Эрик Курландер. Монстры Гитлера. Сверхъестественная история Третьего рейха. СПб.: Владимир Даль, 2021. Перевод с английского и примечания А. Говорунова. Содержание
О связях нацизма и оккультизма написан даже не вагон, а целый состав литературы, где стандарт развесистой клюквы задает «Утро магов» Жака Бержье и Луи Повеля, а добротного академического исследования — «Оккультные корни нацизма» Николаса Гудрика-Кларка. Относительно молодой американский историк Эрик Курландер стремится если не потеснить последнее из упомянутых изданий, то по крайней мере действует на том же уровне проработки вопроса.
Работа Курландера ощутимо масштабнее книги Гудрик-Кларка, американец сознательно избегает сюжетов, которые прекрасно осветил британский коллега, и оспаривает его выводы, согласно которым ариософия не слишком повлияла на политику нацистов. Напротив, утверждает американец, если мы хотим разобраться, чем был Третий рейх, нам придется самым серьезным образом отнестись не только к гиммлеровским фантазиям о Гиперборее, но и к катарскому гностицизму Отто Рана, палеолитическим видениям Германа Вирта, конфликтам ирминстов школы Вилигута с арманистами школы Листа, а также к теории полой Земли, доктрине вечного льда и прочей будоражащей ереси. Все эти вещи и множество иных Курландер освещает плотно, суховато, без скандалов, придирчиво отбирая источники.
Центральный концепт Курландера — это «сверхъестественное воображаемое» (по аналогии с социальным воображаемым Чарльза Тейлора), т. е. сложный комплекс мыслительных ходов и практик, который сформировался в конкретных исторических условиях и стал условием возможности не менее конкретных действий нацистов на ниве политики и общества. Униженные после Первой мировой немцы в целом ощущали себя крайне неуютно под угрозой растворения во вражеских веяниях. Именно «сверхъестественное воображаемое», агломерат антимодернистских верований и модернистского сциентизма, обеспечило механизмы, с помощью которых можно было обратить опасных «других» (большевиков, евреев, африканских оккупантов Рура и т. п.) в «монстров» — тех самых, что фигурируют в названии книги, и затем им противостоять.
«Под влиянием нетрадиционных исследований лечения рака Зигмунда Рашера Гислер инструктировал IWZ работать с Volksmedizin, используемыми антропософией и реформой жизни холистическими и гомеопатическими методами, для чего привлекли также Хирта и Мэя. Математический отдел устроили в концлагере Заксенхаузен в 1944 году, а ботанический — в начале 1945 года».
Карин Клеман. Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» М.: Новое литературное обозрение, 2021. Содержание. Фрагмент
Наблюдение за лентой новостей в России способно ввергнуть в уныние даже самых стойких и «политикой не интересующихся» субъектов. Мысли о том, что «страна такая» да «народ не тот», подворачиваются сами собой. Книга франко-российского социолога Карин Клеман может послужить здесь антидотом и средством слегка заземлиться к реальности.
Предметом исследовательского интереса послужил низовой патриотизм — то, как дорогие россияне переживают и осмысляют свою причастность к широкой национальной общности. Термин «национализм», нормативный для западных ученых, автор не использует в силу его отягощенности для русского читателя негативными коннотациями. При этом социолог отмечает, что, в отличие от европейских стран, той же Франции, в России нация находится в процессе формирования и, в частности, поэтому ее потенциал как «прекурсора» демократии еще не реализован.
Однако для того есть неплохие предпосылки: по данным Клеман, собранным по стране от Питера до Алтая, в России существуют весьма разнообразные формы осмысления национальной солидарности, весьма отличные от той, что транслируют власть и так называемые элиты. Среди русских (именно они, что примечательно, были объектом исследования) доминирует «социально-критический патриотизм», где центральным переживанием оказывается вопрос, вынесенный в подзаголовок. Нестерпимая жгучесть этого вопроса — непременное условие и провозвестник трансформаций политического ландшафта страны.
«По итогам полевого исследования двух кварталов Москвы исследователи „не обнаружили хоть сколько-нибудь непреодолимой враждебности к „другим”, индоктринированной какими-либо ксенофобскими или расистскими теориями”».
Наталья Бичурина. Горы, язык и немного социальной магии. Опыт критической социолингвистики. СПб.: Издательство ЕУСПб, 2021. Содержание
Неискушенному уму рождение новых языков может представляться чем-то вроде «эксперимента с капающим пеком» — нечастым событием, которое никто воочию не видел. Социолингвист Наталья Бичурина опровергает это соображение, равно как и проблематизирует расхожий тезис о «смерти языков». Ее монография, выросшая из многолетнего исследования, посвящена появлению на свет франкопровансальского языка, на котором говорят в альпийском регионе на стыке трех стран — Швейцарии, Франции и Италии. В каждой из них автор пожила от года до трех, погружаясь в материал.
Тут возникает вопрос, собственно, о каком рождении идет речь, если указания на франкопровансальский язык, он же арпитанский, прослеживаются еще в документах VI века? Оказавшийся в XX веке под угрозой исчезновения франкопровансальский лишь сейчас получает юридический статус регионального языка, стандартную письменность, вводится в школьное образование, а его носители признаются языковым меньшинством. Бичурина рассматривает из перспективы критической социолингвистики процессы, которые сопровождают этот акт «социальной магии» — введение в реальность новой вещи, — и в первую очередь то, как переживают ситуацию люди, для которых арпитанский родной.
Это обаятельная, далекая от академических формальностей работа на стыке этнографии, истории и филологического анализа. Особый колорит ей придает множество личных впечатлений о жизни в довольно-таки дремучем кармане Европы.
«В Долине Аосты с большим пиететом относятся к тем, кого показывают по телевизору, а швейцарские прогнозы смотрят как наиболее достоверные».
Также у нас выходила подборка из пяти книг о том, как и зачем сохранять умирающие языки в России.
Джиллиан Портер. Экономика чувств. Русская литература эпохи Николая I. Бостон, СПб.: Academic Studies Press, БиблиоРоссика, 2021. Перевод с английского Ольги Поборцевой. Содержание
Американка Джиллиан Портер изучает занятную тему: как изменения экономических обстоятельств влияли на русскую литературу в 1820–1850-е, в частности — на образность и изображение чувств. Основное понятие, которым оперирует автор, — это ambition, и на русский со всей однозначностью его перевести как «амбиция» нельзя. Говоря развернуто, речь идет о страстном стремлении к социальному продвижению и/или обогащению. В начале XIX века оно выходит на первый план в литературе Франции и затем весьма своеобразным образом усваивается в русской литературе после восстания декабристов.
Специфику этой рецепции и раcсматривает Портер. В интерпретации Гоголя, Пушкина и Достоевского эта страсть оказывается прежде всего билетом в сумасшедший дом. В неожиданном противостоянии ей оказываются докапиталистические герои-скупцы в произведениях тех же авторов. Однако в меняющейся экономической конъюнктуре скряги уже не подвергаются моральному осуждению; через них новые ценности подвергаются сомнению. Отдельную главу Портер посвящает тому, как корродирует традиционная экономика гостеприимства — на примере «Мертвых душ», которые предстают серией неудачных дворянских приемов.
«В этом расширенном сравнении [у Пушкина] деньги превращают старика в юношу, уединенную сцену — в любовное свидание, а наполнение сундука — в сексуальный акт».
Элис Росторн. Дизайн как отношение. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2021. Перевод с английского Марии Савостьяновой. Содержание
Дизайн — это профессия, дизайн — инструмент стайлинга, дизайн — катализатор прибыли, дизайн — причина скопления мусора в Тихом океане. Вот лишь некоторые, заметим, небеспочвенные убеждения, которые в своей книге оспаривает англичанка Элис Росторн, известная помимо прочего как директор лондонского Музея дизайна. Определение, которое ее устраивает, вынесено в заголовок книги и принадлежит венгерскому художнику Ласло Мохой-Надю, причем на русский язык словом «отношение» переведен термин attitude.
Обещая пояснить, что, собственно, значит «дизайн», Росторн производит красивую туманность: дескать, «это агент преобразований, который интерпретирует изменения (сдвиги) любого рода так <...>, чтобы в конечном итоге гарантировать, что они буду влиять на нас позитивно, а не негативно». Из самой книги, которая основана на колонках для арт-журнала Frieze, туманность обретает чуть более резкие черты, но не теряет восторженности.
Книгу можно понимать как попытку утвердить престиж модной профессии, мотивирующее пособие для студентов, а также риторическую памятку к встречам с представителями бизнеса и госструктур. Но «Дизайн как отношение» — это еще и сборник любопытных наблюдений за зигзагами материальной культуры.
«Многие самые приятные моменты работы с цифровыми устройствами связаны с прикосновениями и жестами — например, маневр „потянуть, чтобы обновить”, с помощью которого мы обновлям наши почтовые ящики и ленты Instagram».