Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Анастасия Гурьева. Книга и текст в корейской культуре. СПб.: Издательство РХГА, 2023
Блестяще подготовленная монография корееведа Анастасии Гурьевой предлагает взглянуть на корейскую книгу с точки зрения ее бытования: расцвета и упадка корейских литературных жанров, рукописной и печатной традиции, читательского интереса, оформления, распространения и хранения книг.
Книжные лавки в Корее появились уже на закате эпохи Чосон (1391–1897); до этого книги в товарооборот вводили особые книжные «агенты», чьи издания, как правило, выдавались в аренду.
Для корейца рекламой новых книг служили уличные чтецы чонгису. Они публично зачитывали фрагменты произведений, а их гонорар зависел от актерских способностей, благосклонности публики, умения сделать паузу в нужном месте. Известно, что порой чонгису переодевались женщинами и проникали в женскую половину дома, чтобы познакомить ее обитательниц с захватывающими сюжетами.
Официальная традиция видела в книге способ познания мира, но многое из того, чем увлекались горожане в Старой Корее, выходило далеко за рамки рекомендованного чтения.
Начиная с XVIII века кореянкам отводится в книжной культуре все большая роль — и как авторам, и как читательницам. В литературе появляется образ активной женщины, которая играет с мужчинами, заводит отношения на стороне или с «чужим возлюбленным». Женские персонажи становятся все динамичней — наперекор традиционному женскому образу, который всегда ассоциировался со статикой и замкнутым пространством.
Японские издательские проекты в колониальной Корее удивительным образом сочетали в себе неподдельный научный интерес к сохранению важнейших памятников корейской письменности и ледяную политическую повестку, требовавшую от японских ученых расставлять акценты таким образом, чтобы представить государство Чосон как обреченное и оправдать вторжение в страну.
Отдельные главы книги посвящены книжной культуре Кореи сегодня: малым, независимым и специализированным книжным магазинам в Сеуле и других городах, микрорайону под названием «Букинистическая улочка на Чхонгечхоне», в котором современные книготорговцы стремятся воссоздать атмосферу старокорейской книжной лавки. Кроме того, монография может служить настоящим гидом по корейскому книжному делу в целом: специфике шрифтов, материалов, способам оформления обложек и выбора орнаментов.
Книгу открывают строки корейского классика Ким Сисыпа (1435–1493):
Однажды гость сказал: поэзию возможно изучить.
А я ответил: передать того мы неспособны,
Взирать лишь можно на места, исполненные тайны.
Джонатан Кауфман. Последние короли Шанхая. М.: Слово\Slovo, 2024. Перевод с английского М. Загота
Шанхай, 1936 год. Две еврейские семьи родом из Багдада, Сассуны и Кадури, стоят у истоков китайского бизнеса, который они успешно ведут уже столетие, наживаясь на опиумных войнах, строя роскошные отели и небоскребы, а с ними и новый Шанхай — богатый, огромный, многоликий город, ставший плавильным котлом наций и идеологий.
В «Последних королях Шанхая» лауреат Пулитцеровской премии Джонатан Кауфман прослеживает судьбу двух еврейских династий, их соперничество, строительство финансовых империй, связь с мировыми лидерами и знаменитостями, а также мгновенный крах после установления коммунистического режима. Это рассказ о золотом веке Шанхая 1930-х — хрупкой и недолговечной, но блистательной цивилизации.
Книга опытного журналиста Кауфмана напоминает боевик. Сначала Шанхай восторженно встречает евреев, бежавших из оккупированной Австрии. Виктор Сассун заселяет ими первый этаж одного из своих шикарных небоскребов, «Эмбанкмент билдинг». Под покровительством влиятельной семьи беженцы ютятся в городе, где работают над любительскими постановками «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта и пьес Стриндберга.
После войны с Россией японские солдаты привезли домой экземпляры «Протоколов сионских мудрецов», и теперь эта книга, переведенная амбициозным капитаном Коресиге Инудзукой, сыграла роль в пропаганде: в речах Инудзуки евреи были виноваты в «моральном разложении японской молодежи, потому что показывают ей свои фильмы». Когда Шанхай падет под натиском японской армии, Кадури окажутся в концлагере, переоборудованном из химкомбината, где будут питаться долгоносиками и собачьим мясом...
Пути к просветлению: Три буддийских мыслителя II–VII вв. М.: Фонд содействия буддийскому образованию и исследованиям, 2023. Пер. с кит., ком. и ст. А. Фесюна
В VI веке индийский ученый Парамартха прибывает ко двору китайского императора, где составляет — или переводит, точно неизвестно — «Трактат о пробуждении веры в Махаяне», один из ключевых текстов восточноазиатского буддизма.
В трактате Парамартха делится обманчиво простым соображением: если просветленное и непросветленное сознание суть два разных взгляда на один и тот же мир, разве не должны в просветленном сознании присутствовать ростки сознания обыденного?
Поскольку его трактат снимал дистанцию между состояниями обыденности и просветления — дуальность, которая была заблуждением сама по себе, — то сочинение породило множество споров и горячих дискуссий в ученой среде. Примирить эти споры смог выдающийся корейский монах Вонхё (617–686), написавший приложение к трактату под заглавием «О значении Двух Препятствий. Комментарий Восточного моря».
Известно, что монах Вонхё был чудаковатого нрава. «Трактат о пробуждении...» Парамартхи настолько поразил корейца, что тот отказался от обязательной для любого корейского средневекового интеллектуала поездки в Китай, рассудив, что раз вне его сознания ничего не существует, то ему попросту нечего искать в Китае. Вместо этого Вонхё открыто критиковал буддийские школы в родной Корее, утверждая превосходство над ними прочитанной китайской книги, и распевал на улицах загадочный куплет:
Топор без топорища кто мне даст,
Чтоб вытесал я столб, держащий Небеса?
Эта песня так поразила своей глубиной корейского правителя Тхэчжона, что государь отправил слуг на поиски Вонхё. Когда гонцы настигли монаха, тот нарочно упал в воду с моста, промочив одежды. Тогда Вонхё отвели во дворец, где он, пока одежды сушились на солнце, зачал сына от одинокой царевны. Так монах Вонхё стал почитаться еще и как основатель корейского конфуцианства.
Если подобные непредсказуемые истории из древних книг вас не пугают, то в этом издании вам откроется мир научного и идеологического противостояния, пылкой веры, размышлений о смерти и попыток удержаться на волнах изменчивого мира.
Шэнь Цунвэнь. Сон цвета киновари. М.: Текст, 2022. Пер. с кит. и предисл. Н. Хузиятовой и М. Кузнецовой
Еще в 2022 году в издательстве «Текст» вышла книга китайского писателя Шэнь Цунвэня, о которой не написал, кажется, вообще никто.
На родине Шэнь Цунвэнь (1902–1988) считается одним из крупнейших писателей ХХ века наряду с Лу Синем; на Западе его региональную прозу нередко сравнивают с йокнапатофской сагой Уильяма Фолкнера.
Во времена затяжной гражданской войны и смятения в умах Шэнь открыто критиковал «шанхайский стиль» современников, воспевавших сладостную жизнь городских бездельников, и посвятил свою прозу родному краю — южнокитайской провинции Хунань. Много позже, в 1970-е годы, когда китайские писатели начнут искать опору в малой родине, эту литературу, у истоков которой стоял Шэнь Цунвэнь, назовут «литературой поиска корней».
Внешний мир у Шэнь Цунвэня кажется расплывчатым и далеким; герои писателя не понимают надвигающейся мировой войны, но многое смыслят в тыквах, отшельничестве, охоте на тигров, поэзии и самоубийстве. Писатель верил, что легендарный китайский «Персиковый источник» находился именно в его родной провинции, и, помимо китайской классики, писал под сильным влиянием Тургенева, Чехова и Ги де Мопассана. Простые и жизненные истории писателя безвременны, прозрачны, как вода, и полны неизбывной тоски по родному краю.
В этом сборнике представлены рассказы и четыре главы автобиографии Шэнь Цунвэня, а также его самое известное произведение — повесть «Пограничный городок».