Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Томислав Османли. Корабль. Консархия. М.: Центр книги Рудомино, 2024. Перевод с македонского Ольги Панкиной
Что мы знаем о Македонии?
Прежде всего мы знаем о Македонии то, что она не Македония. Бескровно выйдя из состава Югославии, государство долгое время официально называлось Бывшая югославская республика Македония. Называться просто Македонией ей запретили соседи — Греция и Болгария, сделавшие вид, будто обеспокоены возможными территориальными претензиями на всю одноименную историческую территорию (в действительности, как обычно, не обошлось без великодержавного шовинизма). С 2017 года власти республики согласились на компромисс — с тех пор Македония именуется Северной Македонией. Пойти на этот шаг пришлось из-за того, что одним из базовых условий вступления в Евросоюз является отсутствие территориальных споров с соседями по общему европейскому дому, а вступление в ЕС — уже четверть века приоритетное направление внешней политики Македонии. Правда, весной этого года присягу принесла новоизбранный и националистически настроенный президент Гордана Силяновская-Давкова. На инаугурации она демонстративно назвала Северную Македонию просто Македонией, после чего соседи дали понять, что на этом о евроинтеграции Бывшей югославской республики Македонии можно забыть на неопределенное время.
О Македонии мы также знаем, что неэффективный, но зато крайне зрелищный способ ведения огня с двух рук называется стрельбой по-македонски, хотя сами македонцы к этому изобретению не имеют, по-видимому, никакого отношения. Зато мы почти точно знаем, что македонская литература — самая молодая славянская литература. На самом деле славянская письменность зародилась как раз на территории Северной Македонии, а в ее основу лег болгаро-македонский, отдельный македонский язык был кодифицирован лишь после Второй мировой и прихода социалистов.
Этих скромных фактов достаточно, чтобы понять: во-первых, мы ничего не знаем о Македонии; во-вторых, историческая судьба Македонии — это постоянная борьба за признание даже не своей самостоятельности, но и вообще существования. А борьба даже не за существование, а за право на признание того, что ты существуешь, неизбежно утомляет.
Невыносимая усталость от политики, экономики, общества, бюрократии и всего прочего, что образует государство и его «исторический процесс», — таков ведущий мотив романа-антиутопии македонского писателя, публициста, историка и теоретика медиа Томислава Османли «Корабль. Консархия», законченного в 2015 году и теперь переведенного на русский язык для серии «Сто славянских романов».
Действие «Корабля» разворачивается в 2039 году. Пересказывать его сюжет нет особой нужды — жанр утопии или антиутопии вообще редко предусматривает рассказ истории; читателя ждет скорее набор ситуаций, случившихся в нарисованном автором негативном прогнозе развития человечества.
Итак, к 2039 году мир наконец пришел к окончательному консенсусу об оптимальном политическом устройстве. Идеальной формой правления была признания «консархия» (от слова «консорциум») — корпоративная власть акционерных обществ.
Консархическое правление держится на тотальном контроле за действительностью, на лишении реальности всего «естественного», «природного». Здесь Османли предлагает читателю ужаснуться полному боевому комплекту современного стихийного реакционера: генетически модифицированные розы, исламская глобализация, материалистический экуменизм, трансгуманизм, слияние гендеров в один большой гендер, сексуальная свобода, выраженная в повальной пансексуальности, повальная зависимость от фармацевтических препаратов и наркотических веществ.
Таков конец истории, в котором нет социальных, этнических и религиозных конфликтов. Все противоречия здесь урегулированы не самими людьми в демократических гражданских процессах, а элитами, которые руководствовались не чувством гуманизма, а сугубо экономическими соображениями:
«Идея потребителя и субъекта прибыли, акционера, стала громадным шагом вперед в разработке духа нового сообщества. На ней основывалась вся либерализация и преодоление социальных различий и всех видов социального неравенства».
Конечная цель консархов — захватить человеческое воображение, лишить подданных возможности даже помыслить о каких-либо альтернативах текущему мироустройству.
Действительно, воображение из этого дистопического будущего практически изъято. «Корабль» целиком построен из общих мест гуманитарной фантастики: летающие скейтборды, сверхреалистичные голограммы, одежда, меняющая форму и цвет по воле носителя, нелепый волапюк вместо живого языка общения, 6D-кинематограф вместо нормальных двухмерных фильмов (как историк медиа Османли, к слову, должен знать, как кинематограф начал выходить за пределы плоского экрана еще сто лет назад и почему он никогда из него не выйдет). Груди у женщин здесь биомеханические, способные менять форму и размер, у мужчин члены — тоже искусственные, бывают даже запасные. Доминирующий стиль в архитектуре — ампир, в котором выстроено современное Скопье, российскому читателю специфические новостройки македонской столицы могут напомнить о лужковской Москве:
«Этот противоречивый образ, стремительно, всего за несколько лет возникший у него на глазах, создавал у Слободана Савина впечатление, что консархия живет в неком второсортном комиксе, иногда же ее образ ассоциировался у него с каким-то абсурдным кукольным театром в неудачно выстроенных декорациях европеоидного неоклассического, византийско-эклектичного и ретроукрашательского типа с неопределенной идентичностью, которая неизвестно почему называлась барочной».
При этом «Корабль» только лишь кажется очередным памфлетом какого-нибудь исписавшегося социального мыслителя, обеспокоенного закатом Европы, диктатурой чистогана, насильственными сменами пола и прочим Соросом-Швабом. На самом деле этот роман неизбежно ставит перед читателем крайне важный вопрос: а почему, собственно, мы считаем объективную, «реальную» реальность чем-то не просто самоценным, но некой высшей ценностью? Почему мы так сопротивляемся даже мыслям об объективно хорошей идее переместить наш ужасный, чудовищный, голодный, истерзанный войнами мир в пресловутую Матрицу, где нас будут кормить, поить и всячески беречь в обмен на вычислительные мощности наших организмов?
Если держать в уме общий сеттинг «Корабля», можно прийти к выводу, что «реальность» — лишь одна из множества «традиционных» ценностей, которые никто не может внятно сформулировать, но которые стоят того, чтобы за них умереть (хотя лучше, конечно, отправить умирать за них кого-нибудь другого). Вероятно, так и есть — но лишь вероятно.
Куда интереснее, а то и продуктивнее отойти от всех этих обобщений и подумать немного о конкретных вещах, о том, почему именно такая книга была написана македонцем Томиславом Османли именно в середине 2010-х годов? Понять это поможет одно интервью, которое писатель как-то дал хорватскому (что важно) изданию TRIS. В нем Османли, отвечая на вопросы о своих политических настроениях, дал себе ясную характеристику: евроскептик-еврофил. Единое европейское пространство кажется ему утопическим идеалом, к которому следует стремиться, но на практике он недостижим по нескольким причинам.
Как сын гречанки, Османли мог получить паспорт государства — члена Евросоюза, но не стал этого делать. Причина — для его получения необходимо отказаться от гражданства, полученного при рождении, а Османли находит это странным «для писателя и человека». Впрочем, это дело вкуса.
Куда важнее и весомее звучит другая его претензия, созвучная многим и самым на самом деле разным людям, из которой и развивается книга «Корабль». Сформулировать ее можно так: кто бы что ни говорил, но европейцы бывают трех сортов — «настоящие» европейцы (наиболее экономически развитые страны, стоявшие у истоков ЕС), «младоевропейцы» (эдакие бедные родственники, которых приняли в общую семью в аномально сытые времена) и «недоевропейцы» — обреченные вечно обивать пороги Европы, бесконечно приводя себя ко все новым и непрерывно меняющимся «стандартам».
Символично, что эту распространенную претензию проговаривает именно македонец, знающий на историческом опыте своей страны, что процесс доказательства своего бытия может легко растянуться на тысячелетие. «Мы придем, Европа, наша мать родная!» — так называется государственный гимн консархии, в которой разворачивается действие «Корабля». Уже из этого названия и статуса текста можно понять, что описанная в нем цель рассчитана на вечность и не подразумевает достижения.
И теперь можно найти ответ на вопрос: почему же реальность воспринимается людьми как некая высшая самодостаточная ценность? Судя по всему, это происходит тогда, когда человек приходит в своем разочаровании действительностью к выводу: реальность-то ненастоящая, вместо нее подсунули какую-то симуляцию. Вывод этот может иметь трагические последствия. Например, люди, видя вместо реального будущего лишь фантазии и миражи, могут развернуться в прошлое, решив, что уж тогда все было реальным. Так и происходит во вселенной «Корабля», где не только ампир — доминирующий архитектурный стиль, но вся культура производится в эстетике «ретро», потому что главный девиз этой дистопии гласит: «Современность не только содержит в себе все прошлое, но и является его кульминацией».
Руководствуясь этим принципом, реакционеры, воюющие с «концом истории», оглядываясь на мифические (или голографические?) «идеалы прошлого», сами не ведая, оказываются борцами за достижение этого самого конца. Поэтому подлинный идеал все-таки лежит в будущем — и достичь его можно, но только если не замораживать обманчиво, как показала жизнь, уютное настоящее.
Таков, пожалуй, позитивный смысл этой все-таки оптимистичной книги македонского писателя Томислава Османли.