Лолита в эпоху #MeToo

Сара Вайнман «Подлинная жизнь Лолиты»

Сара Вайнман. Подлинная жизнь Лолиты. Похищение одиннадцатилетней Салли Хорнер и роман Набокова, который потряс мир. М.: Individuum, 2019

20 августа 1952 года писатель Владимир Набоков прочитал в газете об одном происшествии, которое заинтересовало его настолько, что он даже сделал о нем выписку на каталожную карточку. В то время он работал над романом, который принесет ему прижизненную славу, и краткое содержание газетной новости сохранилось на одной из девяноста четырех уцелевших карточек среди подготовительных материалов к «Лолите». Вот ее содержание:

Вудбайн, Н[ью] Дж[ерзи] —

Салли Хорнер, 15-летняя жительница Кэмдена, штат Нью-Джерси,
которая пробыла 21 месяц в неволе у немолодого нарушителя
нравственности, погибла в дорожной аварии в ночь на
понедельник… Салли исчезла из родного Кэмдена в 1948 году,
и до 1950-го о ней не было известий;
вернувшись, она поведала душеистязательную (sic!) историю о том,
как провела 21 месяц рабыней 52-летнего Фрэнка Ласалля,
который перевозил ее из штата в штат.
Механика Ласалля арестовали в Сан-Хосе, Калиф[орния].
…он признал вину по (двум) обвинениям в похищении и
был приговорен к 30–35 годам тюрьмы.
Судья, вынесший приговор, назвал его «моральным калекой».

Сара Вайнман, автор новой книги, посвященной возможному источнику романа Набокова, полагает, что эта карточка — доказательство того, что автор «Лолиты» был в курсе истории похищения и изнасилования американской девочки Салли Хорнер. Сюжет привлек внимание писателя, хотя, как представляется, значение прообраза Салли для описания злоключений Долорес Гейз несколько преувеличено. Как отмечает сама Вайнман, не очень понятно, когда именно Набоков узнал о Салли Хорнер: из августовской заметки 1952 года, либо из репортажей в марте–апреле 1950 года, появившихся в местной прессе после того, как Салли исчезла? Хронологический элемент, как станет очевидно далее, является в гипотезе Сары Вайнман ключевым для выстроенной логической конструкции.

За шестьдесят пять лет, минувших с выхода «Лолиты» в свет, было продано свыше шестидесяти миллионов экземпляров романа. В эпоху #MeToo, чье начало принято отсчитывать с 2017 года, когда в связи с голливудским скандалом осуждение сексуального насилия и домогательств захлестнуло социальные сети (и не только), вся проблематика набоковского романа окрашивается новыми оттенками, а его заглавная героиня-жертва — символически обретает новое дыхание. Тот факт, что за историей совращения Лолиты педофилом Гумбертом Гумбертом скрывался вполне реальный случай, имеет в данном контексте важное, хотя и не сенсационное значение. И то, что девочка по имени Салли, бывшая на протяжении двадцати одного месяца (именно столько заняло путешествие из Нью-Джерси в Калифорнию) жертвой мучителя-педофила, отчасти послужила прототипом для набоковской героини сомнению не подлежит. Но об этом было известно еще до публикации книги Вайнман.

Обратимся к документальной канве с тем, чтобы затем проанализировать, насколько убедительно собранные Сарой Вайнман факты соотносятся с историей замысла романа «Лолита». Итак, некто Фрэнк Ласалль, мужчина с криминальным прошлым (в 1942 году ему предъявили официальное обвинение в изнасиловании пяти девушек), вскоре после освобождения из заключения знакомится в универмаге с очередной будущей жертвой — девочкой Салли Хорнер. В середине июня 1948 года он заманивает ее к себе и принуждает уехать от матери. В пути он представляет новым знакомым Салли как свою дочь, сам же при этом регулярно насилует ребенка. Под воздействием манипуляций и шантажа Ласалль убеждает ее, что его девиантное поведение «нормально». Будучи пойманным спустя почти два года, Фрэнк Ласалль признает свою вину и отправится за решетку. Когда произошло похищение, Салли Хорнер было одиннадцать лет и два месяца; домой, в городок Кэмден, ей удалось вернуться только за две недели до своего тринадцатилетия.

Как справедливо отмечает автор книги, в 1950 году в Америке не существовало языкового инструментария, чтобы описать механизм или степень виктимизации Салли, а общество пока не было в полной мере готовым к обсуждению таких вопросов, особенно учитывая, что к насилию в данном случае относилось не только физическое принуждение, но и психологическое воздействие. Окружающие не подозревали, что невинные на первый взгляд отношения отца и дочери маскировали постоянные изнасилования, а уже после спасения Салли часто оказывалась объектом насмешек в своей школе, где к ней приклеили ярлык «шлюхи». В апреле 1951 года Салли исполнилось четырнадцать, но, судя по опубликованным в книге Сары Вайнман фоторепродукциям, выглядела она не как типичная девушка-подросток, а гораздо старше своего возраста — не в последнюю очередь, видимо, вследствие пережитых травм.

Судьба Хорнер оказалась глубоко трагична. Всего спустя два года после ареста насильника-педофила и благополучного возвращения девушки в семью она погибает в автокатастрофе. Это произошло ночью 18 августа 1952 года: они с подругой познакомились на пляже с молодыми людьми, один из которых предложил подвезти Салли в соседний город. Автомобиль с Хорнер врезался в стоявший на встречной полосе грузовик. Задний откидной борт фургона, пробивший от удара ветровое стекло, размозжил ей череп и проломил позвоночник, тогда как ни водитель грузовика, ни спутник Салли за рулем не пострадали. Расклад в точности повторяет финал рассказа Набокова «Весна в Фиальте» (который, впрочем, Вайнман не вспоминает): будучи неуязвимыми пройдохами, они «отделались местным и временным повреждением чешуи, тогда как [Нина-Салли], несмотря на свое давнее, преданное подражание им, оказалась все-таки смертной». Салли скончалась на месте, и спасателям потребовалось два с лишним часа, чтобы освободить тело из покореженной машины.

Что касается Ласалля, то на свободу преступник так никогда и не вышел. Подававшиеся им после суда апелляции отклонялись. Отсидев в тюрьме в Трентоне шестнадцать лет, он умер от артериосклероза 22 марта 1966 года накануне своего семидесятилетия.

С одной стороны, у почерка Вайнман есть все признаки неофита-набокофила, стремящегося застолбить новое слово в «лолитоведении» (если выделить труды, посвященные этому роману Набокова, то сложится отдельная внушительная отрасль). «Изучая жизнь Салли Хорнер, я срываю завесу, за которой скрывается правда» — сообщает нам автор. Не стесняясь, хвалит свой метод: «Я раскапывала эти секреты, как заправский детектив по семейным делам, который занимается генеалогией. Несколько месяцев изучала историю появления Салли на свет...». Между тем, стоит приглядеться, и окажется, что за «сорванной» Вайнман завесой ничтожно мало фактических зацепок, которые могли бы подтвердить ее магистральный тезис, состоящий в том, что история развращения и гибели Салли Хорнер «послужила для Набокова источником вдохновения». В результате писательница постоянно вынуждена прибегать к риторическим приемам и сплошным допущениям. Проекция сознания ребенка в стрессовом состоянии выглядит для Сары Вайнман следующим образом:

Те семь или десять дней, что они были в дороге, бок о бок в автомобиле, она, вероятно, чувствовала себя как в ловушке. Стоило Салли задуматься о своем положении, как ее, наверное, охватывало отчаяние или гнев из-за того, чего лишил ее Ласалль. А может, она старалась сосредоточиться на том, чтобы выжить любой ценой. После нескольких дней в машине и ночей в трейлере, припаркованном на очередном месте отдыха вдоль трассы, после бесконечных обедов и ужинов в придорожных закусочных Салли, должно быть, совершенно измучилась. [выделено мной – Ю.Л.]

Вайнман прибегает к неизбежным для популярных биографий приемам, типичным для серии «Жизнь замечательных людей» с их избыточным психологизмом: «Девочке было одиноко, хотя с первого взгляда и не догадаешься». Или описывает страдания честного детектива, ведшего дело о пропавшей девочке, которыми тот сам поделиться не успел или не захотел: «Многие его коллеги верили, что девочка мертва. Но не Томпсон. Он сдаваться не собирался. Он нутром чуял, что в один прекрасный день разыщет Салли живой и вернет ее в Кэмден к матери и родным. И что Фрэнк Ласалль получит по заслугам».

Границы документального романа и, собственно, фикшн в книге размыты: с одной стороны, перед нами все-таки попытка Вайнман доискаться до правды, но с другой, чтобы сделать из повествования увлекательный детектив, ей приходится оснащать его литературным орнаментом. Из наиболее частых элементов — нагнетание саспенса и постоянные клиффхэнгеры, когда главка про Салли вдруг обрывается, оставляя развязку открытой; рассказчик перескакивает к Набокову, затем обратно к линии Салли. Оба повествования развиваются параллельно, периодически пересекаясь при помощи незатейливых мостиков.

«В то время как Маршалл Томпсон безуспешно пытался разыскать Фрэнка Ласалля, Владимир Набоков старался проникнуть в сознание вымышленного персонажа, которого, как и Ласалля, влекло к девочкам-подросткам».

Нельзя сказать при этом, что Вайнман отдается исключительно полету фантазии, как может показаться, читая, к примеру, следующий пассаж из жизни героини, уплетающей «обжигающе горячий сэндвич»:

«Может, порой официантка Мэри Фаррелл заворачивала ей с собой обжигающе горячий сэндвич с яичницей и записывала на счет Фрэнка. Захватив пакетик с завтраком, Салли в конце квартала поворачивала направо и шагала по Гринмаунт-авеню…».

Как признается автор в примечании, подробный рассказ из жизни учеников начальной школы в 1940-х годах почерпнут ей в книге Мэри Риардон «Католические школы тогда и сейчас» (2004), которая помогла Вайнман представить, как примерно в то время складывался обычный день американской школьницы в возрасте Салли Хорнер.

К слабым звеньям гипотезы Вайнман относится и то обстоятельство, что в отличие от Гумберта Гумберта насильник Ласалль принадлежал к другому социальному типу — он не эстет и не эрудит: его тюремные записки написаны корявым языком и начисто лишены стилистического блеска, свойственного повествователю «Лолиты». Что не мешает Вайнман преувеличивать причинно-следственные связи, утверждая, будто ничем не примечательное, полное лишений детство и скандальное похищение Салли в сумме дают «жизнь, которая не только повлияла на культуру второй половины XX века, но и решительно изменила направление развития литературы», имея в виду оглушительный эффект «Лолиты».

Главной неувязкой в концепции, предложенной автором книги, является упомянутая выше проблема хронологии. Задолго до реального случая с похищением Салли Хорнер Набоков придумал и воплотил сюжет прото-Лолиты в новелле «Волшебник» (1939–1940), и в этом смысле американский кейс ничего принципиально нового не добавил. Разумеется, Вайнман прекрасно понимает слабость своей аргументации, и поэтому пытается принизить изначальную художественную функцию повести в творческой эволюции Набокова («это не самостоятельное произведение, а скорее первичный материал (и я это сразу заметила)»). Чтобы снять видимое противоречие, Вайнман настаивает на том, что хотя «Лолита» и была уже наполовину написана Набоковым к моменту прочтения репортажа о деле Хорнер, он едва не сжег рукопись романа (в скобках заметим, что история с якобы неудачным поджогом «Лолиты» сильно мифологизирована). Однако казус Салли, по мнению Вайнман, оказался для писателя настолько важным, что «не прочитай Набоков о похищении, он не сумел бы и закончить „Лолиту“». Довольно смелое объяснение, тем не менее, далеко от исчерпывающего. Во-первых, в обширной коллекции газетных и журнальных вырезок, связанных с «Лолитой», в архиве Набокова не сохранилось ни одной, напрямую связанной с Салли Хорнер. Во-вторых, Вера Набокова в письме Алану Левину в 1963 году подчеркнула, что Набоков изучил немало источников, многие из которых обнаруживают куда большее сходство с сюжетом «Лолиты», и что похищение Салли «не послужило источником вдохновения для романа». Набоков не спешил раскрывать секреты своей творческой лаборатории, но в данном случае у нас нет оснований не доверять жене писателя, тем более что он собственноручно увековечил имя Салли Хорнер одной строкой в романе и сохранил выписку из газеты, хотя легко мог бы этот косвенный «вещдок» (по убеждению Вайнман) уничтожить.

Местами риторика Вайнман настораживает наивностью формулировок («Обойти молчанием глубокую одержимость… Набокова, не получится… понять, чем его так привлекала эта возмутительная тема»), вероятно, усугубленных перлами переводчика: «На него упал садовый трактор, на котором он косил траву на крутом холме» или «Набоков завершил 1948–1949 учебный год в Корнелльском университете в расстроенных чувствах»; в русифицированной топографической реальности Набоков у Вайнман въезжает в автомобиле на «север штата Онтарио» (все-таки речь идет не о территории США, а о суверенной канадской провинции), и т.д.

Для того, чтобы оценить успех книги Вайнман, следует прежде всего определить задачу автора. Как представляется, оценивать ее труд с точки зрения филологического труда (на который она и сама не претендует) заведомо бессмысленно. Это — эссеистика в чистом виде, с огромным количеством присущих жанру допущений и лирических отступлений. Повествование Вайнман напоминает дерево, у которого от тонкого ствола ответвляются разнообразные параллельные микросюжеты — от яркой трудовой биографии прокурора округа Кэмден, позже судьи, Митчелла Коэна, многочисленных родственников и друзей Салли (без которых книга рискует уменьшиться до размеров статьи в литературном приложении к воскресной газете), до запоминающихся вкрапленных тут и там образов вроде лошадки-каталки в парикмахерской Кларка Гувера или обувной мастерской Джона Пиларчика. Но вместо того, чтобы умилиться уютному Кэмдену и его работягам, читатель чувствует какой-то странный подвох — и чувствует не зря, поскольку в какой-то момент Вайнман добирается до ужасов, лежащих глубоко в подсознании одноэтажной Америки после Великой депрессии: в городке, откуда была похищена Салли Хорнер, в 1949 году произошло леденящее душу массовое убийство (кровавую бойню, устроенную молодым ветераном Говардом Унру, репортеры окрестили «прогулкой смерти»). Травматический опыт и вся атмосфера городка современному читателю эпохи пост-«Лолиты» и постмодернистского кинематографа архетипически должна напомнить историю Догвилля в одноименном фильме режиссера Ларса фон Триера. И здесь придется признать, что Вайнман удается выстроить живую ткань провинциальной Америки конца 1930-х — самого начала 1950-х годов, для которой что Кэмден в штате Нью-Джерси, что вымышленный городок Рамздель Набокова предположительно в Новой Англии, где по прибытию Гумберт разрушает жизнь бедняги Шарлотты и ее дочери Долорес Гейз, выглядят абсолютно взаимозаменяемыми. Чтобы достичь нужной фактуры и восстановить канву жизни главных участников этой драмы, Сара Вайнман основывается на архивных источниках, из которых наиболее интересными являются недавно рассекреченные материалы ФБР; она проштудировала газетный фонд Кэмдена и из обрывочных сведений, дополненных материалами из архивов Набокова, смогла сложить картину, полную великолепных отвратительных подробностей.

Помогает ли это в интерпретации романа «Лолита», и привносит ли исследование нечто новое к тому, что мы уже и так знали? И да, и нет. Начнем с того, что про инцидент с Салли Хорнер в набоковедении, строго говоря, известно давно — еще при жизни самого писателя Эндрю Филд в критической биографии «Набоков: его жизнь в искусстве», опубликованной в 1967 году, вслед за журналистом газеты New York Post Аланом Левиным писал, что упоминание Салли и Ласалля имело под собой реальную основу; не забыл о ней и второй биограф писателя, Б. Бойд, правда, прибавивший Салли четыре года (на момент похищения ей было всего одиннадцать). Наконец, Александр Долинин в 2005 году опубликовал по-английски эссе о взаимосвязи «Лолиты» и истории Салли Хорнер, на которое Вайнман неоднократно ссылается.

В сущности, книга Сары Вайнман «Подлинная жизнь Лолиты» — не о Лолите вовсе, а о том, как роман-парадигма Набокова продолжает будоражить модерное общество, поднимая, словно ил со дна, неудобные вопросы, касающиеся жестокости и сексуальной агрессии, направленной против несовершеннолетних. При этом хочется пожелать, чтобы педагоги и зоилы, включая талантливую публицистку Вайнман (похоже всерьез полагающую, что экранизации и театральные постановки романа в качестве «развлекательных зрелищ» уводят зрителя в сторону от «страшной сути “Лолиты”»), не переусердствовали с профилактическими мерами и случайно не способствовали тому, что в пылу борьбы с насилием начали запрещать спорные художественные произведения. В первую очередь, шедевр Набокова, которому за его долгую читательскую историю уже не раз приходилось преодолевать последствия моральной контроверзы.

* * *

Что еще можно почитать о Набокове на «Горьком»:

Другая великолепная статья Юрия Левинга о снах Набокова, судьбе набоковской коллекции паровозиков и о переводчике Набокова Геннадие Барабтарло.

Подборка цитат — добрый Набоков.

Подборка цитат — злой Набоков.

Игорь Кириенков рассказывает про англоязычные рассказы Набокова.

И еще один текст о Лолите — на этот раз в историческом контексте.