Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Максим Сонин. Ступает слон. М.: АСТ, 2022
Шестнадцатилетняя транс-эксклюзивная радикальная феминистка Маруся едет в Петербург, чтобы встретиться с французско-болгарской авторкой Евой Лисетской, в которой без труда угадывается Юлия Кристева (для повествования это, впрочем, не имеет ни малейшего значения). Лисетская дружила и работала с Роланом Бартом, Филиппом Соллерсом, Мишелем Фуко, Романом Якобсоном и некой Эмилией E. Q., которую, возможно, убила. Расследовать эту загадочную смерть, случившуюся в 1966 году, и предстоит главной героине нового квирного янг-эдалта от одного из самых многообещающих молодых авторов/авторок российской квир-литературы.
Вполне естественным образом квирная и янгэдалтовая составляющая в «Ступает слон» отчетливо доминирует над детективным костяком, по большей части состоящим из пустых знаков и многочисленных намеков, ведущих в никуда: если кто-то набирает пин-код, он обязательно продиктует его вслух; пароль от домофона тоже обязательно будет указан («две восьмерки, девять, три, ключ и ноль» — его устанавливал национал-телемит?); на стенах появляются арабские надписи (с огласовкой), но про них тут же забывают. Настороженно относящаяся к собственной и чужой сексуальности Маруся непрерывно знакомится со всевозможными личностями — преимущественно фемактивистками и сочувствующими. Она ходит по ночным клубам и поэтическим вечерам, шарахается от легких прикосновений, переписывается с далекой возлюбленной, явно токсичной во всех отношениях. Основным же двигателем сюжета становится образ некоего профессора Васильева, автора фундаментальной для мифологии романа статьи «Лингвистика активизма», читавшего лекции о «семиотических знаках в языке» (над этими вырезающими глаза «семиотическими знаками» посмеялся еще Пелевин в «П5», но теряюсь в догадках: это оммаж, ошибка или сознательная ошибка?).
На протяжении всего романа герои и героини ведут философские беседы, от которых русская литература, видимо, уже никогда не освободится. Щеголяя википедийными знаниями, они обсуждают феминитивы и другие языковые проблемы, ищут скрытые смыслы в треках Фейса и Оксимирона*Мирон Федоров признан в России иностранным агентом, перемывают кости Нике Водвуд. Гипотезу Сепира — Уорфа они приняли за аксиому, поэтому непрерывно деконструируют свою речь, изобретая несуществующие языки и придумывая самые невообразимые каламбуры. За чтением романа «Ступает слон» не покидает чувство, будто ты попал в интернет-сообщество, в котором виртуальные сущности ведут какой-то бесконечный спор, обмениваются случайными наблюдениями и озарениями, постят стихи и музыку без особой цели.
Но каким-то образом книге удается оставаться в рамках дидактического романа с внятной позицией. Убедительный объем ей придает то, что идеи, с которыми здесь предлагается поспорить, вложены в речь главной героини, которую наивный читатель неизбежно примет за однозначно положительную. Она воспроизводит самые распространенные трансфобные стереотипы: трансперсоны — агенты патриархата, трансгендерные женщины — это мужчины-перверты, которые затаскивают в постель доверчивых девушек, а феминизм вообще должен принимать во внимание только биологический пол.
Несомненный плюс этой книги в том, что ее автор/ка прекрасно видит свою аудиторию. Это подростки, еще не преодолевшие переходный период, но уже заявляющие о своих законных правах на активную жизненную позицию. Они пока не очертили до конца эту позицию, но уже готовы ее отстаивать до победного конца. Что, безусловно, заслуживает всяческого уважения.
Но все же: что здесь делают Фуко с Бартом, выскакивающие в самые неожиданные моменты, чтобы так же неожиданно исчезнуть? Это ведь даже не неймдроппинг, над которым автор/ка сама (надеюсь) иронизирует: «Ты знаешь де Бовуар, но вряд ли ты ее читала. И ты, я уверена, не читала никого из тех, кто ее окружал. Соллерс, Якобсон, Васильев, Фуко — что говорят тебе эти имена? Просто фотографии в википедии и строчки в сносках текстов, которые ты читаешь в интернете. А ведь многие из них — твои соотечественники».
И где-то на середине книги я понял, что мне все это напоминает.
В середине 1990-х легендарное издательство «Минск» выпустило серию книг о черепашках-ниндзя: «Черепашки-ниндзя и чародей Зеленого озера», «Черепашки-ниндзя против мафии», «Черепашки-ниндзя и Бэтмен», «Черепашки-ниндзя и Карлик Кон», «Черепашки-ниндзя против длинного старика, его помощников-карликов и блестящих шаров» и так далее. Это была великая литература времен Апокалипсиса, провозгласившая не только смерть автора, но и окончательную (и довольно мучительную) гибель нарратива.
Главная проблема, которая одновременно была главным достоинством линейки, заключалась в том, что анонимные авторы этих произведений не имели ни малейшего представления о комикс-вселенной черепашек-ниндзя и лишь эксплуатировали известные детям имена. Многие из этих книг представляли собой компиляцию из уже готовых текстов, причем порой самых случайных. Так, в «Чародее Зеленого острова» детям под брендом любимых героев предлагалось прочитать «Учение дона Хуана» Кастанеды, а повесть «Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт» на деле была новеллизацией одного из фильмов про неубиваемого маньяка Джейсона Вурхиза — здесь Микеланджело, Рафаэль, Леонардо и Донателло оказались втянуты в водоворот гротескного насилия и подросткового секса.
Когда мне в голову пришла эта странная ассоциация, я решил проверить гипотезу и попробовал читать «Ступая слон», заменив имена персонажей Сонина на имена героев комиксов про черепашек-мутантов. Получилось следующее:
«— Публичный дискурс — это эхолокация противника. — Сплинтер провел левой рукой по воздуху, будто ощупывая невидимую скульптуру. — Активисты сражаются с тенями в темной комнате. Публичный, популистский активизм — это фонарь, который высвечивает тени, показывает, где они находятся. Конечно, такой свет выдает свой источник, позволяет теням приблизиться к этому источнику, но тем не менее без этого света вы ничего не сможете сделать. Занимаясь тихим активизмом, помните, что вы не знаете, с кем сражаетесь. Эти люди не похожи на вас, их мысли не похожи на ваши. Это не дети, которых нужно научить, — это противники, которых нужно переубедить.
— Нет, — сказал Рафаэль. — Я с вами не согласен. Не до конца согласен.
Сплинтер смотрел на него спокойно, но не снисходительно и этим, кажется, взбесил Рафаэля даже больше.
— Российские феминистки слишком циклятся на всякой фигне, — сказал Рафаэль. — Пока реально важные персоны пытаются создавать безопасные пространства, занимаются угнетенными группами и так далее, женщины вроде Ники просто пытаются подмять дискурс под себя. Сколько у Никсель-Пиксель влогов про трансгендерность? А я уверен, лет через пять их будет очень много, когда она поймет, что на этом тоже можно заработать.
— Ты хочешь что-то сказать? — обратился ко мне Сплинтер, заметив, как я нахмурилась.
— Ну... — Я не была уверена, что хочу ссориться дальше. — Трансы — это не феминистская проблема.
— В смысле? — спросил Рафаэль.
Я перевела свою мысль Сплинтеру, и тот покачал головой, то ли соглашаясь, то ли просто в раздумье».
Да, я знаю, что у меня извращенное чувство юмора, но не мог удержаться. Если же говорить серьезно, «Ступает слон» — книга милая, забавная, местами очень странная и по-подростковому неуклюжая. И все же мне, человеку уже немолодому, было крайне горько читать этот роман.
Истинный сюжет книги Сонина кроется не в детективных и эротических интригах, которые, конечно, изрядно развлекут значительную часть целевой аудитории. «Ступает слон» в действительности — книга о том, насколько нынешним «молодым взрослым» душно в России и в русском языке. Душно настолько, что всему этому «родному» они предпочитают бегство в воображаемую Францию 1960-х или хотя бы в полувоображаемый Хельсинки наших дней. Нормально ли, что едва входящие во взрослую жизнь люди уже чувствуют себя изгоями без права на реализацию — даже в самом личном, интимном плане? Нет, это категорически не нормально, и об этом уже сказано очень много, но, как видите, без особых результатов.
Но отчего же им, молодым и подающим надежды авторам, не тесно в янг-эдалте? Понятно, что в российских реалиях это наиболее комфортная и, если повезет, даже выгодная зона существования квир-литературы (пресловутое «Лето в пионерском галстуке» тому пример). Но не пора ли выходить из этого эстетического safe space в область качественно иной литературы, где не властвует deus ex machina, в нужный момент подкидывающий ответы на все вопросы?
Конечно, не мне давать советы, но лично мне катастрофически не хватает в российском литературном мейнстриме таких книг, которые даже самые «прогрессивные» адресаты сочли бы возмутительной порнографией и надругательством над традиционными ценностями.
Вот тогда и заживем.