На острове выученных уроков

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу. 

Трауинн Эггертссон. Несовершенные институты. Возможности и границы реформ. М.: Издательство Института Гайдара; СПб.: Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2022. Перевод с английского М. Маркова и А. Лащева; под научной редакцией Д. Раскова

Неуловимая переменная роста

Один из основных вопросов экономической теории звучит по-пушкински: «Как государство богатеет?» Во второй половине ХХ века, после Второй мировой войны, он был сформулирован более точно: «Как и почему одни страны богатеют, а другие остаются бедными?» Как правило, ответ на такой вопрос искали в неоклассической теории, которая оперирует понятиями цен как маркера состояния рынка, предельными издержками на факторы производства и выпуском готовой продукции. Классики этого направления в качестве решения экономических проблем предлагали свободные рынки и предпринимательство, межфирменную и межстрановую конкуренцию. Но после 1945 года — окончания активной промышленной политики США, проводимой под влиянием идей Джона Кейнса, — за нормативный подход принимается учет государственного вмешательства в рост и развитие. В 1950–1980-х годах формируется новое научное направление — теория экономического роста.

Трауинн Эггертссон — исландский экономист, человек для этого направления не чуждый. В свое время он был дружен с его главными теоретиками — Дугласом Нортом и Элинор Остром, и в своей работе «Несовершенные институты» продолжает своеобразно развивать их идеи. 

Теоретики роста, как правило, предлагают «правильные советы»: что нужно сделать государствам и обществам, чтобы увеличить свое благосостояние? Авторы, работавшие в середине прошлого века, предложили универсальную формулу, которая описывает весь выпуск продукции (Y), выпускаемой в стране, и позволяет изучать влияние роста одних переменных на другие:

Y=(K; L)

Проще говоря: выпуск продукции зависит от объема капитала (K) и труда (L). Но вот вопрос: как учесть научно-технический прогресс (g), который инициирует государство, а главное — самую трудноуловимую категорию мастерства, искусности работников (А)? Хотя формула выпуска преобразилась и в какой-то момент стала записываться как Y=(A; K, L), это не дало качественных объяснений. Именно категорию мастерства (а шире — социальных факторов вообще) Эггертссон и хочет изучить с точки зрения институциональной теории. Для этого из области макроэкономического анализа он переходит к экономической истории. 

В отличие от многих исследователей, его интересуют причины не экономического роста, но стагнации или регресса. Во введении он пишет, что понимание причин отставания той или иной экономики порой более важно, чем понимание причин роста. Его родная Исландия — страна, несколько столетий прозябавшая в нищете, но в ХХ веке превратившаяся в одно из самых богатых и благополучных обществ на Земле, — становится местом приложения его экономических идей.

Каркас судна

Эггертссон неоднократно подчеркивает, что проводит свое исследование для того, чтобы выяснить, какие ограничения на экономические реформы накладывает социальная и политическая реальность. Будь его работа менее академически сдержанной, с ее страниц могли бы прозвучать призывы: «делать вот так — не надо». 

В первой части книги Эггертссон возводит теоретический каркас своей модели, в основе которой лежит концепция социальных и физических технологий (здесь он, отметим, соединяет многие элементы других теорий в рамках экономической науки). Он пишет, что не всегда наличие современных производств приводит к росту благосостояния; их возможности будут ограничены характеристиками социальных отношений, определяющих методы использования ресурсов. Поэтому любые реформы сталкиваются с тремя видами барьеров: 1) несовместимостью новых правил со сложившимися институтами (социальными технологиями); 2) недостатком знаний реформатора о самой системе, которую он принимается менять; 3) идеологической зашоренностью. Неспособность или нежелание принимать новые социальные технологии — одна из причин экономической стагнации, по Эггертссону. 

Однако при всей инертности лиц, принимающих решения, к проведению реформ их могут подтолкнуть возникновение новых политических реалий, создание новых технологий или изменение характеристик социальных систем, которыми они управляют. Как правило, политические и социальные трансформации происходят быстрее экономических (например, в рамках одного электорального цикла), и новые социальные технологии могут не успеть прижиться и стать общим правилом. Разумеется, политикам бы хотелось, чтобы результаты их реформ были долгосрочными, но история колебаний от «частного» к «государственному» в ХХ веке доказывает относительную несбыточность таких мечтаний.

То, сможет прижиться новая социальная технология или нет, по Эггертссону, во многом определяется качествами двух типов институтов: стабильных институтов отставания и хрупких институтов роста. Первые возникали в ответ на географические и климатические ограничения, накладываемые на общину, и потому оказывались довольно устойчивыми в силу традиции. Вторые же суть реакции на внешние шоки от экономической деятельности. Стабильность институтов зависит от политической модели, от ее склонности к авторитаризму или демократичности. В авторитарных моделях правитель опирается на узкую коалицию приближенных, лояльность которых он готов обеспечивать в ущерб экономическому росту. В демократических моделях, напротив, правитель опирается на широкую социальную базу и вынужден предлагать им меры всеобщей экономической поддержки. Согласно такой логике демократический правитель будет более склонен к внедрению новых социальных технологий, способных стимулировать экономическое развитие. Конечно, Эггертссон признает условность такого разделения и при анализе конкретных исторических кейсов то и дело это подчеркивает. 

Чтобы социальная технология прижилась, необходимо, чтобы она стала социальной нормой — тем правилом, которому будут следовать все экономические агенты. Иначе говоря, под нормами Эггертсон понимает децентрализованные механизмы воздействия на поведение конкретных людей и социальные процессы в целом. Норма должна внедриться, как прививка, чтобы не быть отторгнутой системой и органично вписаться в существующую систему. Эффективность таких норм следует оценивать по характеристикам не только формальных институтов, но и неформальных, так как влияние социальной технологии имеет и предсказуемые, и непредсказуемые последствия. В этой связи у политиков появляется соблазн подменять социальные нормы законами, но, пишет Эггертссон, невозможно предугадать, каким образом граждане отреагируют на нововведения. 

Мрачное равновесие 

Во втором разделе Эггертссон применяет свою теоретическую конструкцию к истории Исландии — островной стране, которая почти семь столетий не могла выбраться из ловушки бедности. Ее золотой век завершился в XIII веке, после чего она существовала на положении нищего государства вплоть до середины XIX столетия. В эту эпоху исландцы — довольно однородное общество, на протяжении веков насчитывавшее не более 50 тысяч членов, отдавало предпочтение сельскому хозяйству и игнорировало окружающие остров воды, богатые рыбой. Именно несовершенные институты, по мнению Эггертссона, поддерживали это мрачное равновесие. 

Постороннему наблюдателю может показаться, что причина многовековой бедности Исландии — в неосведомленности о лучших (рыболовецких) технологиях и «отсталой культуре». Но Эггертссон, опираясь на документальные источники, опровергает такое мнение: благодаря близости к Англии исландцы знали о судах и сетях для рыбной ловли, а тексты саг и легенд указывают на то, что островитяне вполне готовы были зарабатывать. Ловушка бедности, указывает исследователь, кроется в политическом и социальном устройстве жизни острова. 

Большую часть своей истории Исландия была колонией Датского королевства. Политически короне важно было сохранять суверенитет над островом, однако контроль за ним был слабым, если не сказать условным, благодаря чему местные общины и ассамблея обладали значительной автономией. Из-за этого уже XVI веке в Исландии появилось много торговых факторий, основанных английскими, немецкими и французскими рыболовами. Корона испугалась возможной утраты острова и в течение следующих 150 лет изолировала его от контактов с внешним миром. Так сложилась ситуация, в которой Дании необходимо было пройти между Сциллой и Харибдой: сохранить контроль над Исландией и стимулировать экономический рост острова. Эти задачи противоречили друг другу, так как решение первой требовало опоры на политически лояльных, но нерентабельных фермеров, а решение второй подталкивало к развитию рыбного промысла и кооперации с другими странами. Вот поэтому в течение нескольких столетий Исландия жила в причудливой институциональной рамке. Неисландским судам запрещено было входить в прибрежные воды острова; торговля с Данией была полностью монополизирована короной путем выдачи купцам торговых лицензий; исландским фермерам запрещалось строить поселения вдоль береговой линии. 

Причины бедности острова Эггертссон предлагает искать не только во внешних, но и во внутренних процессах. Исландия управлялась многочисленными фермерскими коммунами. Большая часть земель принадлежала частным лицам, которые сдавали их в аренду самим фермерам. Национальная ассамблея еще в Средние века ограничила передвижения фермеров, обязав их постоянно жить на арендованных земельных участках, а собственников участков — нести материальную ответственность за результаты работы арендаторов. Фактически большинство фермеров находились на положении рабов, причем поднять восстание они не могли из-за отсутствия инфраструктуры и крупных поселений. Чтобы отбить у местных желание заниматься рыболовством, ассамблея даже запретила использовать донные сети с большим числом крючков, распространенные у англичан. Эггертссон отмечает, что сами исландцы упрямо держались за сельское, а не рыбное хозяйство, и в посланиях датскому королю просили его принять меры по ограничению морского промысла. 

Положение Исландии поменялось лишь в XVIII веке, когда корона создала несколько комиссий по изучению рыбного промысла на острове и смягчила условия торговли для купцов. В конце концов Дания сама начала основывать в Исландии прибрежные рыболовецкие поселения, и, как пишет Эггертссон, вскоре плотину прорвало: бывшие фермеры стали перебираться со своих тощих полей в прибрежные города, прежде всего в Рейкьявик, а многие и вовсе эмигрировали в США. Сто лет продуманных реформ, проводимых короной, привели к экономической трансформации бедной колонии, однако социальные и политические нормы среди исландцев оставались прежними вплоть до начала ХХ века. 

Искусство реформ

В третьем разделе Эггертссон задается вопросом: как политическим лидерам проводить реформы и что может их при этом ограничивать? Эта часть предстает скорее аналитическим дополнением к первому разделу книги, чем продолжением исторического анализа, хотя он и рассматривает состояние рыбной промышленности уже в современной Исландии. 

Итак, согласно наблюдениям ученого, реформы проводят правительства и общественные лидеры изнутри политических моделей, которыми они ограничены. Эггертссон выводит четыре свойства такого рода моделей: 1) они страдают неполнотой; 2) разные фирмы, домохозяйства и лидеры ограничены собственными политическими моделями; 3) эти модели корректируются разными причинами; 4) конкуренция между ними составляет основу политического процесса. Эти аспекты позволяют потенциальному реформатору понять, где и в каком виде он может обнаружить сопротивление своим нововведениям. 

Однако даже если реформатор учтет свойства  своей политической модели, он может столкнуться с четырьмя другими видами ограничений при проведении реформ: 1) местные лидеры могут не проявить интереса к институтам роста как потенциальной угрозе их власти и богатству; 2) реформатору может не хватить политического влияния для внедрения новых социальных технологий; 3) его политическая модель может быть лишена инструментов создания условий для экономического роста (например, «спящих институтов»); 4) представления лидера о связи роста и институтов могут быть неточными. 

Эггертссон много пишет о значимости верных представлений о мире у потенциальных реформаторов, но больший интерес представляет его классификация внешних шоков, способных побудить политиков к проведению реформ, даже если они долгое по историческим меркам время были склонны поддерживать мрачное равновесие. Первый шок (наиболее близкий к примеру Исландии) — открытие новых природных ресурсов, добыча которых создает новые социальные отношения и технологии. Второй шок — неожиданный экономический кризис, который может лишить правящую коалицию легитимности, а порой и средств, и создать окно возможностей для группы реформаторов. Третий шок, хотя и более равномерно распределенный во времени, — появление новых технологий, которые, как и природные ресурсы, образуют новые социальные технологии. Эггертссон делает оговорку, что не всегда шоки могут привести к выбору институтов экономического роста: история показывает, что новая правящая коалиция может продолжить воспроизводить прежние практики управления. 

Исландский учебник

Последние два года Нобелевскую премию по экономике вручают исследователям институтов. В 2024-м награду получили Дарон Аджемоглу и Джон Робинсон за «исследование того, как формируются институты и как они влияют на благосостояние». В 2025-м среди лауреатов оказался Джоэль Мокир за «определение предпосылок устойчивого экономического роста посредством технологического прогресса». Работы лауреатов двух последних лет либо обнаруживают чрезмерное упрощение в объяснении роли институтов, либо отдают приоритет историческому анализу над формализованной экономической теорией. Книга Эггертссона (хотя впервые она вышла еще в 2005 году) устраняет обе проблемы, предлагая интегрированный теоретический каркас и поддерживая его конкретным анализом проблем, возникающих при управлении ресурсами.

Конечно, книга Эггертссона не лишена недостатков — например, ее отличает скомканность ретроспективного анализа истории Исландии, — однако они не выглядят критичными, поскольку автор вполне достигает поставленной перед собой цели. Можно сказать, что он пишет учебник по институциональной экономике, но в то же время составляет дружеское руководство для тех экспертов, чьи знания влияют на принятие политических решений при проведении экономических реформ.