Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Тахир Хамут Изгил. За мной придут ночью. Уйгурский поэт о геноциде в современном Китае. М.: Альпина Паблишер, 2024. Перевод с английского Дианы Максимовой. Содержание
Терпение
Смотрят и выжидают:
На землю — солнце,
На дерево — молния,
Тигр — на газель,
Ночь — на день,
На реку — время,
На смертных — Тенгри,
На грудь — пистолет.
Это терпение — вечное,
Непобедимое и безжалостное.
Тахир Хамут Изгил
Я шел направо, человек в черном за мной — тоже направо. Я налево — и он налево. Я ускорялся, заходил в ближайшую махаллю, сворачивал в один переулок, другой, мне казалось, что я оторвался, я выходил на широкую улицу, но неизменно его фигура появлялась за моей спиной.
Я спрятался в магазине. Он сел на ступеньки у входа. Мне надоела эта игра, я выскочил из дверей и спросил:
— Ну что ты следишь за мной? Давай ходить вместе!
Он прикрыл лицо руками. Быстрым шагом я ушел прочь, то и дело оборачиваясь. Его и след простыл. Сон рассеялся, но это был не сон. Это была моя последняя прогулка по Яркенду, старинному городу в южном Синьцзяне.
Сны мне снились после предыдущего путешествия в Синьцзян. Бесконечные пункты досмотра, блокпосты, сканеры лиц, полицейские, останавливающие тебя на улице и задающие миллион вопросов. «Кто ты, откуда приехал, куда едешь, билеты, паспорт, гостиница, назови адрес...» Я просыпался и пытался понять, где я нахожусь. И это происходило со мной после не слишком продолжительной поездки, а что же творится в душах у жителей?
Чудом вырвавшись в Америку, автор книги «За мной придут ночью», уйгурский поэт Тахир Хамут Изгил тоже видит кошмарные сны. В одном из них он бежит от полицейских, спасая свою жизнь. Он летит будто птица, умело запутывая преследователей, скрываясь то за одним углом, то за другим и перескакивая через низкие глиняные заборчики, словно кролик. Однако полиция не отстает. Невдалеке звучит сирена. Навстречу вылетает полицейский автомобиль. Его ноги наливаются тяжестью. Полицейские хватают его и валят на землю. Он отбивается изо всех сил, но они держат его за руки и за ноги. Сирена воет над его ухом.
В другом сне он стоит на границе, готовясь покинуть Китай, а полиция мешает ему. В конце концов его арестовывают и рвут паспорт. Он просыпается с криком.
В третьем он возвращается из Америки на родину. Вместе с семьей и друзьями ест в любимых ресторанах, бродит по красивым садам, по вечерам они собираются во дворах, чтобы петь, праздновать и общаться. Он рассказывает всем об Америке. Обычно именно в эти счастливые моменты за ним приезжают полицейские и забирают у него паспорт. В отчаянии он жалеет о том, что вообще вернулся. И тогда он просыпается с болью в сердце.
Книга Изгила страшна. Она страшна обыденным языком, которым он описывает постепенно сгущающийся мрак, эти мельчайшие подробности, от которых у иного читателя мурашки по коже. Вот запрещают продавать спички и радиоприемники, а вслед за этим запрещают мусульманские имена и приветствие «салям алейкум». Вот мясников обязывают крепить неудобной метровой цепью все топоры и ножи к прилавку, и им приходится исхитряться, чтобы разделать тушу. Вот из владельцев магазинчиков формируют группы по десять человек во главе с самыми активными участниками. Каждый из них должен носить красную повязку на руке и держать в лавке дубинку и свисток. От группы требуется регулярно проводить учения и отрабатывать антитеррористические маневры быстрого реагирования. Без предупреждения представитель районного комитета дает приказ главному в группе дуть в свисток. Как только остальные слышат сигнал, они тут же должны схватить дубинки и собраться в назначенном месте. Повинуясь приказам комитетчиков, группы маршируют туда-сюда по улицам в поисках террористов.
А вот подобные учения проводятся уже среди сотрудников офисов. По приказу представителя районного комитета охрана у главного входа в офисное здание свистит в свистки, и все сотрудники и владельцы офисов и компаний толпой сбегают вниз по лестнице. За три минуты они должны выстроиться на площади у здания. Иногда по приказу все выстраиваются в колонны и бегут к соседнему зданию, где присоединяются к местным сотрудникам и формируют «Большую линию обороны против свирепых террористов». Эти абсурдные действия становятся делом привычки и уже ни у кого не вызывают смех.
Вот у населения собирают образцы крови, записи голосов и трехмерные изображения лиц. А потом приказывают сдать все Кораны. Один старик, забывший это сделать, находит его через месяц и бросает в реку. Бдительные полицейские вылавливают Коран, внутри обнаруживается удостоверение личности старика — его приговаривают к семи годам. Меры усиливаются, люди опасаются обысков и доносов. Не сдавшие вовремя Кораны, спотыкаясь, по ночам несутся с ними к канализационным люкам...
Наконец, все население делят на три категории — надежный, промежуточный и ненадежный... Изгил пытается бежать.
***
Я читал эти страницы, и перед глазами заново всплывало то, что я и сам знал — по личным наблюдениям и рассказам знакомых. Но в каждой бочке, как известно, спрятана ложка дегтя. У книги «За мной придут ночью» есть подзаголовок — «уйгурский поэт о геноциде в современном Китае», придуманный, видимо, в рекламных целях. Слово «геноцид» часто используют державы-монстры в своей пропагандистской войне. Ибо зачем еще наклеивать этот ярлык, кроме как в рекламных или пропагандистских целях, на не подходящую к нему картинку. В тексте говорится о репрессиях, насильственной ассимиляции, о геноциде духа, но никак не о геноциде тел.
В любой системе всегда есть лазейки. Ее кувалда бьет рандомно. Тот же автор, поэт Хамут Тихир Изгил, уже в период репрессий смог выехать в турпоездку в Европу, затем в еще одну, в Америку. После чего с помощью легенды о болезни дочери и коррумпированных врачей вернул изъятые у семьи паспорта и эмигрировал в США.
Аннотация к тексту сообщает, что тюремное заключение и пытки привели к эмиграции автора. Но такого эпизода не было в биографии Изгила перед его отъездом. Он побывал в трудовом лагере двадцать лет назад и в своем повествовании почти не касается того времени. Изгил пишет о других, о том, что многих его друзей отправили на «учебу» в концентрационные лагеря. Однако в книге не расшифровывается, что это за учеба, и может сложиться впечатление, что речь идет о чем-то похожем на времена Второй мировой войны. Нет в книге ни слова и о том, что эта программа уже свернута, так же, как ослаблена невероятная система надзора, которую я увидел в предыдущую поездку.
Тогда города были поделены на сектора, на каждом перекрестке — отделение полиции. От перекрестка до перекрестка по улицам медленно фланировали полицейские машины или даже броневики. На улицах также установлены металлические заграждения. Проезжающие машины останавливали, проверяли содержимое багажника и документы пассажиров в салоне.
Во всех общественных местах, типа парков и рынков на входе стояли сканеры документов и лиц. А в обычных магазинах, ресторанах, аптеках — рамки-металлоискатели, дежурили охранники. Даже при входе в некоторые жилые кварталы были такие же металлоискатели. По улицам ходили тройки полицейских, вооруженные щитом, дубинкой со штыком и рогатиной с электрошокером. Останавливали молодых ребят и проверяли содержимое их телефонов.
При въезде в любой город — блокпост с автоматической проверкой документов. Если с ними что-то не так, срабатывала сигналка и человека могли не выпустить из одного города в другой. Все это совпадает с описанным в книге на период 2017–2022 годов.
Но в последнюю поездку, к моему удивлению, ничего этого уже не было. Исчезли блокпосты между городами, сканеры лиц в парках и рынках, пункты досмотра. Я смог посетить прежде закрытые города и места.
Полагаю, сыграли роль несколько факторов. В целом, видимо, сработала ускоренная и усиленная программа ассимиляции, и власти ослабили узду. Другой фактор, возможно, личный. Раньше Синьцзяном руководил переведенный из Тибета Чэнь Цюаньго, там он осуществлял похожую политику. А сейчас его сменил ученый и технократ Ма Синжуй из более либеральной провинции Гуандун. Еще один — давление Запада, на которое Китай был вынужден отреагировать. Ну и наконец, Китай решил развивать туризм в Синьцзян. Нужно показать, что это благополучный регион. А как это сделать, если на каждом шагу проверки — блокпосты и пункты досмотра? Ведь этим утомительным проверкам подвергались и туристы-ханьцы. Так что пришлось отретушировать изображение. Да и методы присмотра могут быть не настолько наглядными — достаточно более глубинного ока по месту жительства или работы.
Что же касается лагерей перевоспитания, куда людей отправляли без суда и следствия, то их большую часть закрыли, а оставшиеся переформатировали в тюрьмы. Теперь туда заключают по формальным причинам. Отпустили тех, кто находился в лагерях без приговора и, на взгляд властей, встал там на путь исправления — молодых людей, отказавшихся от религиозных навыков, прошедших профподготовку, выучивших китайских язык и ознакомившихся с правовым кодексом страны. Тем же, кому не посчастливилось попасть в жернова судебной системы, никто не собирается пересматривать обвинения. Эти люди — как правило, глубоко религиозные верующие или национально ориентированные интеллигенты — надолго или навсегда изолированы от общества. Среди них — фольклористка Рахиле Давут, поэт Перхат Турсун, филолог Ялкун Рози и экономист Ильхам Тохти. Для уйгурского интеллигента такая судьба не нова. Поэт Абдурехим Откур в 1950–1970-е провел около 20 лет в тюрьмах. Поэт Абдухалик Уйгур был казнен в 1933 г. по обвинению в разжигании националистических настроений.
Поэтому я не стал бы педалировать тему лагерей перевоспитания. Какой смысл это делать или сгущать краски, когда жизнь вокруг и так сплошной лагерь под тотальным контролем? А вымуштрованные кнутом жители иногда получают пряник, но уже и сами прекрасно знают, что значит шаг влево или шаг вправо и чем он чреват. Я как-то цитировал казахского путешественника Чокана Валиханова, который в XIX веке писал про тогдашние власти этого региона: «первым делом грабят город, топчут хлебные поля своими казенными табунами, хватают женщин, ломают мечети и гробницы, а потом принимаются за экзекуцию и тянут ее с церемониальной, ужасной медлительностью». Тайфун то накатывает, то откатывает, когда ему вольно. Пытка тянется столетиями и страшна своей привычностью. Что ощущают люди, которым всю жизнь по ночам снятся кошмары, а днем они ожидают стука в дверь?
Мне звонит жена. Я слышу ее тревожный голос:
— Мне страшно! На работу пришли люди из органов. Попросили все материалы про тебя и забрали.
Сон это или не сон?