Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Циммервальдская альтернатива. Международное социалистическое движение в период Первой мировой войны. Сборник статей и документов. М.: Черный квадрат, 2024. Содержание
Наступивший 28 июля 2024 года 110-летний юбилей со дня начала Первой мировой войны породил известное число рассуждений о причинах сотрясшей Европу бессмысленной бойни и развилках, на которых человечество еще способно было избежать этого кошмара. Для многих социалистов едва ли не главным потрясением той войны стала легкость, с которой она разрушила Второй интернационал и сами надежды на международную солидарность. Не только рабочие (у которых, как недвусмысленно утверждал «Манифест коммунистической партии», нет никакого отечества — да и вообще ничего, кроме цепей, за душой ничего нет), но и представители левой интеллигенции в шовинистическом угаре готовы были вцепиться в глотку недавним товарищам. Впрочем, нашлись, разумеется, и те, кто угару этому не поддался, оставшись на непоколебимо антивоенных позициях, — и именно этим людям, началом сопротивления которых стала международная конференция из 38 делегатов, состоявшаяся в сентябре 1915 года в швейцарской деревне Циммервальд, посвящен сборник статей, изданный «Черным квадратом».
В сборник вошли восемь статей от российских и зарубежных авторов, а также документы трех конференций Циммервальдского движения и фрагменты воспоминаний Бориса Суварина — одного из основателей французской Компартии, своими глазами наблюдавшего противостояние антивоенных социалистов со сторонниками «священного единения» у себя на родине. В качестве авторов сборника выступили без сомнения знакомые читателю, интересовавшемуся историей российских революционных движений, Ярослав Леонтьев, Дмитрий Рублев и Алла и Константин Морозовы, а также швейцарские исследователи Кирилл Букетов, Адриан Циммерман и Мартин Штолер. Редакторами сборника стали историки Алексей и Юлия Гусевы.
Еще на Международном рабочем социалистическом конгрессе 1889 года в Париже была «принята резолюция о ликвидации постоянных армий и всеобщем вооружении народа. <...> Конгресс объявил, что „провозглашает мир первым и непременным условием рабочего освобождения“». Реализовать эти требования на практике было делом отнюдь не столь же простым, как принять резолюцию — и в условиях невозможности не только немедленной отмены всех войн, но и применения к ним единого шаблона (схватка двух реакционных государств далеко не то же самое, что нападение монархического хищника на буржуазную республику) социалистическим движением были выработаны три возможные тактики: оборончество, пораженчество и позиция «третьей силы».
Для русского революционного движения на протяжении всей его истории пораженчество — то есть бескомпромиссное пожелание сокрушительного поражения России во всех войнах, где та принимала участие, — было наиболее естественным выбором. «Из железа победоносных мечей куются самые крепкие цепи», — писал во время Крымской войны Александр Герцен, предрекая в случае победы в ней русского царизма укрепление режима и бедствия для народа. Доходило до того, что во время Русско-японской войны 1904—1905 гг. большевики пошли на конфликт с японскими социалистами, так как и те и другие надеялись на поражение в этом противостоянии собственного правительства. Меньшевики, впрочем, такую резкую позицию не заняли и выбрали для себя позицию «третьей силы», продемонстрировав равное неприятие действий царской России и милитаристской Японии.
Что же касается позиции «оборончества» (то есть отстаивания в войне интересов собственного государства), то до 1914 года, когда «война расколола российских социалистов на два основных лагеря: антивоенных интернационалистов и оборонцев — сторонников Антанты», она, по утверждению авторов сборника, не встречалась среди революционеров Российской империи вовсе.
Некоторые оборонцы оправдывали свою позицию тем, что Англия и Франция представляют собой явно более прогрессивные государства, чем кайзеровская Германия; другие видели в происходящем для своей родной страны поистине экзистенциальную угрозу. «Было до жуткого холода в душе очевидно, что России грозит страшная, быть может смертельная опасность, что на этот раз риск не ограничивается лишь возможностью потерять окраину, как в 1904 г., а на карту поставлено самое бытие России как великой державы», — писал в 1917-м, в частности, городской голова Москвы, эсер Вадим Руднев. Такие столпы анархического движения, как Петр Кропоткин и Варлаам Черкезов заняли оборонческую позицию, поскольку, с их точки зрения, борьба против притязаний Германии носит справедливый характер, а победа последней в войне «создала бы угрозу „всей человеческой эволюции“».
Социалисты-интернационалисты решительно отметали эти аргументы, заявляя, что Российская империя еще более реакционна, чем Германия и Австро-Венгрия, а ее товарищи по Антанте пусть и более либеральны, однако отстаивают в этой войне колониальные интересы. «Капиталисты всех стран, которые из пролитой народной крови чеканят червонное золото барыша, утверждают, что война служит защите отечества, демократии, освобождению угнетенных народов. Они лгут. На самом деле они погребают на полях опустошений свободу собственного народа вместе с независимостью других наций» — так говорилось в Циммервальдском манифесте, подписи под которым от России поставили представители большевистской и меньшевистской РСДРП и Центрального комитета Партии социалистов-революционеров.
Одна из ключевых тем сборника — это внутренний конфликт, который возник внутри Циммервальдской левой между большинством ее участников, выступавших за немедленное прекращение кровопролития, и Владимиром Лениным вместе с его сторонниками, предлагавшими поставить целью не просто борьбу за «мир любой ценой, а перерастание империалистической войны в войну гражданскую».
Другая — то, как патриотические настроения начала войны сменялись проклятиями в адрес власть имущих и подъемом революционного энтузиазма. Американский социолог Беверли Сильвер называет этот процесс «порочным кругом» трудовых конфликтов и войн. Правительства втягивают свои народы в войну, чтобы переключить внимание с внутренних конфликтов на внешние, — и на начальном этапе войны внутринациональные противоречия действительно затухают, чтобы ближе к ее концу вспыхнуть с новой силой и иногда даже взорваться революцией.
Адриан Циммерман показывает со ссылкой на графики роста числа участников забастовок, как «экономические и социальные последствия Первой мировой войны привели к тому, что принято считать самым мощным подъемом протестных движений, стачек и революций в мировой истории». Русские революции февраля и октября 1917 года, разумеется, стали наиболее впечатляющими проявлениями этой волны, однако рост массовых протестных движений наблюдался во множестве стран и отнюдь не шел на спад в послевоенные годы.
Еще одна интереснейшая тема — это, разумеется, то, как война разделяла между собой участников различных революционных партий и движений, и здесь авторы могут позволить себе уделить значительное внимание «тем интернационалистам, которых обычно обходила вниманием советская историография Циммервальдского движения: социал-демократической группе „Вперед“, анархистам, эсерам». Среди прочего в сборнике, в частности, впервые опубликованы «архивные документы, показывающие развитие идей Циммервальда в их левонароднической интерпретации».
Вступление России в войну вызвало грандиозный кризис в партии социалистов-революционеров — кризис тем более поразительный, что всего десятилетие назад эсеры, как и меньшевики, без каких-либо споров заняли в русско-японском конфликте отстраненную позицию в духе «чума на оба ваших дома». Теперь же две половины партии смотрели друг на друга как на предателей, разве что одна видела в недавних товарищах предателей Родины, а другая — революции и интересов рабочего класса. Внутренний конфликт обескровил партию эсеров и в конечном итоге погубил: «Часть левых эсеров увидела выход из этой ловушки в восстании против большевиков, но была раздавлена. Представляется, что ПЛСР летом — осенью 1917 г. не хватило политической прозорливости и мудрости, когда они разваливали армию вместе с большевиками, а затем вошли с ними в СНК. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что этого же недоставало и эсерам-оборонцам, особенно Авксентьеву и Гоцу. И еще раз оборончество и государственничество загнало в ловушку эсеров уже в 1918 г., после заключения Брестского мира», — констатирует Константин Морозов.
Зато кого невозможно было упрекнуть в недостатке политического чутья, так это Ленина, последовательно занимавшего самую радикальную антивоенную позицию из возможных и выступавшего «за раскол во всех социалистических партиях, чтобы отделить зерна от плевел, и за создание нового Интернационала» — и до поры до времени остававшегося с такой точкой зрения в абсолютном меньшинстве. «Никто не разделял его мнения. Никто не придавал ему значения — до Февральской революции 1917 года в России», — пишет Суварин, пораженный тем, как этот человек проводил время в швейцарской библиотеке, выискивая в провинциальных газетах «информацию о малейших признаках недовольства „социал-шовинизмом“».
Все же, будучи анархистским издательством, «Черный квадрат» не даст читателю забыть, что симпатии Суварина к большевизму продлились недолго. Завершающий фрагмент его воспоминаний относится к поездке Суварина в Москву, где он не только влипает в некоторое количество эпизодов, явно просящихся на страницы советской сатиры 1920-х (так, его спутника, рабочего-механика из Сен-Дени принимают за гнусного буржуя вследствие привычки ходить при галстуке и в тщательно выглаженном костюме), но и встречает Ленина-победителя. Этот Ленин производит на него сильное впечатление, в том числе своей манерой сбивать иностранных гостей с толку вопросом — «Когда же вы сделаете в собственной стране революцию?» — напомнившей Суварину Сократа с его майевтикой (или «гениального дурака», как называл Владимира Ильича Радек). Однако уже спустя несколько месяцев после кончины «вождя пролетариата» Суварин догадался, к чему идет дело в Стране Советов, — а в дальнейшем перековался в принципиального противника не только сталинизма, но и большевизма как такового.
Как бы то ни было, ставка, сделанная самым радикальным крылом циммервальдской левой полностью себя оправдала: классовое чувство действительно возобладало над национальным — и потребовалось-то для этого «всего ничего»: несколько миллионов смертей, голод, крах экономики. Политические силы, пытавшиеся не допустить краха Российской империи, отправились вместе с этой империей в тартарары. Крайне левые участники собрания в Циммервальде, с другой стороны, ошибочно возлагали надежды на то, как мировая война перерастет в мировой же кризис капитализма, и уж тем более не предвидели они того, что и столетие спустя после этой бойни человечество с энтузиазмом продолжит миллионами изничтожать себе подобных по поводам не менее абсурдным, чем убийство Франца Фердинанда, австрийского эрцгерцога.