Геннадий Гор. Обрывок реки. Избранная проза 1925–1945. Блокадные стихотворения 1942–1944. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021
Чудаковатый фантаст Геннадий Гор (1907—1981) был переоткрыт в нулевые как автор цикла стихов невероятной силы, написанного летом 1942 года после эвакуации из блокады. Гор вообще писатель лоскутной судьбы, он многократно перекраивал свое письмо так, чтобы не попасть под каток истории.
Сначала — антиформалистская кампания 1930-х, затем — ждановская анафема 1946-го; Гдалий Самуилович — человек по природе, по всей видимости, осторожный и робкий — словно бы в конце концов забился в нишу странноватой фантастики так же, как в довоенное время «сбежал» в «стилистически своеобразное» жизнеописание малых народов Севера. Между этими прибежищами якобы зияет дыра блокадного цикла.
Настоящее издание это впечатление лоскутности в известной степени развеивает. Как пишет составитель Андрей Муджаба, в этой книге впервые встречаются произведения, которые «прежде не пересекались в книгоиздательской перспективе и в силу различных обстоятельств оказались противопоставленными, чуть ли не противоречащими друг другу». В «Обрывок реки» вошли проза с 1925-го по 1945 год и стихи; послевоенное, более известное творчество Гора как бы вынесено за скобки.
Так вот, знакомство с этим сборникам показывает, что, несмотря на всю отдельность и немыслимость, стихи 1942 года — плоть от плоти более ранних мотивов и тактик Гора, их доведение до предела. Положа руку на сердце, рассказы вроде «Пилы» немногим менее чудовищны, чем строчки об Адольфе с овечьим взглядом. Та фиксация космического распада, которую осуществил Гор, стала возможна благодаря его умению видеть предметы обособленно, завораживаться спотыканьями языка, обольщаться жуткой пластичностью знакомых вещей.
«Из окна я смотрел, как бьют моего отца. Его били на улице перед домом, и люди сбежались со всей деревни посмотреть, как его будут бить».
«С четверга на пятницу...» Рассказы о сновидениях в фольклоре Русского Севера. М.: Редкая птица, 2020. Содержание
Замечательный сборник вещих снов, поведанных жителями Архангельской области участникам фольклорных экспедиций РГГУ в 1993–2019 годах. Сновидения занимают любопытные место в этнографии: эти тексты еще не фольклорные, но уже не вполне личные, поскольку в них феномены частного бессознательного шлифуются культурными символами, стереотипами и лейтмотивами. Истории не только типичны, но и причудливы, порой содержат элементы языковой игры — совершенно в психоаналитическом духе.
Информанты предъявляют собеседникам многие сюжеты уже отшлифованными, в качестве готовых иллюстраций к событиям или результатов гаданий. Но есть и сны, рассказанные «по случаю» и даже в отрыве от каких-либо событий наяву (женщине снится, что за ней бежит бык). Отдельный тип образуют сны об «обмираниях» — видения загробного мира, в которых сновидец узнает, как «на том свете» пребывают его близкие.
Сновидения в сборнике разбиты на одиннадцать типов и представляют собой дословные расшифровки аудиозаписей с сохранением особенностей говора. Отдельного упоминания заслуживает прекрасно проработанный справочный аппарат — указатель сюжетов, примет, запретов, предписаний, коммуникационных триггеров, которые запускают рассказ о сне, и т. п.
«„Мама, приснись мне, и папа, можно или нет мне выйти замуж снова?” Ну вот. И мне снится <...> мама мне встречается, как вот она ходила — в сарафане и фартук у ней такой <...> и как раз в горé мне попала навстречу. И я всю жизнь в гóре живу. Она мне не розрешила, а я не послушала».
Эмили М. Роуз. Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Перевод с английского Т. Ковалевской. Содержание
В 1150 году бенедиктинский монах Томас Монмутский начал писать «Житие и страсти Уильяма Норвичского», которое завершил через 20 лет. Житие дошло до нас в единственной рукописи XII века, и из нее можно узнать, что в 1144 году, в Страстную пятницу, в лесу под английским городом Норвич нашли истерзанное тело 12-летнего Уильяма. Из текста следует, что подмастерье кожевника пал жертвой еврейской общины, совершившей ритуальное убийство. Таким образом, текст Томаса является первым в истории средневековой Европы сообщением о кровавом навете (по факту — его источником), а книга американского медиевиста Эмили Роуз — первое исследование этого источника.
В этом исследовании Роуз интересуют не столько «ментальные конструкции», на которых строится обвинение в ритуальном убийстве, сколько действия, которые предпринимали акторы-христиане, исходя из этих конструкций. Иными словами, исследовательница концентрируется на поступках автора «Жития», его окружения и читателей в конкретном историческом контексте. Так происходит реконструкция того, что можно назвать сюжетной схемой навета, которая неоднократно воспроизводилась и отлилась в устойчивых антисемитских установках. Устоявшийся нарратив и реакции на него стали функционировать как механизм со своими политическими, социальными и финансовыми дивидендами.
Особо существенными в кейсе первого кровавого навета (и вызванных им событиях) исследовательница считает два момента. Во-первых, это то, что обвинение пало на группу, а не на конкретные лица. Во-вторых, это применение групповых казней и изгнаний. Эти наказания как бы отменили взгляд на иудаизм как на божественно заданную стадию священной истории.
«Несмотря на общие усилия монахов и епископа, нет никаких свидетельств того, что культ св. Уильяма принес монастырю значительные вклады или покровителей; репутация юного подмастерья покоится исключительно на свидетельстве его биографа».
Альфред Шюц, Талкотт Парсонс. Теория социального действия: переписка. М.: Элементарные формы, 2021. Перевод с английского А. Корбута. Содержание
Издательство «Элементарные формы» ведет нелегкий крестовый поход, публикуя на русском работы из золотого фонда социологической мысли. Эта книга несколько отклоняется от магистральной линии хитов первой величины: речь о переписке, которая случилась между «будущими отцами» двух школ социологического теоретизирования — основателем феноменологической социологии Альфредом Шюцом и зачинщиком структурного функционализма Талкоттом Парсонсом. Переписка завязалась в 1939 году, когда Шюц послал Парсонсу для ознакомления набросок своей рецензии на парсоновскую «Структуру социального действия».
И понеслось! Неспособность патриархов найти общий язык быстро стала очевидна обоим, поэтому коммуникация вышла краткой, но познавательной — причем познавательной не в силу архивно-исторических причин. Как замечает в послесловии переводчик Андрей Корбут, с момента этой дискуссии актуальность центрального ее сюжета только выросла. Этот сюжет касается отношений между повседневными акторами социальной реальности и ее «профессиональными наблюдателями», т. е. учеными. В нынешней ситуации, когда информанты (в широком смысле слова) исследований все чаще становятся их соавторами, аргументы классиков звучат с новыми обертонами.
«Больше всего меня беспокоит Ваша первая интерпретация. С ней что-то определенно не так».
Кира Долинина. Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Содержание
Публикации газетных заметок отдельной книгой — как и выход на бумаге чьего-нибудь блога — часто вызывают странное ощущение: подобные тексты так тесно были связаны с поводом и моментом своего создания, что в настоящем на них как будто жалко читательского времени. В случае со сборником текстов, которые арт-критик Кира Долинина написала за 25 лет работы в Издательском доме «Коммерсант», в игру вступают дополнительные основания: шутка ли 600 с лишним страниц убористым шрифтом.
И все же это примечательная книга. Во-первых, это действительно микроистория искусства (автор пользуется термином Карло Гинзбурга) — на ее страницах выведены большие и малые герои в диапазоне от Рафаэля до Кабакова, емко и просто сформулированы актуальные искусствоведческие сюжеты. Во-вторых, это не только мощные документы своего времени, но и своеобразный учебник. Листая эти тексты, можно взять немало ценных уроков, как высказываться по художественным поводам коротко и смело.
«Каждый настоящий фотограф должен быть немного маньяком. Все-таки в идее тотального экспроприирования (а что такое фотография как не заимствование реальности?) окружающего мира есть что-то нездоровое. Сегодня, правда, когда мы щелкаем всем, что попадется под руку, и тут же выносим на публику результат, размыта сама суть процесса, все это колдовство и зельеваренье. Но старый фотограф — обязательно слегка сумасшедший».