Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дэвид Коландер и Крейг Фридман. Где экономическая наука сбилась с пути: отказ Чикагской школы от классического либерализма. М.: Издательство Института Гайдара, 2025. Перевод с английского Андрея Ф. Васильева. Содержание
Во времена достаточно старорежимные публицисты, как левые, так и правые, любили вворачивать в свои инвективы пугающий образ «чикагских мальчиков» — любителей шоковой терапии, экспортирующих либеральную экономическую модель в недемократические страны с целью их скорейшей демократизации.
Дэвид Коландер и Крейг Фридман согласны с представителями обоих политических лагерей, однако сразу же указывают на одно, на их взгляд, заблуждение, которое объединяет в этом вопросе правых и левых. По мнению авторов этой книги, Чикагская экономическая школа ни в коем случае не была либеральной. По крайней мере — в классическом смысле, который в это слово вкладывал Джон Стюарт Милль.
Коландер и Фридман критикуют саму идею того, что экономика может быть прикладной наукой, способной влиять на политику и доминирующую идеологию. Они считают, что подобные смешения в конечном счете противоречат идеологии либерализма и, к слову, не выдерживают проверки опытным путем.
Если совсем упрощать, экономическая наука сбилась с пути тогда, когда она осознала себя как науку, а не искусство ведения хозяйства. Коландер и Фридман полагают, что в своем нынешнем виде экономика способствует обострению социально-политических противоречий, когда вообще-то должна их сглаживать насколько это только возможно.
Авторы книги достаточно подробно рассказывают о существующих альтернативах Чикагской школе, на которые навешаны дискриминирующие ярлыки «неортодоксальных» направлений, но которые не стоит воспринимать всерьез. Впрочем, Коландер и Фридман уверены: все это хорошо и пусть расцветают сто цветов, но ничего лучше классического либерализма экономисты не придумали и не придумают.
«Выводы, к которым пришла новая экономика благосостояния, заключаются в том, что если цель состоит в максимизации общественного благосостояния, то государство обязано вмешиваться в рынок. Эта позиция значительно отклонялась от принципа, на котором строилась более традиционная политика невмешательства. Для классического либерала эти новые политические выводы могли бы рассматриваться как отражение новых проблем, стоящих перед обществом. Поэтому подобные изменения не были по своей сути несовместимы с классическим либерализмом. Несовместимым был сам способ, каким эти выводы были сделаны. Эти выводы теперь прямо подразумевались экономической теорией. Для классических либералов любой руководящий политический принцип должен был основываться далеко не только на одной теории, так что для классических либералов экономисты, придерживающиеся разных политических взглядов, могли опираться на одну и ту же теорию. Новая экономика благосостояния сделала это невозможным, поскольку расхождения по вопросам экономической политики неизбежно подразумевали теоретические разногласия».
Борис Лейбов. Холь. Тель-Авив: Издательство книжного магазина «Бабель», 2024
Вы когда-нибудь задумывались о том, что все кругом говорят, будто Виктор Цой жив, хотя объективно он все-таки мертв? Здесь можно заметить, что пусть телом Цой мертв, но песни его живы, пока их поют, а следовательно, и сам их автор все-таки скорее жив, нежели мертв. Что, впрочем, не мешает поклонникам собираться на могиле, где похоронен его мертвый прах.
Новая книга Бориса Лейбова — мозаика из коротких самостоятельных текстов, объединенных, можно сказать, темой зыбкости, а то и иллюзорности наших представлений о жизни и смерти, живых и мертвых. Кто-то вроде бы живой, а на деле мертвец, горящий в аду, а иной покойник все-таки бодрее иных живых, он политик повлиятельнее некоторых депутатов и сенаторов, на своих двух ногах ходящих на работу.
В книге «Холь» солдаты-новобранцы охраняют границы от мертвецов, чему весьма не рады, им страшно, детям и взрослым предлагают складывать птиц из бумаги очевидно мертвых книг, левые активисты ходят на марши в защиту прав мертвых на жизнь и так далее и тому подобное. В концептуалистской манере сама жизнь и сама смерть здесь редуцируются до самодостаточных образов — возможно, никогда ничего в действительности не значивших. Кого-то это может удручить, но сама же «Холь» его взбодрит местами оптимистичным, а местами полубезумным юмором, без которого живым все-таки тяжело.
«Мертвец испугался, поднял руки, но Джанибек не заметил, что в рукаве халата мертвец держит пистолет. Раздался выстрел. Джанибек упал. Пуля попала ему в колено. Пограничник не дрогнул, не крикнул, не такой он был, а стал стрелять по мертвецу, и тот упал. „У меня пять минут в запасе, — спокойно подумал Джанибек, — и еще две пули. Ежели не справимся в пять минут, придется бить в яблочко“. Джанибек вынул из голенища сапога блокнот и написал: „Подбил мертвеца. Ранен. Нужен конь. Джанибек“. Он привязал записку к лапке голубя. Но в это время мертвец, который только притворился убитым, выстрелил — пуля убила голубя. „Снайпером был при жизни“, — догадался Джанибек».
Александр Шелудченко. Татьяна Маврина. Живописные хроники Москвы. Памятники архитектуры и городские пейзажи 1930–1970-х годов. М.: Кучково поле Музеон, 2024
Есть известная история про художницу Татьяну Маврину — о том, как во время Великой Отечественной она изо дня в день ходила по военной Москве и тайком зарисовывала в блокнот архитектурные памятники столицы, рискуя быть схваченной и отправленной куда надо, поскольку кому бы еще пришло в голову в такое время изображать Кремль во всех возможных ракурсах кроме шпиона. К счастью, компетентные органы недобдели, ничего с художницей не случилось, и до нашего времени дошла большая серия ее акварелей, на которой и без всяких немцев тяжело пострадавшая, а теперь рискующая окончательно погибнуть Москва предстает во всем своем сказочном великолепии. Чрезвычайно плодовитая Маврина вела живописную хронику столицы и в другие десятилетия, и теперь плоды ее трудов (далеко, конечно, не все), разбросанные по разным музейным и частным собраниям, собраны в одной увесистой книге — настоящий, как принято выражаться, подарок всем ценителям ее таланта. По сути это альбом, сопроводительного текста приличное количество, но о самой художнице узнать из него ничего особо не получится: автор книги Александр Шелудченко сосредоточился на развернутых исторических справках, вполне уместных, когда речь идет о таком историко-архитектурном разнообразии, однако о том, как жила и работала сама Татьяна Алексеевна, придется справляться в каких-нибудь других источниках. Качество печати превосходное — чтобы собрать все это и представить в надлежащем виде, пришлось основательно потрудиться, поэтому охотно снимаем шляпу.
«Маврина писала: „Необходимость идти всегда от натуры, привитая на всю жизнь ВХУТЕМАСом или, вернее, французской живописью, заставила обвешаться старинными вещами и искать „камертоны“ и вдохновения для сказок в старинной архитектуре, вышивке, донце или иконе“. И далее: „Мне всегда хочется удержать архитектуру или сказку рядом с текущей жизнью, чтобы не превратились пейзажи в музейные экспонаты, а сказки в стилизацию. Пусть все живет с нами. И сегодняшний день подчас так естественно переходит в историю, что прав будет художник, изображая все с одинаковым чувством удивления“».
Станислав Парамонов, Иван Мусинов. Высотка на Котельнической. История строительства дома и рассказы его жителей. М.: Бомбора, 2025. Содержание
Как указывают авторы, это первая книга, посвященная жилому дому на Котельнической набережной — знаменитой сталинской высотке, воплощению тоталитарной роскоши и уюта. На деле половина книги посвящена архитектуре при Сталине вообще и генплану Москвы в частности.
Изложение подчеркнуто нейтрально, основная интонация — восторженная неконфликтность; как заявляет в предисловии Станислав Парамонов, «лично я не могу отнести себя к фанатам какого-то одного архитектурного стиля: мне нравятся роскошные доходные дома и городские усадьбы, я одобряю многое из построенного за последние 10 лет в Москве, даже панельные дома на окраинах иногда складываются во вполне гармоничные и уместные композиции». Такой подход кота Леопольда в сочетании с обилием фотографий приближает книгу скорее к формату подарочного альбома, чем глубокой работы.
Вынесенные в заголовок рассказы жителей также поражают отсутствием острых углов (ах, как дружно мы жили в этом удивительном месте!), а их подбор способен пробудить классовые чувства даже у тех, кто не верит в учение Маркса. Тех же, кто хочет проникнуть чуть глубже парадного фасада и, скажем, ощутить напряжение между монументальным замыслом и грубой действительностью, отсылаем к другим книгам, про которые мы писали.
«Жизнь и быт в высотке уже соответствовали другому времени, нежели ее архитектура. Здесь не было ничего подобного тем арестам и репрессиям, что имели место в ряде других известных домах сталинской поры. С самого начала здесь жилось свободнее и дышалось легче — причем некую вдохновляющую, творческую атмосферу чувствуют и современные жители».
Вадим Устинов. Ричард I Львиное Сердце. Повелитель Анжуйской империи. М.: Молодая гвардия, 2025. Содержание. Фрагмент
Замечательный специалист по истории средневековой Англии продолжает серию своих биографий британских правителей (про одну из них «Горький» писал). Во вводной главе Устинов широкими движениями разоблачает популярные мифы о знаменитейшем короле и приступает к изложению своей версии жизнеописания Львиного Сердца.
Подкупает обстоятельный стиль изложения: высокая плотность фактов сочетается с хорошим темпом и массой живых деталей. В результате политическая жизнь Западной Европы XII века начинает казаться родной, как лента телеграма, и ловишь себя на том, что за отношения представителей анжуйской династии переживаешь больше, чем за свои.
«Как-то король тяжело заболел. Собравшиеся у его ложа лекари единогласно пришли к выводу, что недуг вызван долгим половым воздержанием. Поскольку королева в этот момент находилась очень далеко, то консилиум в присутствии епископа, аббатов, приоров и многих людей, известных своей благочестивостью, предложил лечение, сообразное с причиной болезни».