Новые сферы сознания
Кулиану, как и его учитель Мирча Элиаде, был уроженцем Румынии и покинул страну по политическим причинам. Элиаде стал эмигрантом на три десятилетия раньше, вероятно, опасаясь преследований из-за членства в ультраправой «Железной гвардии» в конце 1930-х. Его ученик не выносил социалистический режим, но и долгожданная революция с казнью Чаушеску не нашла понимания у Кулиану, известного у себя на родине не только и не столько фундаментальными академическими работами, сколько острыми сатирическими заметками о настоящем Румынии, выходившими вплоть до его смерти. В отличие от Элиаде он никогда не оставался в стороне от злободневной политики, что, возможно, его и погубило: жестокое убийство Кулиану прямо в стенах Чикагского университета весной 1991 года наделило автора «Эроса и магии» ореолом мученичества. Прославился Кулиану в первую очередь как религиовед и историк европейской культуры — область его академических увлечений не ограничивалась гностицизмом и мистическими практиками. Очевидно, этот интерес был не столь далек от политического: Кулиану в двадцать два года стал политическим эмигрантом (в 1972 году он не вернулся из Италии) и занялся поисками свободы, которая была возможна, по его собственному признанию, лишь в «новых сферах сознания».
Магия — предшественница психоанализа и медиадискурса
Работы Кулиану не всегда находят понимание у специалистов в узких областях религиоведения и философии. В «Исследованиях дуализма в западной культуре», докторской диссертации, позднее вышедшей на итальянском под названием «Дуальные мифы Запада», Кулиану, интересовавшийся не только сравнительным религиоведением, но и психологией, утверждает, что материал истории религии и философии фактически приводит к идее универсальности дуальных кодов мышления. Тем не менее в игнорировании истории во имя теории Кулиану едва ли можно упрекнуть, а сочетание универсализма «сверхидеи» и богатства конкретики дается далеко не всем. Эта развиваемая Кулиану идея незамкнутости в частной эпохе, известной всеобщности религиозно-философского материала очень важна для «Эроса и магии». Магия, по мнению Кулиану, не пережиток прошлого и недоразумение, а предшественник психоанализа и медиадискурса современных СМИ, умение оперировать тонкими фантазмами, «плодами воображения» души, привносящее в мир гармонию и стройность. Отсюда и столь излюбленная Кулиану тематика философии Возрождения с ее пафосом объединяющей мир любви как отражения всемогущества сотворившего мир божества, ведь эрос и магию для двух главных героев труда Кулиану, Фичино и Бруно, сближает тонкая, полуматериальная пневма. Поэтому даже широкая историческая панорама «герметической традиции» Френсис Йейтс и тем более программные исследования Уокера о Фичино слишком узки для замысла Кулиану. Маг как объединитель мира и манипулятор его (Бруно) оковами становится в известном смысле и целителем, восстанавливающим вселенскую связь. Уход этих практик в подполье в период Реформации (отсюда и условная дата — 1484, предсказанный «оккультистами» год рождения «нового пророка», Лютера), «запрет воображаемого» для Кулиану означает драму, продолжающуюся по сей день, предвосхищение войн и гонок вооружений прошлого и современности. Отсюда и провозглашаемая в конце «Эроса и магии» идея новой Реформации, которая «глубинным образом изменит человеческое воображение и его цели». И тогда само индуктивное научное мышление станет лишенной своей среды «бескрылой мухой».
Эзотеризм без тайны
Идея об основополагающем характере и непреходящей ценности мифологии, сближающая работы Кулиану с «Ностальгией по истокам» Элиаде, имеет прямое отношение и к эзотеризму. Две главных фигуры труда Кулиану, Марсилио Фичино и Джордано Бруно, работам которых он уделяет столь пристальное внимание, были ярчайшими представителями «западного эзотеризма». В этом смысле «Эрос и магия» может быть справедливо назван фундаментальным трудом и по истории эзотеризма, но и здесь подход Кулиану довольно оригинален и плодотворен. Если эзотеризм зачастую рассматривается академической наукой как особый вид «дискурса», облеченный «тайностью», то Кулиану, одаренный, как и Элиаде, силой видеть универсальное в частном, никак не выделяет его из общей канвы истории европейской культуры. Это оправдано самим ренессансным материалом, орфическая и талисманная магия Фичино или «искусство памяти» Бруно, пусть и практиковавшиеся в уединении и с практическими целями, не были претенциозно «оккультны». Ценность труда Кулиану состоит в целостном взгляде на европейскую культуру через призму «любовно-магического» среза, взгляде, позволяющем через тьму деталей и цитат рассмотреть исцеляющую механику ее творческого воображения.
Практическая эзотерика
Кулиану всегда интересовала именно эпоха Возрождения. Между Средневековьем и Реформацией расцвели различные магические теории: практические занятия тоже имели значение, но все-таки были вторичны. Например, для Фичино это орфическая талисманная магия, имевшая сугубо практические цели, — удержание равновесия в собственной душе. Кулиану замечает, что Фичино выступает в данном случае почти как психоаналитик. Наиболее интересная работа Фичино в этом отношении — третья часть «Стяжания небесной жизни», где на первый план незаметно выступает «практическая эзотерика». Когда человек занимается научной деятельностью, каким образом он может отдыхать, поддерживать хорошее самочувствие? С точки зрения ренессансного философа — забирая силу у планет с помощью специальных талисманов.
В эпоху Возрождения главной философской концепцией закономерно стал платонизм, позволявший рассматривать все элементы космоса скрепленными «золотой цепью» аналогий. Например, нося вещи из определенных металлов, можно получить то, чего тебе не хватает. Так, золото — металл, связанный с солнцем, он отвечает за власть, силу, яркость и т. д. Это касается всех планет. Также есть определенные животные, цвета, сообщающиеся с определенными планетами, через которые можно получить часть их силы. Речь идет о стяжании силы определенных планет, а если говорить о любовной магии — о создании единого пространства с человеком. Собственные переживания, насыщение себя ими может быть очень полезным, они могут возбуждать силу собственной души.
Магия, эротика и фантазмы
Эротическая и любовная магия Возрождения существуют не просто сами по себе как исторический феномен, они важны как феномен мышления, универсальный феномен человеческой души. Когда мы произносим слово «магия», то сразу представляем колдуна, который насылает порчу или делает приворот. Для Возрождения все эти практики были гораздо менее актуальны. Маг Ренессанса — это прежде всего философ. Это человек, который оперирует собственными мыслями, мыслеообразами. Для Кулиану маг — предшественник психоаналитика. Он способен привлечь в душу гармонию за счет контакта с фантазмами. Весь эзотеризм построен на идее взаимодействия духа и материи, эти особые практики — посредники между ними. Кулиану не пишет об этом, но важно, что магическая любовная практика осуществляется именно с помощью оперирования полуматериальными фантазмами. Эрос и магия связаны, потому что имеют дело с тонкими материями: и маг, и влюбленный выстраивают вокруг интересующего их предмета какие-то ловушки, они ведут себя определенным образом, возбуждают себя с помощью любовных образов. По Бруно, все уловки эротической магии должны позволить магу манипулировать человеком. Восстановление мира в душе его волнует в меньшей степени.
Отдельный интересный вопрос о том, как неоплатоники эпохи Возрождения понимали эрос, ведь с этой категорией, особенно если обращаться непосредственно к наследию Платона, все было не так просто. В «Пире» он интерпретирует эрос совсем не так, как мы его понимаем. Согласно древнегреческому философу, эрос — это нечто неуловимое, что может навредить Государству, поэтому эрос должен быть исключен из него. Однако для итальянских неоплатоников периода Возрождения эта категория становится крайне важной. Многие исследователи данного периода говорят о том, что в Возрождении самые причудливые вещи могут соединяться: Моисей, Зороастр, Платон смешиваются в рамках этой синтетической картины.
Для понимания ренессансного платонизма нужно рассматривать диалоги Платона как единое и взаимосвязанное целое, не отделяя их даже от неоплатонизма. Важнейшая для возрожденческой и всей европейской эзотерики идея мировой души восходит к платоновскому «Тимею». Затем она была развита основателем неоплатонизма Плотином, разработавшим последовательность эманации Единого от Ума к Душе, объединяющей все многообразие живого. Но важно помнить, что все эти понятия — платонизм, неоплатонизм — появились много позже. Философы Возрождения могли искать истину где угодно: в Библии, у Платона, у Заратустры и так далее.
Возвращение к истокам
Традиционализм, который среди прочего возводят к работам Фабра д’Оливе и Сент-Ива, а также его главного теоретика, Рене Генона, давно вышел за пределы «эзотерики» и своеобразно понятой метафизики и сблизился с академическим дискурсом. Традиционалистский пафос успешно конкурирует с «западничеством» в гуманитарной и тем более окологуманитарной общественно-политической среде (вспомним хотя бы популярность Дугина и увлечения позднего Курехина). Речь идет о своеобразно понятом «возвращении к истокам». Современный западный мир, в общем, десакрализован. Понятие священного знания практически отсутствует, его место занимает лишенная «покрова тайны» академическая наука. Что такое академический ученый? Это человек, который институционализирован и нередко занимается изучением какой-то одной узкой темы. Для традиционалистского движения очень важно возвращение сакральных сущностей, это почти религиозное ощущение могущества одухотворенного душой космоса. Магия этой эстетики увлекала Элиаде, как и Кулиану. При этом Элиаде, видимо, действительно сотрудничал с Железной гвардией, идеологически поддерживая ее, но показательно, что к этому факту биографии своего учителя Кулиану относился со стыдом и сожалением и долгое время надеялся, что слухи все-таки не подтвердятся. При жизни Элиаде Кулиану так и не смог получить от него вразумительного ответа на свои вопросы. На мой взгляд, все это ни в коей мере не должно влиять на оценку наследия Элиаде. Вспомним Вагнера — видную фигуру европейского антисемитизма. Запрещать из-за этого его великую музыку или литературные шедевры лауреата Нобелевской премии Кнута Гамсуна, в свое время открыто поддержавшего Гитлера, просто позорно. Мне кажется, евразийцы в своем страстном интересе к Кулиану скорее ошиблись. Любой серьезный религиовед не может «выбросить в окошко» предмет своего исследования, а это значит, что без самого понятия сакрального (пусть и интерпретируемого феноменологически) ему не обойтись. Вульгарный материализм, доведенный до предела, в объяснении феномена религии скучен, не говоря уже о «безбожном» (в прямом и переносном смысле) опрощении предмета религиоведения. Кулиану учил своих студентов серьезному отношению к религиозно-мистическим материям. Тем не менее глубокий анализ сакрального и даже важный для Кулиану пафос его возвращения в культуру не обозначал его автоматического перехода в общественно-политическую плоскость. Здесь Кулиану оставался скорее сатириком — по крайней мере, современную историю своей страны он воспринимал без «традиционалистской» трагедийности и едва ли не с иронией. Сакральное было для него свободным пространством академического исследования.