Скотт Келли, Маргарет Лазарус Дин. Стойкость: Мой год в космосе. М.: Альпина нон-фикшн, 2018. Перевод с английского Натальи Колпаковой
Иронический рассказ о том, как прожить год в невесомости и без свежего воздуха, получить дозу радиации, тридцатикратно превышающую земную норму, растерять костную массу и чуть не умереть от обломка старого советского спутника. Об экспедиции «Год на МКС», состоявшейся в 2015 году, рассказывает Скотт Келли, поставивший рекорд суммарной продолжительности пребывания в космосе среди американских астронавтов: дневник жизни на станции перемежается биографическими главами, в которых Келли пытается понять, как и ради чего он оказался в космосе.
«Стойкость» мало похожа на героический эпос о космических полетах: скорее, это попытка сделать возвышенный миф об астронавтах как можно более понятным, близким к телу — телу, кстати, в книге уделяется намеренно много внимания, поскольку одной из целей экспедиции было изучение того, как длительное пребывание в космосе влияет на организм человека (у Келли есть однояйцевый близнец, поэтому его участие в программе — роскошный подарок для ученых). В книге полно хватких очеловечивающих деталей — предполетная клизма, кассета с комариным писком, взятая на орбиту, чашечка космического эспрессо за 100 тысяч долларов. Или, например, традиция астронавтов, уже одетых в скафандры, мочиться на правое заднее колесо автобуса, везущего их к стартовому комплексу Байконура: перед полетом так сделал Юрий Гагарин, и с тех пор предполетное мочеиспускание стало обязательным ритуалом (астронавты-женщины стараются брать соответствующую жидкость с собой в бутылочках).
Одна из главных тем «Стойкости» — русская космонавтика. С русскими американцы делят МКС, взлеты на станцию происходят с российского космодрома и на российских кораблях «Союз», да и сам автор в силу указанных обстоятельств вынужден был подолгу жить в России и выучить язык. Келли много рассуждает об особенностях русского стиля управления, совещаний с ЦУПом, поведении космонавтов в чрезвычайных ситуациях («Русский подход состоит в том, чтобы сказать „да пошло оно...” и посвятить, возможно, последние 20 минут жизни ланчу»); объясняет, что такое сало, почему русская еда засыпана тонной укропа и чем отличается blyad от blya. Все это делается с иронией и подчеркнутой нежностью: большую часть карьеры он провел бок о бок с русскими и возвращаться к риторике холодной войны не хочет.
В целом «Стойкость» напоминает дорогостоящий, грамотно сделанный космический блокбастер (по темпоритму — «Марсианина» Ридли Скотта, по количеству отвязных русских — «Салют-7» Клима Шипенко). Обыденно-бытовые эпизоды здесь продуманно чередуются c драматичными ситуациями, смешные сценки — c обсуждением серьезных проблем, слезоточивый пафос — с саркастичным чертыханием. Сам Келли выступает не просто очевидцем экспедиции, а полноценным главным героем — в ход жизни на МКС то и дело вмешиваются интимные флешбэки (дети, жена, развод, отец-алкоголик, рак простаты). «Стойкость», как и любой хороший нон-фикшн, старается через человека показать тему, а в итоге через тему показывает человека.
Екатерина Кулиничева. Кроссовки. Культурная биография спортивной обуви. М.: Новое литературное обозрение, 2018
Всё о кроссовках: история технологий, маркетинг, присутствие в кино и музыке, мода, феномен коллекционирования. Екатерина Кулиничева, журналистка и историк спортивного дизайна, рассказывает о культуре кроссовок под разными углами, с помощью разных инструментов и с разной степенью академичности. Не все ее подходы к теме можно назвать удачными, но есть и бесспорно ценные главы — например, описание российского сообщества фанатов кроссовок с обстоятельными комментариями его участников: сникерхедов, кастомайзеров и коллекционеров.
Пожалуй, самая большая проблема книги — обилие необязательных общих мест, нужных разве только тем читателям, чье представление о кроссовках никогда не выходило за рамки удобной обуви для занятий спортом (но тогда неясно, почему эта книга в принципе должна их заинтересовать). Кажется, что автор зачастую недооценивает не только читательское знание о предмете, но и о жизни вообще (например, здесь: «Манера одеваться запоминающимся образом и яркий персональный стиль традиционно считаются атрибутами неординарной личности — это один из архетипов, существующий в культуре, который подпитывается многолетней практикой богемы: художников и других представителей творческих профессий»). Тем не менее, за вычетом таких текстовых пробуксовок, в книге можно найти много любопытной фактуры: мода на кроссовки как эхо транспортной забастовки в Нью-Йорке 1980 года, причины возникновения женских кроссовок на танкетке, «эффект красных кроссовок», который обозначает позитивный эффект от нонконформистского поведения, — участвовавшие в исследовании студенты восприняли лектора, пришедшего в красных «конверсах», как более компетентного и авторитетного.
Главы, в которых Кулиничева переходит к анализу фанатских сообществ (то есть переходит от обуви к людям), самые интересные. По сути, она разрушает обывательское представление о сникерхедах как недалеких консьюмеристах, тратящих жизнь на многодневные очереди за редкими кроссовками, или ушлых ресейлерах, перепродающих потом такие кроссовки втридорога. Кулиничева показывает эту субкультуру как сложноустроенный фандом, в котором есть свои эксперты, энтузиасты, организаторы конвентов, художники, серьезные коллекционеры. При этом российский фандом (хотя казалось бы!) не копирует слепо американский или английский стиль — у него есть своя уникальная специфика, напрямую связанная с советской и постсоветской историей. Именно в этом разрезе культурная биография кроссовок становится чем-то несоизмеримо большим и важным, чем набором занимательных фактов о закрытой обуви на резиновой подошве.
Атул Гаванде. Все мы смертны. Что для нас дорого в самом конце и чем тут может помочь медицина. М.: АСТ: Corpus, 2018. Перевод с английского Анастасии Бродоцкой
Мощная книга о старости и умирании. О том, что ради иллюзорной надежды «протянуть подольше» люди порой жертвуют всем, в том числе своим настоящим. О том, когда необходимо пытаться что-то исправить, а когда уже нет. Атул Гаванде, американский хирург индийского происхождения, поднимает тяжелейшую проблему — сегодня умирание отдано на откуп медицине, но медицина не умеет провожать умирающих в последний путь, она умеет только отважно спасать их, порой обрекая на адские и в целом бессмысленные мучения.
Эта книга не про науку, а про этику, хотя Гаванде и подробно объясняет, как организм стареет и выходит из строя, что происходит с зубами, сердцем, когнитивными способностями. Его интересует, что может сделать врач для человека, объективно подходящего к концу своей жизни («Дайте нам болезнь, и мы с ней что-нибудь сделаем. Но дайте нам пожилую женщину, у которой высокое давление, артрит коленных суставов и множество сопутствующих недугов, — пожилую женщину, которая вот-вот утратит возможность жить привычной счастливой жизнью, — и мы растеряемся и сделаем ей только хуже»). Лечение старых или безнадежно больных пациентов, по мнению Гаванде, должно исходить не из того, сколько им жить, а как им жить и ради чего. Отсюда же его критика домов престарелых, в которых люди проводят последние годы жизни то ли как в тюрьме, то ли как в больнице. Альтернативы существуют — например, пансионаты с дополнительным уходом, главное достоинство которых в том, что люди могут сохранять свою независимость до самого последнего этапа.
Все свои соображения, подчас провокационные именно в своей разумности, Гаванде иллюстрирует реальными историями: 87-летнего геронтолога, ухаживающего за своей слепой женой; молодой женщины, у которой обнаружили рак легких во время беременности; или собственного отца, хирурга, не понимающего, нужна ему операция или нет, после того, как у него обнаружили рак спинного мозга. Каждая история в книге не похожа на другую, при этом их уникальность определена не формой болезни, а суммой жизненных обстоятельств человека — в принятии сложных решений именно ею, по мнению Гаванде, и должны руководствоваться лечащий врач, родственники и сам пациент.
Парадоксально, что, несмотря на столь некомфортную тему, «Все мы смертны» читать совсем не трудно и даже захватывающе (для сравнения — автору рецензии обычно становится дурно даже от невинного описания крови на страницах художественного романа). Этот эффект достигается благодаря спокойной и мягкой интонации рассказчика, доктора, который начинает сложный разговор с пациентом с волшебных слов: «Вот что меня беспокоит…». По сути, вся книга и есть такой сложный разговор, только с читателем: Гаванде сообщает ему неприятную новость — вы умрете, но делает это так, что по окончанию разговора можно ощутить не отчаяние или страх, а чувство облегчения и благодарности.