Тамим Ансари. Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман. М.: Эксмо, 2021. Перевод с английского Наталии Холмогоровой. Содержание
Американский историк афганского происхождения Тамим Ансари известен в США как публичный интеллектуал, выступающий в роли голоса разума, когда звучат демократические призывы вмбомбить в каменный век исламских террористов и их пособников. Помимо выступлений в медиа Ансари пишет книги с похожим адвокатским посылом, и эта одна из самых известных.
Подзаголовок полностью отражает суть: автор излагает историю так, как если бы центром мира был Аравийский полуостров (в терминологии Ансари «Срединный мир»), где возникает религия пророка Мухаммада, распространяясь затем на запад и восток. Временные рамки изложения — от хиджры до падения башен-близнецов.
Почему это интересно? Во-первых, книга необычайно полезна тем, что связывает персонажи и события, известные нам пунктирно, понаслышке — вроде Саладина, Ибн-Сины и монгольского нашествия, — в цельный нарратив. Эффект примерно такой же, как в компьютерной стратегии, когда вместо освещенных лоскутов, перемешанных с чернотой, открывается вся карта. Во-вторых, работа Ансари напоминает, что история — это пьеса, которую можно поставить очень по-разному в зависимости от того, какой персонаж сделан главным героем.
Повествование не лишено публицистической неряшливости, которую усугубляет проблемная редактура, но для знакомства с необычной перспективой подходит вполне.
«Монгольский геноцид не был похож на Темные Века в Европе. Он наступал и отступал не медленно, не постепенно. Это был невыносимый кошмар — но кошмар не кратковременный, вроде Черной смерти, опустошившей Европу в XIV веке, или двух Мировых войн, пронесшихся по земному шару в веке XX».
Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней. Под редакцией Меган Брендоу-Фаллер. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Перевод с английского Анны Ландиховой. Содержание
Начиная с Филипа Арьеса, исследователи детства пользовались игрушками как окошками, через которые можно подсмотреть, как понимали детство и детей в другие эпохи. Такому подсматриванию и посвящен целиком этот сборник. Если верить редактору, авторы пытались применить эпистемологический императив «ничего о нас, кроме нас» — т. е. стремились осветить не только материальную культуру детства (то, что взрослые сделали для детей), но и материальную культуру детей (т. е. те предметы, которые дети сделали сами или присвоили). В случае с детством проблематичность оного императива проступает особенно ясно, но рефлексии об этом в книге не найти.
Сборник делится на три части. В первой рассматривается комодификация детства, встраивание детей в цепочку потребления, критика этого встраивания, всевозможные попытки из этой цепочки выломаться. Вторая посвящена конструированию детства и детскости посредством художественных интервенций в дизайн игрушек. В третьей разобрано, как игрушки создают идентичности — расу, гендер и т. п. — и воплощают политические идеологии.
Сборник, с одной стороны, несколько утомляет стремлением соответствовать тому, как должно выглядеть благопристойное гуманитарное исследование в 2010-х, с другой — в нем можно найти кучу любопытных сюжетов вроде истории о том, как конструктор «Лего» мутировал от бесполой модернистской абстракции в мальчиковый придаток к голливудским франшизам.
«Тенденция объединять крестьян и детей в общую группу проявлялась как в критике народного искусства, так и в массовом воспроизводстве народных игрушек и способствовала инфантилизации крестьянства».
Карл Кереньи. Прометей. Архетипический образ человеческого существования. М.: Касталия, 2021. Перевод с английского Ивана Ерзина. Содержание
Большого эллиниста Карла Кереньи принято поминать в связи с его другом Карлом Юнгом, хотя автор монументальных трудов по античной мифологии и религии чурался мистики. Даже слово «архетипический», вынесенное в заголовок, Кереньи употребляет не в связи с юнгианскими коннотациями, но для обозначения «изначальной реальности», функцию которой выполняла в древнегреческом обществе мифология. Прояснение связи между мифологией и «эктипическим» существованием здесь и сейчас — вот что заботит венгерского филолога.
Эссе о Прометее открывает серию монографий, в которых Кереньи пытался прояснить, как миф работал в жизни древних греков, а значит, до определенной степени продолжает работать и в нашей жизни тоже. Кереньи тщательно препарирует рассказ о странном древнем боге, который вступил в особые отношения с человечеством, обнаруживая в этой истории эпический ресурс для переосмысления людского страдания. В анализ идут не только греческие источники, но и тексты Гёте и Шелли. Это духоподъемная книга — не только из-за разбираемых сюжетов, но и из-за старомодно гуманистической манеры повествования.
«Он знал, что перенесение наказания неотъемлемо от человеческого положения; но он не знал, какое ужасное наказание задумал для него Зевс. И это снова типично для человеческого удела: неожиданно не то, что выпадает на долю, а как это происходит».
Майя Гёпель. Мир после нас. Как не дать планете погибнуть. М.: Альпина Паблишер, 2021. Перевод с немецкого Тамары Эйдельман*Признана властями РФ иноагентом.. Содержание. Фрагмент
Чтение о том, как нас всех не станет, успокаивает; зная об этом, издательство «Альпина Паблишер» называет книгу так, как ее называет, хотя в оригинале она озаглавлена «Перепридумывая наш мир». Это манифест — если не сказать крик о помощи, — в котором немецкий экономист, специалист по устойчивому развитию и генеральный секретарь Немецкого консультативного совета по глобальным изменениям призывает срочно пересочинить мировую экономическую систему. О том, что будет после того, как мы исчезнем, если не внемлем ее советам, Гёпель пишет немного.
Майя Гёпель обладает редким талантом ясно формулировать очевидные вещи. Попробуем и мы: мировая экономика устроена как конвейер, где с одной стороны — природные ресурсы, а с другой — товары. Конвейер ориентирован на извлечение прибыли, а вовсе не на удовлетворение потребностей всех землян или сохранение окружающей среды. Если эту логику не пересмотреть, нищие и голодные не исчезнут — но существовать они будут не слишком долго, потому что гораздо скорее исчезнет пригодная для жизни среда.
Критика Гёпель уместна, пафос искренен, советы практичны и уместны. Единственное, что мучит не на шутку: кто должен быть читателем этого крика, чтобы он не ушел в постепенно нагревающуюся пустоту.
«Поразительно, но в Кремниевой долине тоже не думают о развитии человеческого потенциала».
Анатолий Рясов. Беккет: путь вычитания. СПб.: Jaromír Hladík press, 2021. Содержание
Писать о Беккете — дело, мягко говоря, безблагодатное, не особо кому-то нужное и потому заведомо обреченное на провал. Именно поэтому в лучших беккетовских традициях писать о нем нужно как можно больше. Но в России с этим, увы, как-то не сложилось: мало-мальски солидных книг об одном из величайших драматургов XX, и на самом деле XXI, столетия у нас практически не выходило.
Анатолий Рясов сделал робкую (пять авторских листов, если считать со всеми приложениями-примечаниями) попытку восполнить этот бесконечный пробел. Из этого вышла довольно крепкая биография с хорошо темперированным фактчекингом — если ее расширить раза в три-четыре, то она вполне уместно смотрелась бы в серии «ЖЗЛ». Очерк Рясова, который вырос из одноименной статьи, ценителям Беккета поможет освежить в памяти основные вехи творчества и жизнестроения мастера, а тем, кто по каким-то причинам до сих пор его не читал, станет отличным подспорьем в освоении собственно беккетовских текстов и не-текстов, или, если угодно, антитекстов.
Биографию своего героя Рясов попытался обрамить в некое подобие концептуальной рамки. На его взгляд, Беккет принадлежит к той породе гениев, которые пишут одну и ту же книгу, а сама жизнь франко-англоязычного абсурдиста стала его величайшим шедевром, сюжет которого начинается с модернистской сложности, а завершается уходом в радикальную простоту, пустоту, опустошение.
«В конце шестидесятых умирают еще несколько ближайших друзей писателя. „С похорон на похороны“, — эта фраза из написанной десятилетием позднее пьесы точно характеризовала внутреннее состояние драматурга в шестидесятых — восьмидесятых годах. При этом сам Беккет, переживший многих своих знакомых, никогда не отличался крепким здоровьем: начиная с тридцатых годов он перенес огромное количество мини-операций, а конец шестидесятых стал рекордным по количеству травм и болезней: перелом двух ребер, абсцесс легкого и близость к слепоте (катаракты успешно удалят только в начале семидесятых годов). Впрочем, даже эти бесконечные недуги вносят в биографию Беккета знаки искрящегося совершенства: например, май 1968 года он провел в одной из парижских больниц».