Дерек Джармен. Современная природа. М.: Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2019. Перевод с английского Ильи Давыдова
Английский режиссер и художник Дерек Джармен (1942–1994) — классический мученик от искусства. Родившись в семье отставного военного (и по совместительству домашнего тирана), он по воле отца мигом отправился с глаз долой в интернат, где познал, что такое насилие — психологическое и заодно физическое.
Получив классическое образование, он крайне разочаровал своих родителей, решив стать художником. А заодно и тем, что «наш Дерек» оказался любителем парней. Много лет спустя после смерти отца и матери он напишет:
«Сегодня годовщина свадьбы моих родителей. Как мне их вспомнить? Я испытал облегчение, когда они умерли, были похоронены и больше не могли за мной подсматривать. Но и теперь, когда прошло столько времени после их смерти, они остались как эхо в тишине моей личной жизни».
В поисках освобождения Джармен окунулся в мир ночных клубов и встреч со случайными парнями на улицах. Между делом он снял множество лент, которые ныне считаются классикой независимого кино. Одной из них стал «Юбилей» — панк-опера, в свое время давшая правительству Тэтчер casus belli для борьбы с британским киноандеграундом.
В 1988 году Дерек Джармен первым из публичных персон Соединенного Королевства отважился сообщить о своем ВИЧ-положительном статусе. За что, разумеется, был немедленно предан остракизму. Пресса охотно устроила травлю, соревнуясь в игривости заголовков, а коллеги Дерека по цеху перестали подавать ему при встрече руку.
Здесь и начинается история «Современной природы» — дневника Джармена, который он вел с 1 января 1989 года по 3 сентября 1990-го.
Открывают книгу заметки о том, как режиссер решил разбить прекрасный сад в наименее предназначенном для этого месте из всех, что мог найти в Англии, — на мысе Дангенесс. Место это славится своими видами на атомную электростанцию и на вечно холодное море. Именно этот унылый край Джармен выбрал себе для изгнания, чтобы посреди гальки, перекатываемой волнами, дать жизнь самым сильным из растений.
«Мой сад — мемориал; каждая круглая клумба — узел истинной любви, украшенный лавандой, бессмертником и сантолиной.
Сантолина находится под влиянием Меркурия, а потому сопротивляется ядам, очищает и излечивает укусы ядовитых тварей. Побег лаванды в руке или положенный под подушку дает вам шанс увидеть привидение, побывать в стране мертвых».
Доморощенный психоаналитик наверняка заметил бы: стремление ВИЧ-положительного гомосексуала посадить семя в заведомо бесплодную землю — попытка пережить травму из-за того, что у него никогда не будет детей. И, разумеется, это оказалось бы чушью. Потому что Джармен сам прекрасно знает, что не так с его тараканами в голове. Он откровенно говорит о своих эротических снах, он не стесняется сказать, как легко ему стало после смерти родителей, он не стесняется сказать, что, в конце концов, хотел бы жить.
«Я изменился; мои безумные ночи с водкой превратились в досадные воспоминания, зуд перед сном. За два года лишь несколько случайных ночей вне дома. Даже с безопасным сексом я чувствую, что жизнь моего партнера — в моих руках. Вряд ли это позволит забыться. Я прошел долгий путь <...> и все же мечтаю о маловероятной старости в образе волосатого сатира».
Однако ценность книги Джармена не только в том, что это предельно искренняя исповедь выдающегося художника. Ее автор раскрывается как невероятно эрудированный человек. Он хоть и брезгует современными романами, зато находит утешение в поэмах Овидия (с которым себя явно и небезосновательно ассоциирует) и — в то же время — в трудах Гастона Башляра. Обустраивая свой сад, он вспоминает, как Плиний объяснял название «нарцисс» и зачем римские солдаты брали в походы луковицы этого цветка.
Хижина Перспективы —небольшой дом, куда въехал Джармен вскоре после того, как у него диагностировали ВИЧ
«Розмарин — Ros marinus, морская роса, — оказался довольно стойким. <...> Томас Мор, любивший это растение, писал: „Что до розмарина, я позволил ему украсить собой все стены сада, но не потому, что его любят пчелы, а потому, что это растение, посвященное воспоминаниям, а значит, дружбе. Если у кого-то есть веточка, все ясно без слов”.
Растение было частью букета Офелии: „Вот розмарин — это для памятливости”. Позолоченный и украшенный лентами, он появлялся на свадьбах, а также его ветку вкладывали в руки мертвым.
По легенде, эти цветы были белыми до того дня, как Дева Мария решила высушить на кустах свое одеяние, окрасив их в небесно-голубой оттенок».
К сожалению, вся эта теософско-ботаническая вакханалия длится недолго — чуть больше года. Завершается книга записями из госпиталя, куда Джармен попал в совершенно разбитом состоянии с пораженными легкими. Но даже в больничном бреду художник находит в себе силы делать заметки примерно следующего содержания:
«Я назвал свой вирус генералом Ярузельским. Генерал наслал на меня четыре приступа поноса (русские танки). Затем, поскольку гражданин Антибиотик уехал на выходные, я пропотел, но температура продолжала расти».
Можно не смотреть ни одного фильма Дерека Джармена, чтобы оценить его дневники. Это книга-коллаж, в которой переплетаются заметки человека на пороге смерти, эротическая новеллистика, краткие эссе на исторические темы (подчас случайные), пейзажные зарисовки и, как ни странно, юморески с участием довольно известных персонажей.
-
Формально «Современная природа» напоминает психотерапевтические «Мемуары» Теннесси Уильямса, которые Джармен несомненно читал. Однако лучшие места из его книги хочется сравнить скорее с «Записками из кельи» Камо-но Темэя — настолько местами поэтичен и трагичен в своей аскезе текст Джармена:
«Всю ночь шел дождь.
В пять пришел бледный серый рассвет. Рыбаки покинули пляж.
Я всегда радуюсь рассвету: беспокойная ночь уходит, глубокого сна нет, как раньше, и он не уносит мерцающие кошмары, что крутятся на границе сознания.
Во время завтрака на столб линии электропередачи села пустельга».
В других же фрагментах он неожиданно переходит на яростную публицистику, жертвами которой становятся клерикалы, консервативные политики, журналисты, система образования и вообще все, что подвернется под руку разгневанной музе Джармена. Сквозной же темой «публицистической» линии «Современной природы» становится СПИД и всеобщая ненависть к носителям ВИЧ.
Пресса, которую так ненавидел Джармен, до сих пор использует «чуму ХХ века» как верное средство заполнить пустые полосы, когда нет других инфоповодов. Устроить моральную панику, чтобы свести ее на нет, как только будет о чем снова писать. И каждая книга вроде «Современной природы», простите за патетику, — отличное напоминание о том, что каждая жертва ВИЧ (как и любой другой болезни) все-таки личность, а не статистическая единица.
«Этим вечером я рассказывал о симптомах своего последнего заболевания группе студентов-медиков. Алмрот Райт, в честь которого названа эта палата, стремился убрать из медицины моральную цензуру. В глазной клинике мою медсестру, носившую яркие брюки, осуждали: „Разве в Сент-Мэри медсестры одеваются подобным образом?” Я пришел ей на помощь: „Когда вы видите так, как я, цвет помогает”.
Стулья, на которых сидят больные СПИДом, покрыты полиэтиленом».
В больнице Джармен оставался веселым, несмотря на агонию
Но закончить хотелось бы на относительно оптимистичной ноте. Главное, что несет в себе садоводческий дневник Дерека Джармена, то, что стоит помнить каждому, независимо от политических, эстетических и других предпочтений, — это то, что фантазия художника может спасти даже тогда, когда спасать уже практически нечего.
«Этим утром мое сознание гораздо более ясное; мысленно сажаю сад, сею фенхель и календулу. После потения моя температура вернулась к тридцати шести. Медленно брожу по палате».
Да, так себе утешение. Но обычно нам предлагают и похуже.