Ленин и снежная баба: книги недели

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Йоханнес Тинеманн. Росситтен. М.: lutra, 2025. Содержание

Первым делом читателя, погрузившегося в книгу «Росситен», посещает чувство полнейшей неправдоподобности всего, что в ней описывается. Куршская коса там всецело прусская, хотя Росситен давно уже называется поселок Рыбачий, море соседствует с пустыней (с дюнами, пожирающими деревни и леса, и зыбучими песками, в которых гибнут лошади и теряют сапоги неосторожные люди), навязчиво пахнет копченой камбалой (традиционный местный промысел), мизерабельные деревни соседствуют с курортными городами, погода постоянно меняется («Отправляясь на косу, нужно захватить с собой платяной шкаф») — в общем, пейзаж как в непонятном модернистском романе об одиночестве и смерти, время написания подходящее (середина 1920-х), да и манера изложения тоже.

На деле же книга вполне документальная, хотя и поэтическая, и о природных богатствах в ней говорится гораздо больше, чем о суровости и скудости. Выучившийся на теолога Йоханнес Тинеманн (1863–1938) посетил поселок, давший название книге, в самом конце XIX века и, очарованный этим местом, основал там первую в мире орнитологическую станцию. Расположенная в оазисе посреди пустыни, она оказалась идеальным для многолетних наблюдений за птицами (через Куршскую косу проходят многие маршруты птичьих миграций), ценность результатов которых понятна главным образом ученым. Видимо, поэтому автор и решил обобщить свой опыт и переживания в небольшой доступной книжке, и очень хорошо сделал. Приятно также, что при всей необычности описываемой местности виды там наблюдаются не только экзотические: Тинеманн пишет о зарянках, дроздах, стрижах, которых можно увидеть едва ли не в каждом московском дворе, было бы желание, и не исключено, что после чтения этой книги, полной восторженной любви к пернатым, она у вас появится. Впрочем, быту и нравам человекообразных обитателей Куршской косы также уделено немало внимания, и эта ушедшая натура, безусловно, не лишена интереса.

«Поначалу я никак не мог понять, какую еду кроншнепы ищут в пустынной песчаной почве, раз так часто здесь появляются, — а потом заметил, что они всегда очень медленно и осторожно ступают на землю, прежде чем зарыться в нее длинным клювом. Но мы, подойдя, уже ничего не находили. Я решил попробовать себя в роли кроншнепа и очень осторожно, не отрывая глаз от земли, прошелся по упомянутой местности. И передо мной внезапно шевельнулась верхушка крохотного, кем-то нарытого песчаного холмика. Я осторожно сдвинул холмик рукой, и под ним оказалась узкая норка; сорвав травинку, я прокопал ее чуть глубже: на дне ямки головой вниз сидела прибрежная уховертка (Labidura riparia)».

Александра Мартыненко. «Бездушные бюрократы»: как устроена работа органов опеки. М.: Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники»; Common Place, 2025. Содержание

Принято считать, что в научном тексте оборот «на самом деле» неуместен, поскольку для науки никакого «самого дела» как финальной неопровержимой истины не существует, иначе бы речь шла о неопровержимом, нефальсицируемом утверждении (в качестве примера можно привести диссертационное исследование Владимира Мединского, где этот оборот встречается в изобилии). Парадоксально, но при этом добросовестные публикации фонда Хамовники и издательства Common Place можно объединить именно такой формулировкой, что, собственно, и делает Александра Мартыненко во вступительном слове:

«Если мы отправимся на поиски литературы о системе органов опеки, то найдем многочисленные юридические статьи, методические рекомендации или исторические очерки о том, что „забота о детях издревле существовала в славянских обществах“. И все эти тексты действительно будут полезны, за одним лишь исключением — понять, как на самом деле [жирный шрифт „Горького“] работают реальные люди в сложной системе защиты детства, с их помощью будет сложно».

Какое же «самое дело» имеется в виду, когда речь заходит об антропологическом или социальном исследовании? Как мы видим по тем же «Бездушным бюрократам», оно расположено в плоскости повседневных практик и прежде всего практик принятия решений, для которых люди вынуждены искать причины, обоснования и оправдания. Тут-то и выясняется, что даже самая регламентированная деятельность никогда не сводится к следованию букве регламента, а предстает искусным поиском баланса «между законом и реальной жизнью», где руководствуются «не только правилами и предписаниями, но и живыми эмоциями». Эксклюзивный доступ к анатомии этого поиска обеспечивает метод включенного наблюдения: Мартыненко проработала специалисткой отдела опеки и попечительства с 2019 по 2022 год в российском городе-миллионнике, так что ее проницательные, фактурные и нескучные наблюдения — это буквально информация из первых рук. Штука посильнее сериала «Офис»!

«Даша не только владеет техникой составления документов из разнообразных шаблонных фраз, но и отлично ориентируется в семейном и гражданском законодательстве, что, как показала моя полевая работа, встречается довольно редко. Если остальные сотрудницы могут лишь копировать ссылки на соответствующие статьи, Даша знает, куда и к какому пункту эти ссылки могут привести. Из-за сложных отношений с Аней и Мариной Даша бережет свои бюрократические сокровища — витиевато написанные заключения и акты, которые сохраняет только себе на флешку. Хотя эта маленькая черта может показаться читателю не требующей особого внимания, для коллектива опеки этот жест значит очень многое — Даша намеренно нарушает важную для отдела практику обмена шаблонами документов, посредством которых можно сэкономить свое рабочее время, изучив похожий документ коллеги».

Ирина Сироткина. Танец, тело, знание. М.: Новое литературное обозрение, 2025. Содержание

В этом сборнике эссе исследовательница двигательной культуры, автор антологии текстов о хореографии, специалист по перформансу подходит к предмету своего интереса — телу в движении — с эпистемологической точки зрения. Отправная точка — размышление о том, почему в европейской культуре метафорой истины предстает обнаженная (а не, скажем, роскошно одетая) женщина и почему образ научного познания нередко описывают выражением «прониковение за покровы». Сироткина привлекает в качестве иллюстрации для рассуждений костюмы Бакста, будуарные открытки начала XX века, конструктивистский танец и множество иных материалов, причем делает это легко, непринужденно и увлекательно, что не слишком типично для подобных исследований.

Вторая часть книги посвящена техникам тела — так Марсель Мосс называл устойчивые, культурно обусловленные способы сидеть, стоять, ходить, держать ребенка и т. д. Автора интересуют телесные техники в их отношении к знанию, и тут уже иллюстрации смещаются в настоящее — в постпанедемийную реальность и цифровые технологии.

Какие практические выводы можно вынести из этой теоретической, на первый взгляд, работы? Сироткина на разные лады адвокатирует довольно простую вещь: быть человеком — это телесный опыт, и чем активнее мы стараемся включать физическое переживание в «бесплотную», казалось бы, умственную деятельность, тем прочнее мы живем.

«Практика, называемая „бездействием“, с виду очень проста: ее участники входят в видеоконференцию и, договорившись ничего не делать, проводят час вместе. Видеокамеру и микрофон можно не включать, сидеть у компьютера или с гаджетом в руках не обязательно. Достаточно просто знать, что другие люди в тот же момент занимаются тем же самым — „бездействуют“ вместе с тобой. Кажущееся нонсенсом или ленью на деле оказывается эффективным психологическим средством. „Бездействие“ — согласие остановить на время череду привычных мыслей, выключиться из рутины событий, освободиться от обязательств и социальных ожиданий, не стремиться все успеть и всех перегнать. „Бездействие“ не терапия, оно далеко от направленного воздействия или какого бы то ни было обучения. Пребывание с людьми, разделяющими твои понятия и ценности, целительно само по себе, будь оно оф- или онлайн. Оно снимает груз вины, которую обычно испытываешь за то, что чего-то не сделал, не выполнил, не достиг».

Елена Матвеева. Искусство Апокалипсиса. Средневековые манускрипты, книга за семью печатями, Небесный Иерусалим и другие образы конца света. М.: МИФ, 2025. Содержание

Апокалиптические настроения, если вдуматься, — настроения страшные, а то и вредные для души и тела. Впрочем, это ничуть не мешает им пронизывать всю западную культуру — как традиционную христианскую, так и постхристианскую, секулярную. Все мы живем в ожидании конца, а тот, кто в молодости не высчитывал гематрией число зверя в имени Наполеона, тот в старости обнаруживал сокровенное 666 в фамилии Гитлера.

В этой книге популяризатор средневековой и ренессансной культуры Елена Матвеева знакомит читателя с визуальными образами Апокалипсиса от апостольских времен до почти наших дней, особое внимание уделяя книжной иллюстрации и церковным декоративным элементам. Специалисты, конечно, не найдут здесь для себя ничего нового, но благодаря качественно структурированной подаче информации «Искусство Апокалипсиса» — почти эталонный научпоп о культуре, ее производстве и восприятии.

Взявшись за столь необъятную тему, Матвеева доступно излагает специфику эсхатологического ощущения мира в разных европейских традициях, делая изящный заход и в нашу с вами богоспасаемую Русь, в которой Откровение Иоанна, мягко говоря, не прорабатывалось классиками прикладного и не очень прикладного искусства.

Главный недостаток книги — она обрывается на самом интересном месте, почти не затрагивая долгий XX век. Очень хотелось бы увидеть продолжение, в котором нашлось бы место воздушным шарам Апокалипсиса и тем, кто их проглотил. Но это и правда тема для отдельного исследования.

«В жестокие времена Кандинский видел трагический контраст светлых и темных сторон общества и надеялся на очищение национального духа через грядущие потрясения. Его картины и гравюры апокалиптического цикла, созданные с 1907 по 1914 год, носят весьма недвусмысленную национальную окраску. Сама катастрофа: землетрясение, потоп, явление чудовищ и всадников Апокалипсиса — происходит на фоне рушащихся башен и куполов „духовного Кремля“, как, например, в „Картине с солнцем“. Мистический „День Всех Святых“ показывает преображенных, улыбающихся людей в русских костюмах на фоне отступившей стихии и окруженного красными кремлевскими стенами Небесного Иерусалима».

Александра Селиванова, Надежда Плунгян. Сюрреализм в стране большевиков. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2025. Содержание

Всем известно, что Иуда Троцкий очень интересовался сюрреализмом и вообще буржуазными проявлениями бессознательного в искусстве и жизни. Однако советский сюрреализм — вещь совершенно закрытая как от внешнего, так и внутреннего мира. Юло Соостер, Константин Васильев, Гелий Коржев, «южинские» мистики — вот, пожалуй, и все, что культурный человек вспомнит навскидку о сюрреализме в отдельно взятой стране.

Разумеется, явление это было куда многраннее, и охватывало оно не только «оттепель», но и ранние послереволюционные годы. «Ленин и снежная баба» Соломона Никритина, «Натюрморт, точка зрения сверху» Ефросиньи Ермиловой-Платовой, «Радиооктябрины» Александра Тышлера — названия говорят сами за себя, задолго до препарации советского бессознательного авторами вроде Ильи Масодова.

Этой даже не забытой, а просто толком не открытой странице советского неконформистского искусства и посвящена замечательная книга-альбом Александры Селивановой и Надежды Плунгян.

«На смену сквознякам и холоду ранних 1920-х, судя по текстам эпохи, вместе с 1930-ми пришло ощущение перегретости, плотности, спертости воздуха, сжатого возгонкой „пятилетки в четыре года“, контроля и регламентированности пространств и действий. Слипшееся в единый комок „коллективное тело“ советского гражданина, втиснутое в коммуналки, заводы, площади, становилось аморфным и бесформенным. Это физически ощущаемое „уплотнение“ жизни мы обнаруживаем в произведениях в первую очередь тех художников, кто стоял на обочине, снаружи этого сгустка и наблюдал его извне: Никритина, Порет, Зальцмана, Редько, Голополосова, Ермолаевой и многих других. Целая галерея этих „комьев“ из земли, техники, домов, фрагментов тел, эмоций — в серии Никритина „Памятник“. Слияние — не конструктивистский монтаж, сборка, а именно органическое срастание живых существ, вещей и пейзажей — у Никритина выглядит не пугающе, а естественно. Персонаж его картины „Человек и облако“, наподобие героев Платонова, как будто переизобретает, пересобирает заново весь мир, но, как часто случается во сне, выглядит это немного странно».