Виктор Ремизов. Вечная мерзлота. М.: Эдиториаль-Тандем, 2021
Один из наиболее живучих мифов о советском времени гласит, что при Сталине, пусть и кровавой ценой, всегда удавались большие проекты: великие стройки, быстрая индустриализация. На деле, конечно, не всегда. Яркое тому подтверждение — Трансполярная магистраль, которую принялись возводить вскоре после Великой Отечественной войны. План соединить Белое и Баренцево моря железной дорогой предложил Сталин, и, хотя гигантское строительство в тяжелейших условиях изначально вызывало у специалистов сомнения, приказ вождя осмелились отменить только после его смерти. Именно незаконченный проект Трансполярной магистрали — центральное событие «Вечной мерзлоты» Виктора Ремизова. Оно выглядит в романе и символом непомерных амбиций тоталитаризма, и сюжетным стержнем, на который нанизываются судьбы самых разных людей — от репрессированной московской интеллигенции до ссыльного чеченского подростка, от избитых в тюрьмах сибирских моряков до прозябающих в нищете семей «врагов народа». Истории основаны на реальных дневниках и документах, а у большинства главных героев есть прототипы, с некоторыми из них успел пообщаться и сам Ремизов, как объясняется в послесловии. Так, енисейский капитан Виталий Козаченко стал прототипом капитана Белова и одновременно выведен под своим именем, а к биографии расстрелянного в 1938 году геолога Бориса Рожкова отсылает образ осужденного на четверть века геолога Георгия Горчакова. Книга будто призвана развеять туман из мифов и неоднозначных оценок, напомнить в деталях, почему советский режим конца сороковых годов был кошмаром для миллионов граждан СССР. И это автору несомненно удается, но странное художественное воплощение «Вечной мерзлоты» способно поставить в тупик.
Давно не новость, что сегодня о сталинском прошлом книг пишут много. Другой вопрос, что чаще освещается некая ограниченная область прошлого, будь то судьбы поволжских немцев у Гузель Яхиной, относительно мягкий соловецкий лагерь у Захара Прилепина или злоключения героев-летчиков у Дмитрия Быкова. Роман Виктора Ремизова, напротив, тяготеет к эпической глобальности. Отталкиваясь от жизни маленького рабочего поселка Ермаково, 800-страничное повествование перемещается в столицу и в Орск, демонстрирует общую панораму советского режима в период осени ее главного патриарха. «Вечная мерзлота» по своей масштабности идет по стопам Солженицына, по уровню натурализма напоминает Шаламова, отчасти оппонирует Леонову с его позитивной «Дорогой на Океан» и явно опирается на мемуары Ефросинии Керсновской, которой в романе тоже отведена эпизодическая роль. Замах чувствуется едва ли не толстовский: тут и сквозной мотив охоты, и случайные встречи героев из разных сюжетных линий. А еще — длинные описания природы, навязчивый образ Енисея как потока жизни, неподвластного никаким тиранам-рационализаторам... Словно автор очень старался сделать роман похожим на классические произведения русской литературы, как старались в свое время многие соцреалисты. Что-то близкое к соцреализму и получилось. Ведь когда вслед за первой фразой книги «Был солнечный день начала июня» следует рассказ о погоде в тайге, возникает даже не столько ощущение вторичности, сколько вопрос в духе пушкинской Татьяны: уж не пародия ли перед нами?
«Вечная мерзлота» теплеет и оживает, лишь когда речь наконец заходит о конкретных людях. Две основные сюжетные линии — любовь капитана Белова к ссыльной француженке и мытарства семьи репрессированного геолога Горчакова — слегка мелодраматичны, зато позволяют развернуться интриге. Персонажи, по большей части простые и иногда даже прозрачные, убедительны на контрасте с омертвелой казенщиной строительства. Они подкупают характерной для эпохи лексикой, логичным и естественным поведением, которое порой, из двадцать первого века, кажется наивным, а на деле более чем оправдано средой. Капитан буксира до последнего не верит, что ему могут дать срок и выбить зубы на допросе, раз вручили орден. Ведь капитана всю жизнь учили, что система справедлива и последовательна. Жена Горчакова решается ехать к мужу в лагерь с двумя детьми, так как не представляет себе, насколько страшна подневольная тайга, хотя ее не раз предупреждали об опасности. Атмосфера непонимания, серьезных заблуждений показана особенно ярко, и точно подмечено, что не всегда в этом виновата пропаганда. Просто есть опыт, которому не получается до конца сопереживать, если сам подобного не испытывал. «Вечная мерзлота» вообще сильна психологическими деталями. Нарочито добродушный дедушка-балагур оказывается стукачом, а о результатах революции остроумно говорит растерянность иностранцев, которые удивляются, во что превратилась еще несколько десятков лет назад сытая Россия.
Антисоветский пафос романа кому-то может показаться тенденциозным, но, подкрепленный жуткими и, как правило, достоверными деталями, он добавляет убедительности обвинению в адрес советского строя и будто предлагает читателю вынести приговор. Роль главного прокурора среди персонажей играет, пожалуй, бакенщик Валентин Романов, который беззлобно упрекает интеллигентных родителей Горчакова, что они когда-то поверили в революцию, согласившись тем самым с насильственными методами большевиков.
«— Да как же вы не видели этих зверей? — с досадой крякнул Романов. — На воров! На воров и бездельников вы работали! Меня такие вот в декабре тридцать девятого пришли кулачить... во второй раз!»
Адвокатом режима выступает следователь Антипин, выдающий любимый аргумент многих сегодняшних сталинистов про «всего 3% репрессированных» и пророчески предупреждающий, что без жесткой руки СССР рухнет. Однако Сталин в романе — не единственная причина несчастий. Он — лишь олицетворение, квинтэссенция системы, в которой и после смерти вождя расстреливали протестующих заключенных в Норильске. Образ вечной мерзлоты очевидно неслучайно вынесен в заглавие. Оттепель ее не растопила, и не факт, что растопила перестройка. Страна под властью генералиссимуса, как его часто называют в тексте, покрылась льдом из жестокости и бесправия, но лед этот и после его смерти никуда не делся — напоминает нам финал книги. Как можно заключить из романа, причина «оледенения» лежит глубже — в коммунистической идеологии, изначально бесчеловечной, основанной на страхе. Диктатура всегда связана со страхом, а потому разрушительна, и неважно, чья она, — «пролетариата», «народа» или чья-то еще.
«Где-то там рядом образовалась, ликовала газета, Коммунистическая партия Камбоджи! Через десять лет ее возглавит человек с именем Пол Пот... Он отложил газету, отхлебнул остывший чай. Ему все это было уже почти неинтересно, а на планете складывались режимы, похожие на его, основанные на лжи и пропаганде, с несменяемой властью и обманутыми народами».
И пусть с оценками повествователя «Вечной мерзлоты» нельзя не согласиться, такие пассажи звучат почти как лозунги, чересчур прямолинейно. Художественная составляющая — за редкими исключениями не самая сильная сторона обвинительных текстов — в романе вызывает вопросы. Дело не только в упомянутой стилизации «под классику», из которой получается своего рода «антисоветский соцреализм». Временами бросаются в глаза корявые словосочетания из разряда «состав состоял», «глянув на застывшего вдаль начальника» и т. д. Больше же всего вопросов к слову «было». Понятно, что иногда лучше написать еще раз «было», чем тяжеловесный синоним, но и самый востребованный глагол набивает оскомину, если встречается постоянно, порой по четыре раза за пять предложений.
«Судно было размером с четыре «Полярных», даже страшновато становилось, когда представлял, как маневрирует этой длинной тяжелогруженой махиной. Он не понимал, почему Макаров доверил теплоход именно ему, было много куда более опытных капитанов, знавших Заполярье лучше капитана Белова. Первую неделю Сан Саныч обходил теплоход, осматривал. Угля не было, четыре больших трюма, современные лебедки. Непривычно много было и просторных жилых помещений, а каюта капитана состояла из двух комнат».
Часто повторяются и сюжетные ходы, например, когда герои собираются что-то сделать, а затем отказываются от сомнительной идеи. Монотонность стиля и повествования, конечно, можно воспринимать как прием. Мол, мир несвободы тоже ведь монотонный, вязкий, а потому форма тут попросту соответствует содержанию, дополнительно втягивает читателя в атмосферу бессмысленного, жестокого и для многих подневольного строительства. И все же это похоже скорее на оправдание, чем на объяснение авторского замысла. Да, «Вечная мерзлота», точная в нюансах, созданная с помощью уже рассекреченных архивов, действительно представляет собой убедительную картину заката сталинизма. Но стоило ли писать об этом художественную, а не документальную книгу? Документальные романы порой оказываются не менее захватывающими и психологию эпохи доносят очень убедительно, вспомнить хотя бы «Зимнюю дорогу» Леонида Юзефовича. У Ремизова же получился очень противоречивый текст, который можно и нужно читать ради погружения в историю, но не стоит — в поисках большой и оригинальной литературы.