Карлос Руис Сафон. Лабиринт призраков. М.: АСТ, 2018. Перевод с испанского Елены Антроповой
1959 год, Франкистская Испания, Мадрид, таинственно исчез один из сподвижников диктатора, всемогущий министр и просветитель Маурисио Вальс-и-Эчеварриа. Расследование ведут хромая сирота Алисия и бывший лучший, но ныне опальный сыщик Варгас. Алисия считает, что всякое преступление «подобно луковице: необходимо отделить множество слоев шелухи, прежде чем добраться до сердцевины, и попутно пролить немного слез». Надо сказать, что основной сюжет начинается лишь после того, как прочитана уже чуть ли не четверть книги, до этого нас ждут пара погружений в прошлое героев и пара главок, в которых Карлос Руис Сафон связывает свой новый роман с предыдущими. Но его книги можно читать в любом порядке.
Что нужно знать про Сафона? Во-первых, он писатель в первую очередь барселонский — и свой город описывает столь восторженно, что в пору подозревать его в коммерческих отношениях с тамошним департаментом туризма. Во-вторых, он писатель мистический: его герои видят сильнодействующие сны с мощными откровениями. В-третьих, он писатель умелый и хитрый, до такой степени обожающий прием «роман в романе», что герои, на двадцатой странице начавшие писать книгу, к сотой окажутся в ней же подозреваемыми в преступлении.
«Алисия начала с изучения досье, сопоставляя все, что увидела и услышала за день, с официальной версией полицейского управления. Как обычно, когда речь шла о полицейских рапортах, их содержание представляло небольшую ценность. Интереснее всего было то, что оставалось за скобками. Официальный отчет по делу о предполагаемом покушении на министра в Обществе изящных искусств был в своем роде шедевром, полностью скроенным из диковинных предположений, не подкрепленных фактами. В донесении не было зафиксировано ни одного бесспорного подтверждения слов Вальса, который якобы заметил среди публики в зале неизвестного человека, угрожавшего расправиться с ним. Особый колорит делу придавали так называемые показания одного из предполагаемых свидетелей предполагаемого покушения о предполагаемом злоумышленнике, которого предположительно видели за кулисами, причем половину его лица закрывало подобие маски. Алисия фыркнула с отвращением».
Венди Уильямс. Лошадь: Биография нашего благородного спутника. М.: Азбука-Аттикус, КоЛибри, 2019. Перевод с английского Юрия Соколова
Лошади гораздо умнее, чем кажутся. Они понимают, что можно, а что нельзя; когда стоит нарушать, а когда не стоит. Копытами могут отвернуть кран с водой. Испытывают сильные чувства к себе подобным и к людям. Не факт, что умеют считать, но точно различают два, три и четыре. Зубами хорошо чувствуют температуру. Автор этой книги, конечно же, помешана на лошадях, но это очень хорошее помешательство. Она рассказывает историю лошадей от возникновения млекопитающих и до наших дней, а также рассказывает, как лошади колонизовали планету.
«Мы исследовали спонтанно возникающую способность. Никаких тренировок, никакого обучения. Каждая лошадь получает всего лишь о дну попытку. Здесь важно, что лошадям нужно было хранить два числа в своей памяти. А это уже сложный мыслительный процесс, — сказала Уллер. — И это особенно интересно, поскольку „число” — абстрактное понятие. Разница между двумя числами это не разница между яблоком и апельсином. Число находится в уме: „тройственность” яблок. И в твоем мозгу возникает понятие “троичности”. Отсюда следует, что лошади способны к абстрактному мышлению, и язык для этого им не нужен».
Иван Слонов. Наш человек за границей. Путешествия крупного коммерсанта с Никольской улицы по Европе, Азии и Америке, описанные им самим. М.: Центрполиграф, 2019
Спасибо, конечно, издательству «Центрполиграф», что переиздало эту книгу. Но выпустило оно ее ужасно, не снабдив даже крошечным комментарием или предисловием, рассказом об авторе и истории изданий. Меж тем книга по-своему потрясающая: русский купец путешествует по странам и континентам в начале ХХ века, подробно описывая скорость и условия, в которых ему приходится ехать и плыть, рестораны, отели, развлечения, уровень преступности, расторопность полиции, качество воды, основные привычки туземного населения и — отдельно — его внешнюю красоту.
«Американцы — народ физически сильный, некрасивый, все без исключения бритые, последнее они делают с гигиенической целью, чтобы в усах и бороде не заводились микробы. Американца вы узнаете тотчас же по его бритому и острому лицу с орлиным взглядом и по особым манерам, дышащим спокойной и величавой свободой движений. Очень сильное впечатление производит американская жизнь своей головокружительной суетливостью и лихорадочной быстротой. Здесь все делается поразительно быстро и энергично; это последнее правило применяется, между прочим, как мне приходилось наблюдать, и к еде: американцы едят без разговоров, сосредоточенно и скоро. Процесс завтрака продолжается от трех до четырех минут, не более; затем быстро встают и исчезают. Америка — страна тяжкого труда: здесь бедный и богатый одинаково работают страшно интенсивно. Тут для всех один кумир — доллар; заработать доллары как можно более — это единственный идеал каждого американца».
Жан Бодрийяр. Совершенное преступление / Заговор искусства. М.: РИПОЛ Классик, Панглосс, 2018. Перевод с французского Алексея Качалова
Один самых влиятельных мыслителей конца ХХ века продолжает радовать русскоязычных читателей и через двенадцать лет после своей смерти. На этот раз перед нами перевод его сборника, посвященного критике современного искусства, являющегося прямым продолжением современного общества.
В книгу вошли возмутительные эссе «Не жалей Сараево!» и «Мир без женщин», давно известные всем интересующимся, и другие статьи этого удивительного автора, чья склонность к чрезмерным обобщениям прямо пропорциональна его влиянию на мир массмедиа и нашему с вами его восприятию. Бодрийяр, проходясь по искусству, не жалеет яда ни для живописи, ни для кино или фотографии, ни для прочих видов творческой деятельности, включая политику. Знакомство с этой книгой поможет вам понять, почему интеллектуальный истеблишмент отвернулся от автора «Симулякра и симуляции».
«За уравниванием всех категорий [людей] во имя преодоления их различия всегда кроется презрение. „Ничто не мешает надеяться на то, что однажды женщина или гомосексуалист станут президентом Республики”, — как заявил один из официальных кандидатов на этот пост. Как будто восшествие на пост президента сделает, наконец, женщину или гомосексуалиста полноценным человеком! Нет сомнений, что однажды этот пост займет больной раком и с синдромом Дауна слепой альбинос».
Зиновий Паперный: Homo ludens / Сборник воспоминаний, документов к 100-летию. М.: Новое литературное обозрение, 2019. Составление и примечания Владимира Паперного
В сборник, посвященный литературоведу и сатирику Зиновию Самуиловичу Паперному (1919–1996), вошли его мемуары, письма, стихи, а также воспоминания друзей и семьи писателя: Мариэтты Чудаковой, Виктора Шендеровича, Вениамина Смехова, Андрея Кнышева, Алексея Паперного и других.
За подготовку сборника отвечал сын Зиновия Самуиловича, культуролог Владимир Паперный. Стараниями издателей перед нами предстает хроника не только известного писателя, но сразу нескольких поколений его типичной и при этом совершенно нетипичной интеллигентской семьи.
«Прочитав этот сборник, читатель убедится, что выражение „человек играющий” удивительно точно подходит к Зиновию Паперному, творческая жизнь которого состояла в постоянных переходах от серьезного литературоведения к пародиям, сатирическим стихам и политическим песням, которые не только не приносили прибыли, но иногда приводили к серьезным конфликтам».
Валерий Брюсов. Стихотворения 1893–1924. Лекции и статьи о поэзии. Miscellanea (Выбор Ивана Волкова). М.: Б.С.Г. -ПРЕСС, 2019
Появление в начале 2019 года избранного Валерия Брюсова — событие столь же приятное, сколько и удивительное: самый обойденный вниманием русский классик сегодня удостаивается разве что редких академических публикаций. Книжка вышла в серии «Поэты Москвы», тексты для которой отбирают известные современные стихотворцы, и Брюсову повезло с составителем, поскольку Иван Волков подошел к делу без всякого формализма, с чувством и пониманием разобрал наследие одного из крупнейших русских символистов и написал для книжки содержательное вступление. Конечно, едва ли появление этого издания что-то изменит, от автора «Огненного ангела» и дальше будут отворачивать нос профессиональные и обычные читатели, но стихи его от этого хуже не станут, и спасибо тем, кто хотя бы пытается вернуть выдающемуся литератору доброе имя.
«Зеленый червячок
Как завидна в час уныний
Жизнь зеленых червячков,
Что на легкой паутине
Тихо падают с дубов!
Ветер ласково колышет
Нашу веющую нить;
Луг цветами пестро вышит,
Зноя солнца не избыть.
Опускаясь, подымаясь,
Над цветами мы одни,
В солнце нежимся, купаясь,
Быстро мечемся в тени.
Вихрь иль буря нас погубят,
Смоет каждая гроза,
И на нас охоту трубят
Птиц пролетных голоса.
Но, клонясь под дуновеньем,
Все мы жаждем ветерка;
Мы живем одним мгновеньем,
Жизнь — свободна, смерть — легка.
Нынче — зноен полдень синий,
Глубь небес без облаков.
Мы на легкой паутине
Тихо падаем с дубов»
Станислав Панин. Философия эзотеризма: Эзотеризм как предмет исторической и философской рефлексии. М.: Новое литературное обозрение, 2019
Книжка сугубо научная, поэтому собственно ценителям тайных знаний от нее вряд ли будет много пользы — скорее, одна скука. Само по себе исследование Станислава Панина получилось диссертационно-суховатым, но содержательным, так как задача его была не столько в том, чтобы показать культурно-исторические корни и развитие всевозможного оккультизма и магии, сколько в том, чтобы осмыслить сам феномен эзотеризма, вписав его в широкий культурный контекст наряду с религией и наукой.
«Указанные установки впоследствии послужили основой для формирования западного эзотеризма Нового времени в эпоху Ренессанса. Однако в церковной среде их статус — и это совершенно не случайно — неизбежно оставался неоднозначным. Учение Оригена, в частности, было осуждено как ересь в 543 году эдиктом императора Юстиниана (что примечательно, известного также упразднением платоновской Академии), а десятилетие спустя оно было окончательно исключено из корпуса церковного учения на Пятом Вселенском соборе. Это и понятно: церковные иерархи, вероятно, чувствовали, что учение александрийского философа не вписывается полностью в рамки формулируемой ими догматической религии».