Хильде Эстбю, Ильва Эстбю. Это мой конек. Наука запоминания и забывания. М.: Альпина нон-фикшн, 2020. Содержание
В философии Мартина Хайдеггера вещь заявляет о себе в момент своей поломки, как это происходит в хрестоматийном примере с молотком: способ бытия молотка — забивание, поэтому, если все проходит успешно, молоток как будто становится невидим. Но если молоток ломается, он становится заметным и постижимым в качестве молотка.
Нечто подобное произошло с памятью двадцатисемилетнего Генри Молейсона, страдающего сильной формой эпилепсии, для лечения которой хирург Уильям Бичер Сковилл в 1953 году произвел операцию по удалению гиппокампа — не вполне исследованной на тот момент части головного мозга, которая, как предполагалось, была связана с этим заболеванием. В результате эпилепсию Генри действительно стало возможно контролировать, но проявились удивительные побочные эффекты: Генри полностью забыл события предшествующих операции двух-трех лет жизни и не мог запомнить ничего нового. У него сохранилась только кратковременная память и воспоминания, предшествующие нескольким годам до операции. Так ученым стало ясно, что гиппокамп каким-то образом связан с ключевыми механизмами памяти. А сестры Ильва и Хильде Эстбю — нейропсихолог и известная писательница из Норвегии — написали об этом книгу «Это мой конек. Наука запоминания и забывания», в которой рассмотрели не только этот случай, но и многие другие современные открытия в области нашей памяти.
Во-первых, почему часть мозга, отвечающая за воспоминания, носит такое странное название? Из книги мы узнаем, что в 1564 году ее открыл итальянский врач Юлий Цезарь Аранци. Глубоко в височной доле он обнаружил маленькую согнутую структуру, которую вырезал и внимательно рассмотрел. Больше всего врачу эпохи Возрождения она напомнила морского конька, поэтому он и дал ей название «гиппокамп», что переводится с латыни как «лошадь — морское чудище». Дело в том, что в Италии того времени морских коньков наравне с шелкопрядами считали загадочными существами, и такое название, как отмечают авторки, уже в самом акте именования было невольно связано с механизмами памяти, которая в первую очередь выделяет все необычное (если предмет имеет особые черты и выделяется из общей массы, гиппокамп сохранит о нем воспоминание), хотя сам врач тогда и не подозревал, с чем именно связан только что открытый им орган. Именно образ морского конька и дал название книге, удачно совпав с русским идиоматическим выражением «мой конек», употребляемым в значении любимого занятия, излюбленной темы разговора, увлечения, хобби и так далее.
Но как дела у Генри, вероятно, спросите вы. Весьма печально, ведь после операции он превратился в персонажа позднего творчества Сэмюэля Беккета. Следующие 50 лет после операции Генри суждено было жить одним мгновением:
«Он не помнил, что делал всего полчаса назад и как шутил совсем недавно. Не помнил, что ел на обед и сколько ему лет, пока не смотрелся в зеркало и не видел седые волосы. Не знал, какое сейчас время года, но мог догадаться, посмотрев в окно. Так как Генри ничего не помнил, он не мог распоряжаться деньгами, готовить пищу и справляться с повседневными домашними делами, поэтому жил у родителей. В целом он был доволен своей жизнью, но временами приходил в сильное замешательство — как, например, тогда, когда умер его отец.
Печаль от утраты отца забылась на следующий день. Но однажды утром он проснулся и обнаружил, что кто-то украл прекрасную коллекцию оружия — раньше она всегда висела на стене. Коллекцию получил в наследство его дядя, и ее отсутствие стало для Генри явным сигналом, что что-то не так, — Генри не помнил, что это произошло из-за смерти отца. Он-то решил, что ночью в дом забрались воры. Объяснять ему положение дел смысла не было. Следующим утром он снова обнаруживал признаки грабежа. В конце концов дяде пришлось вернуть коллекцию. Постепенно Генри привык к мысли, что его отец домой больше не вернется — появилось своего рода знание, что он умер».
Гиппокамп и морской конек
Несмотря на всю трагичность, для науки опыт Генри оказался абсолютно бесценным. Сестры Эстбю пишут, что лишь побеседовав с ним, можно было выявить базовые законы, по которым работает наша память. Поэтому благодаря Генри ученые выявили две структуры запоминания: кратковременную память, которая у Генри вполне сохранилась, и долговременную (процедурную) память, от которой у Генри осталась только половина, то есть неосознанно выученные навыки.
Возможность неосознанного запоминания навыков в случае Генри удалось установить в ходе эксперимента, поставленного Брендой Миллер — нейрофизиологом, пионеркой нейронаук и главной исследовательницей случая Генри, посвятившей ему сорок лет жизни. Дело в том, что Генри как до, так и после операции любил задачи, требующие умственных усилий. Например, с ним постоянно был журнал с кроссвордами, которому он уделял много времени. Это и позволило легко уговорить его на ряд экспериментов, один из которых предлагал Генри найти выход из лабиринта: он сделал двести двадцать шесть попыток, но так и не смог выбраться из него. Впрочем, едва ли можно говорить о неудачах в привычном смысле этого слова, поскольку после каждой новой попытки Генри сразу же о ней забывал и всякий раз приступал к задаче совершенно неподготовленным.
Все изменилось, когда Бренда Миллер предложила Генри нарисовать звезду с помощью зеркала — так, чтобы Генри видел в нем свою руку и листок бумаги. Действительно, как отмечают сестры Эстбю, задача не из легких, ведь, глядя на отражение в зеркале, мы обычно ведем линию совсем не в ту сторону. Конечно, положительных результатов можно достичь, если каждый раз запоминать порядок действий, но, в отличие от пережитых событий или лабиринтов, сознательно думать о выполнении данного задания в данном случае не нужно. Это обучение в большей степени связано с нашим телом, его соматикой, а не с логическими способностями нашего сознания. Это подтверждается тем, что в ходе эксперимента Генри, глядя в зеркало, стал с каждым разом рисовать звезду все лучше и лучше — и постепенно добился идеальных результатов. Что и позволило Бренде Миллер сделать вывод о том, что долговременная память состоит из непохожих друг на друга отдельных структур. То есть гиппокамп не используется в процессе обучения тому, что не требует сознательного обращения к памяти.
Что у Генри отсутствовало полностью, так это эпизодическая память, благодаря которой человек хранит свои впечатления, словно в дневнике, а также возможность запоминать новые факты о себе и о мире, которая называется памятью семантической. Причем семантическая память о прошлом за три года до операции у Генри осталась, а эпизодическая пропала вовсе: воспоминания Генри о прошлом потеряли живость, став голыми фактами. То есть написать свою собственную эпопею «В поисках утраченного времени» Генри, к сожалению, не смог бы. Но именно это позволило ученым установить, что память недавнего прошлого обрабатывается в гиппокампе в течение двух-трех лет, после чего переходит в другие отделы головного мозга, становясь памятью эпизодической.
Мы совершенно не напрасно вспомнили великое произведение Марселя Пруста, которое сестры Эстбю, конечно, не могли обойти вниманием в своей книге о памяти. Так, мы, ко всему прочему, узнаем, что один из секретов романа «В поисках утраченного времени» в том, что в человеческом мозгу обонятельные и вкусовые центры находятся близко к гиппокампу (ближе всего, конечно, обонятельные), поэтому с точки зрения нейронаук нет ничего удивительного в том, что Пруст испытал столь глубокий опыт переживания прошлого, просто надкусив печенье «Мадлен».
Ильва и Хильде Эстбю
Но если в случае Генри мы имеем дело с практически полным отсутствием памяти, то что могла бы нам рассказать память абсолютная? Здесь сестры Эстбю вспоминают о другом персонаже, который уже прекрасно знаком читателям «Горького», — о Соломоне Вениаминовиче Шерешевском. Дмитрий Борисов подробно описывал его историю в недавнем тексте, посвященном научпопу прошлых лет, — работе советского врача Александра Лурии «Маленькая книжка о большой памяти». Эта книга вышла более полувека назад, но многократно переиздавалась (в последний раз — в прошлом году), и появление новых книг других авторов, в которых подробно описывается история Шерешевского, красноречиво говорит о том, что и сейчас механизмы работы памяти, которые он демонстрировал (в его случае это была абсолютная способность к запоминанию, сопровождавшаяся синестезией), продолжают привлекать внимание ученых и исследователей. Сегодня многие из них полагают, что именно благодаря синестезии воспоминания врезались в память Шерешевского намного глубже, чем у любого другого человека, — но, что в данном случае стало причиной, а что следствием, судить по-прежнему сложно.
Беспамятство и абсолютная память — таковы лишь несколько примеров выходящих за привычные пределы механизмов памяти, приведенных в книге сестер Эстбю. И ими книга, конечно, не исчерпывается. Почему наша память напоминает соты, как птицы запоминают свои песни и многое другое вы можете узнать, прочитав ее самостоятельно.