век в известной степени это видение наследует, хотя для «наших современников» мировая механистичность уже не риторический прием, каким она была для Атаназиуса Кирхера.
Несмотря на некоторую поверхностность, у этой книги есть терапевтический потенциал, и он выражается в том, что настоящее, определенно, становится чуть менее невыносимым, когда барокко подсвечивает его альтернативные измерения.
«Существует японское искусство склеивать разбитую посуду, заполняя швы золотом. Таким образом следы времени не только придают бытовому предмету индивидуальность, но и делают его драгоценным. Через этот выразительный образ можно попытаться понять усилия ар-деко по гармонизации мира, непоправимо и безнадежно утратившего целостность: художник не скрывает трещины, швы и утраты, но старается привлечь к ним внимание».
«История трех Царей» Иоанна Хильдесхаймского и средневековые паломничества на Святую землю. М.: Издательство Францисканцев, 2021. Перевод с латинского Ирины Кувшинской. Содержание
Судьба этой книги, появившейся на русском усилиями одного из самых замечательных издательств России, неразрывно связана с историей кафедрального собора города Кельна. В 1164 году император Фридрих Барбаросса подарил кельнскому архиепископу великую реликвию — мощи трех волхвов, добытые в Милане на войне с единоверцами. Святыня поменяла экономику: в Кельн потянулись толпы паломников, и вместить их старый собор не мог — да и по статусу он уже не подходил растущему городу.
Новое здание заложили в 1248 году — причем строительство затянулось аж до конца XIX столетия. А к двухсотлетнему юбилею императорского подарка настоятель заказал богослову Иоанну Хильдесхаймскому текст — о жизни и чудесах волхвов, первых язычников, поклонившихся Младенцу. Так появилось сочинение, которое вернул из небытия Гете, писавший, что «История трех Царей» — это уникальный сплав баснословного и истинного, который «обезоруживает любую критику».
Сюжет, который в Евангелии от Матфея занимает 12 стихов, Иоанн Хильдесхаймский разворачивает в эпическое описание странствий по странам Востока — достаточно типичное для своего средневекового времени, и диковинно-поэтичное для дня сегодняшнего. Компанию «Истории» составляют два свидетельства о паломничестве в Святую землю, составленные в VIII веке и перекликающиеся с сочинениями кельнского богослова.
Переводчица и автор обстоятельнейшего предисловия Ирина Владимировна Кувшинская (кафедра Древних языков Исторического факультета МГУ) сравнивает эти тексты с лучом света, который озаряет прошлое; стоит уточнить, что свет этот падает через прекрасный витраж, яркостью цветов подобный иллюстрациям этого издания.
«В том месте, где жила Святая Дева, в наши дни находится небольшой сад бальзама: длина участка, где расположен сад, не превышает расстояния, на которое можно бросить камень. В том саду есть семь источников; в их водах Святая Дева обыкновенно умывала и купала Младенца и стирала Свое платье и его одежду. Там растут кусты, высотой не более локтя, побеги которых источают бальзм: они напоминают кусты роз, но листья на них той же формы, что у клевера».
Янка. Сборник материалов. М.: Выргород, 2021. Содержание
Первое издание этого труда вышло 20 лет назад, став библиографической редкостью. В сборник памяти Янки (1966—1991) вошли практически все — на тот момент — материалы о певице из самиздата и официальной прессы, а также множество фрагментов прямой речи друзей, знакомых и родственников. По существу, замечательная работа журналистки Екатерины Борисовой и музыканта Якова Соколова задала формат биографического исследования с «затушеванным» авторским взглядом; из удачных образцов этого жанра достаточно вспомнить «Формейшн» Феликса Сандалова и «Следы на снегу» Смеха/Козлова.
Во втором издании исправлены неупомянутые ошибки, а «отдельные публикации <...> теперь включены в текст полностью или, по крайней мере, цитируются более развернуто». Никаких новых свидетельств в книгу не включено — сборник настоятельно подается как документ эпохи, часы, остановленные в 2001 году. Как справедливо замечал в 2002-м рецензент, «то было необычайное время, когда идеологический диктат уже прекратился, а диктат денег еще не чувствовался».
Конечно, учитывая, что, по существующим данным, у Натальи Чумаковой хранятся архивные документы, которые Егор Летов забрал после гибели Янки, отсутствие новых данных, скажем так, особого энтузиазма не вызывает. Однако воздержание от обновления книги можно толковать позитивно: труд по осмыслению дистанции и вписыванию дягилевского наследия в современность переложен на читателя, а ему или ей нагрузки полезны.
«Вечная реагентность, „глазливость” поэта, зависимость от тысячи случайностей заставляют его пользоваться против толпы газовыми баллончиками „страшилок”. Эта игра „он пугает, а нам не страшно” в роке приобрела характер мании. Но Янка принадлежала к тому редкостному типу, который, пугая, — пугается сам».
Елена Зеленцова, Николай Гладких. Творческие индустрии: теории и практики. М.: Т8 Издательские технологии, 2021. Содержание
Второе и дополненное издание единственного в России пособия по креативным индустриям, т. е. по «растущему сектору экономики, капитализирующему культурные и творческие ресурсы», как сообщает сайт Шанинки, где Елена Зеленцова курирует соответствующий курс повышения квалификации.
Нужная книга для тех, кто занят менеджментом культуры и урбанистикой. С одной стороны, авторы знакомят с генеалогией как самой творческой экономики, так и теоретизирования о ней. Остановки в важных местах вроде идей Франкфуртской школы, наследия мая 1968 года и концепций Ричарда Флориды. С другой — в книге показано, как современные креативные индустрии функционируют и встраиваются в программы городского развития. Самые любопытные примеры, конечно, касаются российской практики (которая, впрочем, норовит свестись к практике московской).
Поучительная глава с названием «Зачем мне творческие индустрии» пытается примирить свободный дух творчества и конвейерный этос индустрии с помощью технологий — вопрос о возможности подобного примирения в целом витает между строк этого издания.
«Позволим себе высказать небесспорный тезис: креативная революция — это конец эпохи потребления».