Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Брайан Горовиц. Владимир Жаботинский. Русские годы: 1900–1925. М.: Три квадрата, 2023. Содержание
Владимир Жаботинский (1880—1940) — фигура нерядовая: уроженец Одессы и друг детства Корнея Чуковского (благодаря его содействию Корней Иванович опубликовал свою первую статью в «Одесских новостях»), литератор и журналист, сформировавшийся в русскоязычной среде и заслуживший высокие оценки Максима Горького и Александра Куприна, он сперва присоединился к сионистскому движению, а затем переехал в Палестину и положил начало ревизионистскому сионизму, став по сути прародителем всех современных израильских правых. Он выступал за силовое создание еврейского государства и против ненациональных социалистических идей, Бен Гурион называл его «Владимир Гитлер», а все тот же Куприн считал, что в Жаботинском умер «орел русской литературы». Исследование Брайана Горовица посвящено тому, как несостоявшийся орел и гражданин Российской империи превратился в одного из крупнейших сионистов своего времени. Сам Владимир впоследствии задним числом утверждал, что проникся сионистскими идеями еще в ранней юности, однако автор книги показывает, что это неправда: толчком послужили погромы начала прошлого века, побудившие Жаботинского взяться за организацию первого в России отряда еврейской самообороны. На основании широкого круга источников Горовиц показывает, как складывался извилистый путь юноши, успевшего, скажем, перевести на русский язык «Ворона» Эдгара По, в Землю Обетованную. К сожалению, книжка посвящена в первую очередь идейному становлению Жаботинского, а не его биографии и литературному творчеству, но чтение все равно увлекательное.
«Перед Жаботинским тоже встали новые вопросы относительно этнической и политической принадлежности. К 1903 г. аккультурированным евреям пришлось решать для себя: кто мы? Русские или евреи? Обезоруживающая уверенность в том, что „русский народ“ вбирал в себя всех — даже тех, кто чувствовал себя угнетенным, — исчезла; эпоха космополитизма закончилась. Много было стенаний и заламываний рук, но приходилось делать выбор. Если ты русский, то это означало: русский язык, русское общество и, видимо, даже обращение в русское православие. Если ответ — „еврей“, то следствия были иными: даже не принадлежа к религиозному еврейству, иудаизму, и не особенно беспокоясь о своей идентичности, ты являлся объектом социальной и правительственной дискриминации».
Илья Леонард Пфейффер. Гранд-отель «Европа». М.: Манн, Иванов и Фербер, 2022. Перевод с нидерландского Е. Асоян, И. Лейченко, И. Михайловой
Сюжетная канва ходульна до гротескности: голландский писатель средних лет по имени Илья Пфейффер останавливается в безымянном итальянском городке в гранд-отеле «Европа». Там он зализывает раны от неудачного романа с историком искусства по имени Клио. Отелем заправляет новый китайский владелец, только и мечтающий о толпах азиатских туристов. Также присутствует коридорный из Северной Африки с тяжелым прошлым, поэтка-активистка, модный философ и загадочная и неуловимая бывшая владелица.
Если бы не присущее автору чувство юмора, эта конструкция вряд ли бы сработала. Но, кажется, писатель и не претендует выдать «большой роман» — скорее сшить лоскутное одеяло.
Герои постоянно читают друг другу разнообразные лекции — о неравенстве, Airbnb, туристической угрозе, индийской кухне etc. В стилистической палитре публицистика перемешана с автофикшном и культурологической эссеистикой; роман одновременно похабен и строг — словом, текст бурлескный, разваливается от разнообразия, но вместе с тем в этом излишестве есть своя прелесть. Шведский стол — не бог весть какая кухня, но каждый найдет что-нибудь по душе.
«— С этой пинхол-камерой все приходится делать вручную, — сказал Марко-голландец. — Одной рукой он перекручивает пленку, а другой — открывает и закрывает объектив. Для этого нужна черная перчатка. А проговаривая слово „гиппопотам“, он рассчитывает выдержку. Каждый бегемот — это секунда.
— Каждый бегемот — это секунда, — не веря своим ушам, повторил я».
Бенн Стил. План Маршалла: На заре холодной войны. М.: Издательство Института Гайдара, 2023. Перевод с английского О. Левченко. Содержание. Фрагмент
Братание победителей Третьего рейха уже в мае 1945-го было довольно натянутым, ну а вскорости переросло — на высшем уровне — в нечто совсем не похожее на союзничество. США не без оснований опасались, что СССР планирует расширять свое влияние в Европе. В рамках противодействия росту красной империи был развернут План Маршалла, названный по имени тогдашнего госсекретаря США. План подразумевал помощь Западной Европе, которая вместе с тем служила усилению позиций Штатов. Экономический историк Бенн Стил кропотливо описывает события 1947–1949 годов, самого начала холодной войны, опираясь на неисследованные документы и излагая свои наблюдения с беллетристической легкостью.
В перспективе, которую он предлагает, именно План Маршалла запустил целую серию событий — постоянное присутствие американцев в Европе, появление не только НАТО, но и Европейского союза, а также кристаллизацию современной западной идентичности. Чтение по нынешним временам актуальное и полезное — для лучшего понимания происходящего и того, откуда в головах российский геронтократов свинцовое чувство обиды на мир.
«Конгрессменами двигало не только впечатление от европейской трагедии, но и осознание того, какие силы готовы ею воспользоваться. „План Маршалла, — писал корреспондент New York Times Уильям Уайт,— черпает великую силу не столько в стремлении американцев помочь европейским народам ради них самих, сколько в готовности противодействовать распространению коммунизма“».
Паулина Брен. Барбизон. В отеле только девушки. М.: РИПОЛ классик, 2023. Перевод с английского Анны Логиновой. Содержание. Фрагмент
В 1927 году на Манхэттене открылся отель с помпезным названием «Барбизон». Вход в заведение был открыт далеко не для всех — но не из-за его элитарности, а из-за того, что останавливаться в нем могли только женщины. Хотя подобные гостиницы тогда открывались по всей Америке, именно «Барбизон» задал стандарт того, что сейчас назвали бы сейф-спейсом: посетительницы стремились туда не только и не столько из соображений личной безопасности, сколько ради общения и обмена идеями.
Так отель из обычного дома, где можно было переночевать, позавтракать и пойти дальше, превратился в полноценную культурную площадку, из которой вышли яркие представительницы как арт-богемы, так и полновесного мейнстрима: писательницы, актрисы, художницы в диапазоне от поэтессы Сильвии Плат до голливудской иконы Риты Хейворт.
Книга Паулины Берн через локальную историю «Барбизона» рассказывает, по сути, масштабную историю интеллектуальных поисков Америки XX века: от первых попыток эмансипации и сопутствующей им охоты на коммунистических ведьм до наших дней, когда «Барбизон», та самая маленькая утопия, к которой могла прикоснуться каждая, прогнулся под натиском рынка и все-таки стал самым обыкновенным буржуазным отелем — одним из сотен, что держат свои двери открытыми для некоторых гостей Нью-Йорка.
Любопытный факт: в оригинале книга носит подзаголовок The Hotel That Set Women Free («Отель, давший женщинам свободу»), который в русскоязычном переводе превратился в более игровое «В отеле только девушки». Осознанно это было сделано или нет, но смещение акцентов с революционной эмансипации на консервативную сегрегацию весьма симптоматично для наших с вами реалий.
«[Джоан] Дидион было всего двадцать: миниатюрная, тонкокостная, с ямочками на щеках и светло-русыми волосами, стриженными до плеч. Примерно такая же прическа была у Сильвии Плат два года назад, когда она прибыла в Нью-Йорк на стажировку. А вот Пегги ЛаВиолетт уже приходилось летать на самолете — предыдущим летом, в Мехико, так что она просвещала Джоан, вцепившуюся в кресло.
Стюардессы (тогда никаких „бортпроводниц“ в помине не было) подавали пассажирам жареную белтсвильскую индейку с гарниром и соусом из потрохов. Очевидно, что тогда имена давали не только рейсам, но и индейкам. Белтсвильскую породу вывели в 1930-е — наконец-то птица вышла настолько маленькой, чтобы поместиться в духовку домашней плиты».
Роман Сенчин. Остановка. Неслучившиеся истории. М.: Редакция Елены Шубиной, 2023. Содержание
Постояльцы разнообразных «Барбизонов» любят приводить чизкейк в качестве примера подлинной, истинной, глобальной стабильности: попробовав в кафе при очередном «Барбизоне» это лакомство двадцать пять лет назад, сегодня вы можете вернуться туда же и быть уверенным в том, что оно будет приготовлено по той же рецептуре и отличаться ровно тем же вкусом, который вернет вас на четверть века назад.
Роман Сенчин — такой же чизкейк, но только русский и совсем не сладкий, а значит, не такой вредный. В сборнике новых рассказов (и одной повести) он предстает таким, каким его когда-то по достоинству оценили читатели: беспросветный, но с непременным лучиком надежды; опустошенный, но упорно ищущий в этой жизни содержание; стареющий, но отчетливо моложавый.
Его герои, как обычно, запасаются «литрухами», бродят по спальным районам, находят в себе силы любить, а следовательно — жить. Кто-то скажет, что все это уже много раз читал у того же Сенчина. Мы же возразим: стабильность — признак мастерства.
«Литераторы переминались, подгибая то одну ногу, то другую. Они начали уставать. Бодрость, которую влили в них алкоголь, разговоры и пение, свежий воздух и марш-бросок сюда, почти иссякла; хотелось присесть, а лучше — оказаться в корпусе, лечь в кровать, накрыться одеялком».