Заметки о войне на уничтожение. Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018. Под редакцией Йоханнеса Хюртера; перевод с немецкого, предисловие к русскому изданию, комментарии Олега Бэйды и Игоря Петрова. Содержание
Нюрнбергский трибунал, сыгравший огромную роль в послевоенном мироустройстве, так и не признал Верховное командование и Генеральный штаб вермахта преступными организациями. Советский судья на этот счет выразил особое мнение, не согласившись с вердиктом остальных судей, — и был совершенно прав.
В условиях начинающейся холодной войны американскому военному ведомству понадобились советы бывших немецких генералов, имевших немалый опыт войны с «большевиками» на Востоке. Эти пленные генералы были включены в специальную группу по написанию истории Второй мировой войны. Под руководством бывшего начальника генерального штаба вермахта Ганса Гальдера они, готовя свои мемуары и «исследования», целенаправленно фальсифицировали историю войны, создавая миф о «чистом вермахте», якобы не причастном к преступлениям нацистов. Эти воспоминания и книги побежденных немецких генералов до сих пор оказывают влияние на историографию Второй мировой, в том числе и российскую, и играют немалую роль в искажении ее истории. Об этой практике фальсификации подробно пишут в предисловии к запискам генерала Хейнрици переводчики и авторы комментариев к «Заметкам о войне на уничтожение» историки Олег Бэйда и Игорь Петров. Подготовленная ими книга — отличное противоядие от одного из самых устойчивых мифов о Второй мировой.
Генерал Хейнрици, несмотря на сравнительно малую известность среди широкой публики, в отличие от фон Бока, фон Клюге, фон Манштейна, Гудериана или Роммеля, сыграл во Второй мировой войне немалую роль. Участник Первой мировой, служил в рейхсвере, поддержал нацистов после их прихода к власти. Командовал XXXXIII корпусом при завоевании нацистами Франции в 1940 г., на Восточном фронте с 22 июня командовал тем же корпусом вермахта в наступлении в составе группы армий «Центр», участвовал в наступлении на Москву в Калужской и Тульской областях, затем оборонялся в роли командующего корпусом, а затем 4-й армией вермахта в районе Юхнова, где под его командованием войска вермахта долго держались в полуокруженном состоянии. В конце войны как командующий 1-й танковой армией воевал в Венгрии, а в марте 1945 г. сменил Гиммлера на посту командующего группой армией «Висла». Перед самым крушением Третьего рейха отказался от безнадежной обороны Берлина, был снят с должности и в конце мая попал в английский плен. В нацистскую партию не вступал, его жена была наполовину еврейкой, что, однако, ничуть не помешало его военной карьере.
Обычный военный профессионал, генерал вне политики? Обычный — да, вне политики — отнюдь нет.
Основная часть книги — дневниковые записи генерала Хейнрици и его письма семье с октября 1940-го по июнь 1942 г. Но эти записи дополнены — помимо очень полезных и хорошо написанных предисловий авторов российского издания Олега Бэйды и Игоря Петрова, а также немецкого редактора Йоханнеса Хюртера — еще и отобранными записями Хейнрици с 1918-го по 1940-й и с 1942-го по 1945-й. Таким образом, в результате этого отбора авторы показывают читателю живой портрет «совершенно нормального генерала вермахта» (эти слова вынесены в заглавие предисловия Й. Хюртера).
И все эти записи, особенно ранние, показывают, что перед нами вовсе не аполитичный вояка. Из опыта Первой мировой войны он выносит убеждение: «Практика показала нам, что право на стороне сильного и что прекрасный догмат о превосходстве моральных устоев над количеством солдат и вооружений — чушь». Это убеждение подкрепляет вывод: для реванша нужно больше солдат, больше вооружений, больше порядка и меньше «критиканов» в грядущей войне. Нацисты поначалу его не слишком радуют, но уже в феврале 1933 г. он надеется, что «мы наконец уйдем от этого жидовско-марксистского свинства», и «искренне радовался», когда «коммунистические вши» пытались вырваться из Германии, чтобы спастись от нацистов. А то, что при этом из-за встречи у еврейского магазина оскорбили его жену, а служанку даже побили за покупки «у еврея», — это ничего, «вполне можно перенести». И в марте 1933 г. Хейнрици после прослушивания речи Гитлера удовлетворенно заключает: «В настоящее время у меня нет поводов беспокоиться о том, что принесет нам будущее, я надеюсь, что все пройдет хорошо». Эту мысль он не раз подчеркивает и в дальнейшем: «В военном плане новое правительство дает нам так много, оно так поддерживает все наши военно-политические запросы, что иного и желать нельзя»; «мы <...> можем быть благодарны, что имеем в рейхе правительство, столь четко и энергично отстаивающее национальную идею». Хейнрици с удовольствием отмечает, что его дети поют нацистские песни, что в концлагеря сгоняют «самый мерзкий народец» — это запись уже от 19 января 1937 г. Начавшуюся Вторую мировую он называет «превентивной», а спасение Гитлера от покушения 10 ноября 1939 г. называет «чудом»: «Что было бы с нами, если бы он погиб!»
Перед нами — нацист, только без партийного значка (возможно, по причине жены-полуеврейки). Такой же, как подавляющее большинство бывшей кайзеровской военной элиты, которое не разделяло некоторые нацистские «перегибы», но в целом было совершенно удовлетворено всей политикой нацистов, в том числе и антисемитизмом, и уничтожением партий, особенно коммунистов, и готовящейся войной. Всю ответственность за подъем нацизма и развязывание войны Хейнрици разделяет вместе с подавляющим большинством немецкого офицерства, чиновничества, буржуазии. Он — не объект воздействия, он субъект нацификации Германии. И он это подтверждает в войне на Востоке.
Готхард Хейнрици
До нее он искренне радуется комфортной жизни во Франции, откровенно наслаждается плодами победы, и вот — он командует корпусом в группе армий «Центр». Он полон предрассудков: русские пространства враждебны, русские деревня и города — сплошное убожество (кроме некоторых церквей), «русский совершенно пассивен, он делает, что ему приказано <...> он свыкается с плачевнейшими условиями жизни и не чувствует малейшей потребности их изменить». Зимой, например, русские (генерал поначалу не очень различает белорусов, русских и украинцев) не работают, а только лежат на печи, и даже сама одежда их вызывает у него презрение и раздражение. Впрочем, после наступления морозов генерал с удовольствием натягивает валенки с калошами и меховую шапку. И он совершенно не видит противоречия между своими утверждениями о «пассивности» русских и не раз отмечаемой им волей народа к сопротивлению: «...Не создается впечатления, что русская воля к сопротивлению сломлена. Пока есть ощущение, что война, даже в случае захвата Москвы, продолжится где-нибудь в глубине этой бесконечной страны».
Правда, надо сказать, что генерала бросает из стороны в сторону. В периоды успехов он с удовольствием передает показания пленных (или передает доклады подчиненных о допросах) о том, что солдаты воюют только из страха перед комиссарами, надеется на скорую победу в начале июля, а затем в октябре 1941 г. под Москвой, заявляет, что «К концу месяца [октября — С. С.] у него не останется ни его столицы, ни знаменитого промышленного региона в Донецком бассейне, а армия будет чудовищно ослаблена». Даже 8 ноября, жалуясь на холод, он уверен: «Но главное то, что они все равно проиграют в войне». 11 декабря (несколькими днями раньше началось контрнаступление Красной армии под Москвой) Хейнрици уже смиряется, что «русский будет разбит лишь после того, как потерпит поражение в новой летней кампании 1942 г.». Но 20 декабря, когда корпусу Хейнрици грозит окружение, он признает: «русского совершенно недооценили», теперь все выглядит «угнетающе», генерала охватывает фатализм... и он начинает все время вспоминать господа, в дневник все чаще и чаще врезаются мольбы и жалобы, адресованные всевышнему. Этот разрыв выглядит настолько пошло и жалко, что создается впечатление, что перед нами литературная стилизация. Однако нет — перед нами генеральский «окопный дневник», а предстающий перед нами обыватель — на самом деле высокопоставленная часть военной машины вермахта.
Теперь генерал реже — судя по опубликованным частям дневника — вспоминает про свои планы колониального раздела России. 11 декабря 1941 г. он заключал после прочтения рассказа Толстого:
«Его рассказ „Утро помещика“ рисует крестьян, которых мы видим ежедневно: добродушных, послушных, но без всякой инициативы, сами они ни за что не берутся, даже наоборот, отвергают все благое, если оно мешает полюбившемуся порядку вещей. И знать не хотят о каких-либо улучшениях. С такими людьми прогресса не достигнешь. С учетом такого положения вещей мой переводчик говорит: два немецких протектората уже образованы. Они станут хорошими колониями. Остаток России распадется на самостоятельные республики. Советское правительство само уже это подготовило. До Байкала они будут зависимы от Германии, а дальше — от Японии. Тем самым проблема России будет решена».
Более того. Зверства, творимые подчиненными, генерала не волнуют. Русские воюют «коварно», окруженцы и партизаны стреляют в немцев — это возмущает Хейнрици (сам факт нападения на СССР, разумеется, для него ничуть не является проявлением коварства). Он с удовлетворением пишет о том, как его переводчик охотится на партизан (или тех, кого он считает таковыми, включая женщин), и убивает их как на месте, так и с помощью публичных повешений:
«Бейтельшпахер только 6-го числа поймал 60 человек, из них 40 красноармейцев. 20 он сумел осудить и прикончить. Одного молодого парня [переводчики выяснили, что речь идет о 16-летнем разведчике Александре Чекалине — С. С.] они повесили в городе, то есть они освобождают полевых жандармов от этой безрадостной работы и сами ее выполняют. Бальцен с интересом наблюдал за зрелищем. Все впечатлены партизанской силой духа. Ни один ничего не выдает, все молчат и идут на смерть».
Одно беспокоит в этой связи беспартийного нациста генерала Хейнрици:
«Я сказал Бейтельшпахеру, чтобы он не вешал партизан ближе, чем в ста метрах от моего окна. Не самый приятный вид с утра. [Граф] Мой заметил, что Гёте в Йене прожил три недели с видом на виселицы».
Он пишет о партизанах с опасением, но и с презрением кадрового военного: они «шляются», «слоняются»: «Зачастую их можно увидеть болтающимися на веревке в деревнях, но многие другие еще слоняются по округе».
Но после поражений генерал несколько меняется. Он писал, что невозможно воевать при температуре −30, а русские, оказывается, воюют и при −40. «Пассивные» (но «коварные») русские постоянно грозят смертью, партизанская война ширится, и Хейнрици отмечает в октябре 1943 г.: «За нашими спинами уже не просто хозяйничают партизаны, а восстает практически вся страна» — та самая страна, что по его недавнему мнению была населена «послушными» убогими людьми. Более того, услышав сообщение советской Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний нацистов о том, что его причислили к списку военных преступников, он вроде бы посмеялся, но — как отмечают комментаторы — изменил свое поведение и стал возражать против уничтожения оставляемых вермахтом городов, в частности Смоленска, хотя раньше в таком «гуманизме» замечен не был. Это, кстати, хороший намек для историков о роли сообщений ЧГК не только для пропаганды в адрес союзников и собственных граждан, но и для внушения страха нацистским преступникам. Не случайно Хейнрици, как и многие другие генералы вермахта, стремился оказаться в плену у англичан и американцев, боясь попасть в руки советских войск: знал, что придется отвечать за повешенных партизан, убитых и ограбленных крестьян и сожженные города.
...И в этой связи я никак не могу избавиться от совсем не научного чувства неудовлетворения от того, что могила была обретена «нормальным генералом вермахта» Хейнрици не в «бесконечных» пространствах России во время войны (или после — в лагере военнопленных), а увенчалась его именем в Германии только в 1971 г.
Хейнрици и генерал-полковник Генрих фон Фитингхоф
Генерал Хейнрици, обыватель, которого волнуют будущие имения на Востоке, а также судьба его собственности в Германии (об этом он часто пишет жене), заставляет вспомнить другого, но уже партийного нациста — оберштурмбанфюрера СС Адольфа Эйхмана. О его процессе Ханна Арендт написала знаменитую книгу: «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». Арендт показала, что палач евреев Эйхман был нормальным человеком, обывателем с претензией на интеллектуальность, отнюдь не патологическим фанатиком — в этом и заключалась банальность, а вовсе не в том, как часто воспринимают это слово не читавшие книгу Арендт, что суть фашизма — в безликих исполнителях. Генерал Хейнрици, как показывают его записки, при всей разнице с Эйхманом, может и должен быть поставлен в этот ряд банальных убийц, вдохновленных расистской нацистской идеологией с ее культом силы и сознательно принявших и осуществлявших ее.
Эта книга — крайне важное свидетельство, обязательное для внимательного чтения и обдумывания всем интересующимся историей Второй мировой войны. Она дает представление и о чисто военных деталях. Например, Хейнрици пишет, что в конце московского наступления советские солдаты были вынуждены наступать в крайне неблагоприятных условиях:
«Зима, которую русский называл своим союзником, в некотором отношении всё же оказалась его врагом. Поскольку пробиваться по колено, а чаще по пояс в снегу, против пулеметов, пока те продолжают стрелять, — предприятие разорительное, требующее большого кровопролития».
Об этом же писал советский генерал К. К. Рокоссовский в связи с финальными этапами контрнаступления под Москвой, когда вместо собирания ударного кулака советские войска действовали разрозненно на широких участках фронта. Рокоссовский писал о своем наступлении на Сухиничи по приказу Жукова, а Сухиничи обороняла как раз 4-я армия Хейнрици:
«Все, на что были способны наши истощенные войска, — это выталкивать врага то на одном, то на другом участке, тратя на это силы и не достигая ощутимых результатов. Они с трудом пробивались вперед. Я неоднократно тогда бывал в разных частях и на разных участках, пытаясь разобраться в причинах недостаточной эффективности наших наступательных действий. То, что удалось лично увидеть и на себе испытать, убедило меня, что мы не в состоянии достичь решающего успеха. В полках и дивизиях не хватало солдат, не хватало пулеметов, минометов, артиллерии, боеприпасов; танков остались единицы.
Основой обороны, организованной немцами, были опорные пункты, располагавшиеся в селениях или в рощах, промежутки между ними минировались и простреливались. Наша пехота наступала тогда жиденькими цепями; они преодолевали глубокий снег под сильным огнем, при слабой артиллерийской поддержке из-за малочисленности стволов и недостатка снарядов. Еще не видя врага, задолго до атаки героическая пехота выбивалась из сил, несла потери.
Не лучше ли, думалось мне, использовать выигранную передышку и перейти к обороне, чтобы накопить силы и средства для мощного наступления?
По данным нашего штаба, противник значительно превосходил нас. Парадокс: сильнейший обороняется, а более слабый наступает, причем по пояс в снегу...» [Рокоссовский К. К. Солдатский долг. Глава «Сухиничи»]
* * *
Следует отметить, что один из переводчиков и комментаторов книги — Игорь Петров, известный в сообществе ЖЖ как labas, — не получил базового исторического образования, но самостоятельно стал высокопрофессиональным историком-источниковедом. И его скрупулезный метод работы с первоисточниками, внимание к тонкостям перевода немецкоязычных текстов является лучшим доказательством того факта, что история, прежде всего военная, вышла за пределы чисто академического сообщества. И одновременно пример его работы служит наглядной иллюстрацией принципиальных различий между профессионалами — вне зависимости от институциональной принадлежности — и крикливыми пропагандистами-дилетантами В. Суворовым (Резуном) и М. С. Солониным, которых часть образованной публики (в том числе и профессиональной, что особенно позорно: факт приема Марка Солонина в Вольное историческое общество, откуда он только что вышел, отстаивая свое право на расистские заявления, навсегда останется несмываемым пятном на этой вроде бы профессиональной организации) до сих принимает за историков исключительно по идеологическим причинам. Эта книга — особенно подробные и тщательные комментарии к ней, как и вся деятельность Игоря Петрова и Олега Бэйды, — основана не на идеологических штампах, а на работе с источниками. А это и есть отличительный признак историка: он умеет работать с источниками и не подгоняет результаты своих исследований под идеологический запрос.