Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Оксана Мутиева. Повседневность дагестанской женщины: Кавказская война и социокультурные перемены XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2024. Содержание
В «Новом литературном обозрении» в серии «Гендерные исследования» вышла книга Оксаны Мутиевой, профессора Дагестанского государственного университета, «Повседневность дагестанской женщины». Автор с опорой на работы имперских, советских и зарубежных кавказоведов и историков исследует быт и повседневность дагестанских женщин, развенчивая мифы об их беспомощности и бесправности в период Кавказской войны (1817–1864) и в последующие годы.
В академической литературе исследование роли женщины в традиционном дагестанском обществе — не новая практика: так, еще в 2001 году Бесханум Рагимова, профессор из Дагестана, защитила диссертацию по теме «Женщина в традиционном дагестанском обществе конца XIX — начала XX вв», выдвинув тезис, во многом схожий с идеей Оксаны Мутиевой:
«В Дагестане особенности его социально-экономического, политического и правового развития не могли не отразиться на положении женщины, и оно отнюдь не вписывалось в широко распространенную стереотипную схему „угнетенной женщины Востока“. Необходимость переосмысления в этой связи положения дагестанской женщины в традиционном обществе является весьма актуальным. Исследование является актуальным еще и потому, что позволит глубже изучить многие вопросы, связанные с положением женщины, ее ролью и местом в семейном и общественном быте».
Но если ученые давно интересуются этой темой, то в российской научно-популярной и нон-фикшн литературе появление книги Оксаны Мутиевой — действительно значимое событие, приобретающее дополнительную актуальность в контексте деколониальной и феминистской дискуссии, в рамках которой о женщинах говорят женщины, в том числе родом из регионов, ранее подвергшихся колонизации. «Повседневность дагестанской женщины» рассчитана на читателей не только из Дагестана, но и из других регионов, желающих больше узнать об опыте сообществ, объединенных деколониальной проблематикой.
Введение посвящено разбору историографии и источниковой базы, которая включает работы иностранных, советских и имперских авторов, архивные документы, официальные постановления, публикации в прессе, письма и воспоминания современников событий. Некоторые из авторов, привлекаемых Мутиевой — Мухаммед-Тахира аль-Карахи, Хайдарбек Геничутлинский, Гаджи-Али, — примечательны тем, что они были активными участниками войны и сражались против русской императорской армии. Тексты участников Кавказской войны с русской стороны также являются важными источниками сведений о повседневности дагестанских женщин. В зарубежной историографии, подчеркивающей агрессивный характер политики Российской империи на Кавказе, проясняется немало деталей повседневной жизни дагестанцев в XIX веке — так, Мутиева отдельно указывает на важную работу Лесли Бланч «Сабли рая», в которой описывается пленение княгинь Чавчавадзе и Орбелиани и их жизнь в семье имама Шамиля. Советских историков, писавших о «прогрессивном характере буржуазных реформ» на Кавказе в конце XIX века, Мутиева критикует за идеологизированность и создание тех самых стереотипов о подневольной жизни дагестанской женщины. Стоит отметить, что стереотипы эти уже в то время были не новы — они встречались еще в документах Русской императорской армии.
После 1991 года отказ от идеологического давления способствовал возрождению у историков интереса к теме Кавказской войны и новой ee интерпретации. Книга Мутиевой любопытна также анализом источников, ранее не изучавшихся другими учеными. При этом в ней заметна нехватка источников со стороны нонкомбатантов, т. е. самих женщин, являющихся объектом исследования. Хотя причины их отсутствия очевидны, это накладывает на работу историка определенные ограничения.
Для упрощения восприятия Мутиева делит Дагестан на горную, предгорную и низинную части, чтобы показать, как географическое положение влияло на уклад жизни и торгово-экономические связи разных народов, а также до определенной степени предопределяло гендерные нормы и распределение обязанностей внутри семьи. Она вводит понятие тухума — семейного общества, объединяющего в себе восходящие, нисходящие и побочные родственные связи по мужской линии, — которое являлось регулятором взаимоотношений между женщиной и мужчиной в быту. Автор отмечает, что по исламской традиции послушание жены мужу является краеугольным камнем семейных отношений. Такая модель, по мнению социолога И. С. Кона, была характерна для любого традиционного общества. Различия между супругами освящались религией, и женщине всегда отводилась зависимая, подчиненная роль. Важно отметить, что большинство исследований о семейных отношениях в Дагестане в XIX веке основывались на взгляде снаружи и часто не обращали внимание на тонкие нюансы. Так, показывает Мутиева, дома, в кругу семьи, женщина часто имела больше власти и мужчина воспринимал мнение жены как авторитетное. Но на людях жена отдавала всю власть мужчине — вплоть до того, что он мог обращаться с ней показательно резко. Нечто подобное имело место во многих традиционных обществах того времени и не связано исключительно со спецификой Дагестана и Северного Кавказа в целом. Похожие практики можно было встретить, например, у осетин, в большинстве своем являвшихся христианами, но сохранявших традиционный уклад жизни, обозначаемый словом æгъдæу (негласный свод правил). Как писал кавказовед В. Миллер:
«Как ни безрадостна жизнь женщины, однако к чести осетин нужно сказать, что между ними крайне редко встречаются акты грубости и насилия против нее. Бить женщину считается позором. Если семейный раздор дошел до крупной размолвки, жена уходит в дом родителей и со стороны мужа начинаются хлопоты о примирении».
Много места Мутиева отводит теме брачных ограничений у народов Дагестана. Так, хотя многие из них порицали экзогамные браки, на общем фоне выделялись ногайцы и кумыки, среди которых нередки были смешанные семьи. Все зависело от социально-экономического положения представителей того или иного народа, поскольку в условиях малоземелья горных районов эндогамные браки исключали отчуждение земли, которая обычно давалась девушке в качестве приданого.
Мутиева не отрицает, что дагестанское общество было глубоко патриархальным, и многие традиционные явления и отношения описывает именно как патриархальные. Адаты (традиции — кстати, необязательно исламские) горских народов и законы шариата не только очень строго определяли меру ответственности за оскорбление женщины, но и сурово карали ее за аморальное поведение. Безусловно, тяжким грехом считалось прелюбодеяние, но при этом в случае адюльтера осуждению и наказанию наряду с женщиной подлежал и мужчина. Об этом свидетельствуют адаты разных сельских общин, в которых содержатся отдельные главы, касающиеся ответственности за прелюбодеяние как женщины, так и мужчины.
Из книги Мутиевой можно узнать, что старые дагестанские адаты могли различаться между собой от тухума к тухуму, и это могло противоречить не только русским имперским законам, но и исламскому шариату. При этом, по ее мнению, ислам привнес в жизнь дагестанских женщин освобождающие, или «защитные», практики по сравнению с теми, что существовали во времена главенства адатов. На этой почве, пишет исследовательница, в отдельных аулах Дагестана между исламом и адатами возникали конфликты. Нельзя не отметить, что в современных исследованиях по истории Дагестана мусульманские и адатные практики часто не различаются — в этом исток стереотипов о дагестанцах, якобы следующих только своим адатам. Под влиянием шариатских веяний происходило ослабление адатных норм, что не могло не отразиться и на брачно-семейных отношениях. Шариат, с одной стороны, давал женщине намного больше семейных прав, чем патриархальные адаты, но, с другой стороны, способствовал ужесточению сегрегации полов. Несмотря на то что в традиционном обществе гендерные отношения базировались на доминировании мужчин во всех сферах жизни, строгой гендерной регламентации не существовало. Особенно это ощущалось в горной части Дагестана, где женщины наделялись большей свободой в семейной жизни, в то время как у равнинных народов, в частности тюркских, женщины в семейном быту были существенно ограничены. В результате исламизации Дагестана положение женщины в семье неизбежно становилось более зависимым и подчиненным мужу.
С началом Кавказской войны адаты стали противоречить не только шариату, но и российским законам, и в каждом дагестанском селе существовали разные запретительные меры. Так, имамат стремился ориентировать скотоводство исключительно на военные нужды, и это приводило к дефициту его продуктов. Или, например, жителям горного Дагестана, входившим в имамат, строго запрещалось вести товарообмен с народами на низинных землях, подвластных царским властям. Суровая участь в имамате вообще ожидала всех, независимо от пола, кто шел на сотрудничество с противником. При этом кумыки, жившие в низинной части Дагестана, вынуждены были сотрудничать с русской администрацией, поскольку в противном случае их ожидали карательные действия с ее стороны. В таких реалиях жителям приходилось постоянно нарушать те или иные предписания. И нередко нарушительницами запретов выступали женщины, которых за сотрудничество с русскими властями ожидали самые суровые наказания со стороны мюридов (так в некоторых течениях ислама называют учеников, а в широком понимании — рядовых мусульман). Известно, что Шамиль однажды приказал своему наибу Гаджи покарать одну из женщин, уличенную в пособничестве русским.
Как раз во время Кавказской войны, пишет Мутиева, общественная роль дагестанских женщин даже несколько повысилась. Например, женщины осажденного Гуниба, несмотря на любые трудности, старались, как и прежде, готовить еду для мюридов, чтобы те могли восстановить силы после кровопролитных боев. Эта привычная практика, напоминавшая о мирной жизни, вселяла надежду в тех, кому предстояло выдерживать долгие месяцы осады. Обычная повседневная обязанность женщины — снабжать семью водой из родника — в условиях военного конфликта приобрела экстремальный характер. У дагестанских народов это занятие традиционно являлось исключительно женским. Как подчеркивал Джон Баддели, для мужчин-горцев набрать воды из родника считалось делом крайне недостойным, но сами женщины обычно относились к нему с охотой — оно, например, давало им возможность пообщаться у родника с односельчанками. После начала осады женщины Гуниба, понимая риск погибнуть или попасть в плен, ежедневно проделывали путь к роднику, являвшемуся источником жизни для защитников осажденных аулов. С учетом того, что единственную надежную защиту от русского огня в том положении давали пещеры, поход за водой к роднику стал героическим поступком, на который мог отважиться даже не каждый мужчина. Вода, кроме всего прочего, выполняла сакральную функцию: она была необходима для ритуального омовения во время молитвы, а также для омовения убитых мюридов. Несмотря на тяготы осады и постоянные обстрелы, как только наступала ночь, гунибцы спешили похоронить всех своих убитых. Пока мужчины рыли могилы на аульном кладбище, «женщины носили воду для омовения усопших». При этом вывод о том, что тяжелый физический труд был привычен для горских женщин и считался нормальным, Мутиева делает на основе наблюдений мужчин, зафиксированных в их дневниках и письмах, поэтому о том, как к нему относились сами женщины, современным исследователям судить сложно.
Война была связана и с такой дискриминационной практикой в отношении дагестанских женщин, как изнасилование со стороны военных. Покидая пределы аула, например, для пополнения запасов топлива для очага, они рисковали своей безопасностью. По криминалистическим данным, собранным на Кавказе во второй половине XIX века, бывали случаи, когда женщины становились жертвами насилия со стороны военных, живших в близлежащих гарнизонах. Так, одной из пострадавших оказалась жительница аула Бахлух Аварского округа по имени Парида. Из материалов дела следовало, что, когда она вместе с односельчанками пришла в лес за дровами, один из русских солдат, пасших казенных лошадей, «толкнул Париду локтем и показал ей неприличное место». По имеющимся сведениям, военные изнасиловали Париду. Пользуясь беззащитностью женщин, находившихся далеко от села, солдаты из гарнизонов нередко допускали по отношению к ним фривольное поведение, связанное с оскорблениями и унижениями.
Кроме того, российская администрация часто отказывалась поддерживать вдов, в отличие от дагестанской части общества. Имамы, пользовавшиеся местным авторитетом, помогали вдовам и малоимущим семьям. При этом среди жен погибших на войне мюридов существовала своя иерархия: наибольшим уважением в обществе пользовалась вдова, оставшаяся одна после смерти мужа-кормильца с несовершеннолетними детьми. О ней заботились как родственники, так и другие члены общества — старались взять на себя часть ее хозяйственных хлопот, обеспечить ее и детей продуктами и т. д. Менее высоким был статус вдовы с женатыми или замужними детьми, способными самостоятельно позаботиться о себе и о матери. Статус бездетной вдовы был самым низким. Тем не менее и она не оставалась без внимания общества. Семья не бросала ее на произвол судьбы, а старалась выдать замуж повторно.
Мутиева много внимания уделяет насильственным практикам со стороны российских военных, стремившихся подчинить местное население. По-видимому, эти повинности были обременительными, поскольку регулярно вызывали недовольство дагестанцев. По сведениям того же Джона Баддели, местное население не только роптало, но и «при первой же возможности переходило на сторону врага». Безусловно, такие мятежи встречали жесткий отпор властей. В частности, генерал Ермолов приказывал военному руководству на местах подавлять любое неповиновение со стороны местного населения, не щадя женщин, детей и стариков.
Именно на женское население Дагестана в период боевых действий возлагалась обязанность по доставке в русские гарнизоны провианта и фуража. Учитывая, что в военное время русским элементарно не хватало подвод, они возлагали задачу по снабжению их всем необходимым на местных женщин. Конечно, в горах, где, согласно устоявшимся традициям, переноской тяжестей занимались исключительно женщины, местное население могло и не видеть в этом ничего удивительного. Как пишет Мутиева: «осознание того, что от ее каждодневного труда зависело благосостояние всей семьи, давало женщине чувство морального удовлетворения». Но сфера женской деятельности не ограничивалась одной лишь сферой быта. Значительная часть книги Мутиевой посвящена также участию женщин в политике и даже в оборонительных операциях. Автор пишет о таком явлении, как женская маскулинность, существовавшая в XIX веке. Война в Дагестане не была уделом исключительно мужчин. Так, имам Имам Шамиль издал специальный указ, разрешающий женщинам вооружаться и принимать участие в оборонительных операциях. В сражениях за Ахульго и Гуниб женщины нередко выполняли боевые задачи. Многие женщины, попав в плен, совершали самоубийства, не желая терпеть унижение.
Женская маскулинность была присуща многим дагестанским народам с давних времен. В дагестанском фольклоре и истории ее олицетворяет Парту Патимат, жившая в XIV веке. Согласно преданиям, она, надев доспехи своего погибшего брата, отправилась мстить Тамерлану и не только своим примером вдохновила земляков на борьбу против завоевателя, но и возглавила отряд воинов-мужчин. Народный героический эпос сохранил сказание о том, как в решающем сражении войско Тамерлана потерпело поражение от бойцов под предводительством Парту Патимат. Впоследствии за бесстрашие ее прозвали дагестанской Жанной д’Арк.